Dmitrii Kazakov - Черное знамя Страница 30

- Чего же он тогда в свою Финляндию не свалил еще в шестнадцатом? – поинтересовался Лисицын, почему-то не справившийся со своей дозой самогона, выпивший из рюмки лишь половину.

- Хм, это как раз просто, - сказал Олег. – Зачем немцам такая заметная, яркая фигура? Посадили на трон княжества Фридриха-Карла Гессенского, обозвали его князем Вяйне, а кто правит на самом деле? Советник, представляющий кайзера Вильгельма, чтобы ему сдохнуть, а значит и сам кайзер… Для чего им нужен Маннергейм, очень популярный среди своих, патриот, да еще и воевавший против них генерал?

- Посмотрим, какой из него будет премьер, - пробурчал Савва. – Давай, плесни еще.

На этот раз закусили «прибалтийским» салом, что оказалось на редкость нежным, и тут же налили по третьей. Лисицын куда-то исчез, его место занял один из архангельцев, длинный, как пожарная каланча, а второй встал в дверях.

- Ладно Финляндия, но вот «независимая» Украина – это страшно обидно! – Роман горячился, размахивал руками. – Гетман Василий Первый, он же Вильгельм-Франц Габсбург-Лотарингский, правящий на австрийских штыках! Оккупация, вот что это такое, я вам скажу! Всякому ясно, что украинская культура является локальным вариантом общерусской, и ее носители должны находиться в одном государстве со своими братьями по крови и языку, великорусами и белорусами!

Ну да, ну да, вышедшая недавно статья Трубецкого «К украинской проблеме», что вызвала в партии оживленную полемику, а кое-кому напомнила, что основатель ПНР еще жив и вполне дееспособен.

- Эти все рассуждения – фигня, - махнул рукой Аркаша. – Вот как мы им показали, ха! Помните?

В сентябре прошлого года, в тот день, когда «незалежное гетманство» отмечало День Независимости, во многих городах, от Одессы до Луцка, на общественных знаниях оказались подняты черные флаги с белым трезубцем… Власти во главе с гетманом впали в бешенство, местное отделение ПНР запретили, кое-кого из активистов-исполнителей посадили, Огневского и прочих лидеров партии объявили персонами нон грата.

- Еще бы, такое забудешь, - сказал тот из архангельцев, что стоял. – Давай, наливай! Кончится если, так у нас тоже есть…

Олега в этот момент пронзило острое, как стрела счастье находиться здесь и сейчас, в этом вагоне, среди товарищей, в этом прекрасном времени, быть частью могучего, направленного в будущее победоносного движения, сметающего все на своем пути потока, несущего обновление и свободу…

Он даже задохнулся на миг, потерял нить разговора.

А когда вернулся к нему, говорил уже Савва:

- Тридцать миллионов старообрядцев, десять миллионов сектантов – все это огромная сила, да и простые якобы православные недалеко от них ушли… И все ждут, надеются, верят в то, что царство божие можно построить на земле, готовы ради него пойти на что угодно. Если мы сумеем сыграть на этой вере, обратить ее в нашу пользу, сказать «Да, это мы, те, кто строит», тогда мы победим! И посему у нас один, главный конкурент, это эсдеки, обещающие блаженство будущего, всеобщее счастье, называемое коммунизмом.

- Ну, народ-то марксизма не поймет… - сказал Роман, ожесточенно чешущий в затылке. – «Капитал» там всякий, материализм…

- А теорию гарантийного государства Алексеева он что, усвоит? – Савва наклонил голову. – Нет, ему все эти умствования ни к чему, до них есть дело единицам, победу же одержит тот, за кем пойдут массы… А они двинутся за тем, кто пообещает вольницу, сильную власть и спасение для всего народа и даже мира.

Олег хмыкнул:

- Как-то это все плохо между собой сочетается.

- Ну, пообещать – не значит выполнить, - заметил Аркаша. – Ну что, еще накатим?

Предложение вызвало шумное одобрение.

- Нет, нельзя этих гадов к власти допускать, эсдеков, они же настаивают на интернационализме, на космополитизме, а это, блин… - длинный архангелец быстро окосел. – Худшая форма романо-германского шовинизма… Ведь социализм возможен только при всеобщей европеизации, при нивелировке всех национальностей земного шара и их подчинении единообразной культуре…

«Наследие Чингисхана» Трубецкого» - подумал Олег.

В основополагающей работе евразийства еще много цитат такого рода: про то, что социализм может быть только всемирной вооруженной диктатурой, что его установление вовсе не означает ликвидации колоний, хотя само это слово наверняка исчезнет, будет заменено более благозвучным, что классы и сословия, конечно, перестанут существовать на бумаге, но реально никуда не денутся...

Тем не менее, архангельца слушали, и внимательно, разве что Эрик жевал шпротину.

Поезд мчался через долгие северные сумерки, вагон покачивало, в приоткрытое окно изредка влетали клубы дыма, мелькали вдали деревни, поля, перелески, крохотные речушки – та самая страна, которую им предстояло спасти, вызволить из бездны хаоса, наставить на путь истинный.

Олег не чувствовал себя пьяным, ему было хорошо и спокойно, внутри зрела надежная уверенность в том, что с этими парнями они свернут горы, для начала обеспечат Огневскому победу на выборах, затем разрушат Январскую республику и построят на ее месте новое, свободное государство!

- Эсдеки, если им удастся прийти к власти, окажутся худшими европеизаторами, чем сам Петр! – воскликнул Роман. – Ведь марксизм – ядовитое порождение романо-германской цивилизации, духовная отрава, призывающая народы мира отказаться от своего своеобразия!

На последней фразе он взмахнул рукой, да так широко, что едва не сшиб со стола бутыль с самогоном.

- Э, тихо ты! – завопил встревожившийся Аркаша. – Давай, плесну еще, чтоб не пропала!

- Здравое дело, - поддержал Савва.

Лица у всех раскраснелись, каждый говорит что-то свое, не особенно вслушиваясь в речи окружающих – обычное дело, если соберется толпа молодых интеллектуалов, а дело всерьез дойдет до алкоголя.

Олег махнул еще рюмку, закусил жирной балтийской шпротиной.

- Ну вот я и говорю… мы должны этого не допустить! Разрушение своеобразия… - тут Роман сбился с мысли, чем тут же воспользовался Савва:

- Понятно, что должны, но для нас, практиков, ключевой вопрос в данной ситуации – как?

- Чего «как»? – не понял Аркаша.

- Как не допустить, дурья твоя башка! – бородач посмотрел на новгородца снисходительно. – Как победить самим, не дать марксистам дорваться до власти! Понятно, что народ ждет чуда! Жаждет обретения новой веры вместо той, что была раньше – в батюшку-царя, в его могущество, в Русь православную… Ее отобрали, а нового ничего не дали, отсюда и вакуум, пустота в душах, тяга к необычайному, масштабному, чудесному.

Несмотря на внешность замшелого крестьянина, Савва умел говорить умно.

- Так все просто, - сказал Олег. – Пропаганда должна вращаться вокруг вождя, его образа. Фигура нового, действительно нового лидера должна быть везде, и на плакатах, и в газетах, и на митингах, и на радио… необходимо создать настоящий культ, ритуал, а не просто подачу информации. Думаете, просто так отделом пропаганды приняты «Указания по проведению выступлений»? Расписано по минутам, когда нужно выходить знаменосцы, когда – вступать музыканты, а когда – выходить оратор. Это должна быть не просто агитационная речь, этого добра хватает и у наших противников, а некое подобье церковной службы, церемония, обращающаяся не к разуму, а к эмоциям!

Все замолкли, осмысляя услышанное, и на мгновение в купе стало тихо.

- Ну надо же, знамя… - пробормотал со смешком длинный архангелец. – Смешно-то как. Огневский, если судить по его шевелюре, должен быть стягом коммунистов, а вовсе не нашим… Если бы он был брюнетом… ха-ха…

Стало ясно, что этот тип пьян и ничего не соображает – в трезвом виде ни один член ПНР не позволит себе подобных высказываний по поводу вождя, по крайней мере, в кругу товарищей по партии.

Олег выразительно посмотрел на так и стоявшего в дверном проеме архангельца номер два.

- Сейчас уведу, - пообещал тот. – Эй, Василий, пойдем, проспишься!

- Но это же смешно… ха-ха… - невнятно хихикающую «каланчу» вывели в коридор, и вскоре его голос затих вдалеке.

- Давай еще по одной, и можно подымить, - заявил Савва.

Олегу курить не хотелось, и он после очередной, непонятно какой уже стопки прогулялся до туалета. Вернувшись, обнаружил, что за окном успело стемнеть, а разговор продолжает крутиться вокруг предстоящих выборов.

- Мы создаем образ силы, энергии, решительности и молодости, - говорил Аркаша. – Только вот эсдеки делают то же самое, отличие лишь в том, что они упирают на коллективное управление в будущем, мы же – на образ вождя. Народ наш не против «общака» на собственном уровне, а вот наверху хотел бы видеть сильную фигуру. Кто еще может стать такой? Алексеев? Маннергейм? Это все старье, фигуры из архива, как и Милюковы, Черновы и прочие Гучковы!