Anakin Skywalker - Туда и оттуда Страница 31

— А-а… — протянул гном. — А наше древнее царство находилось в Этелийской долине. Там выплавляли колдовское серебро. А потом появились драконы…

И тут послышался оглушительный треск. На совесть сделанные ворота — не всякий таран возьмет — выгнулись внутрь и рухнули. Волна горячего воздуха прокатилась по городищу. И во двор вполз дракон чудовище из легенд и сказок во плоти и облаке дыма. Все дружно бросились наружу, соблюдая порядок и спокойствие. Через каких-то полторы минуты перед воротами выстроилась шеренга стрелков и щитоносцев с длинными копьями. Следом за хозяевами выскочили и наши герои.

— Немедленно отпустите моих друзей, вы, жалкие ночные шпионы! — раздался шипящий голос. Дым окутал весь двор.

— Явился! — воскликнул Гил. — Нашел время!

Инка и Эйкин со всех ног кинулись к Угольку — убеждать его, что их вовсе не взяли в плен и ничего такого с ними не произошло. Уголек подозрительно оглядел выстроившихся в боевой порядок вельтов строй, ощетинившийся копьями и самострелами, рвущихся в бой псов. Потом хмуро спросил:

— А чего это они… с оружием? Я ведь пока никого не трогал!

Из строя вельтов вышел Торн. Не спеша, но и не выказывая страха, он подошел к приключенцам, стоящим рядом с драконом.

— Это ваш дракон? — сказал он, делая ударение на слове "ваш".

Уголек зашипел, как рассерженный кот, и тоном старого склочника ответил:

— Я ничей дракон. Я — свой. А это — мои друзья!

Торн обошел вокруг дракона, оглядывая его с целью оценки боевых качеств. Уголек недоверчиво следил за ним.

— А ворота зачем вынес? — строго спросил Торн, останавливаясь прямо перед мордой дракона.

— Так они закрыты были, — невинным тоном ответил Уголек. — Если б открыты, я бы просто вошел и поинтересовался…

Напряженная обстановка разрядилась хохотом. Смеялись все. Просмеявшись, Торн сказал:

— Ну, раз ты уже вошел и поинтересовался, то не продолжить ли нам нашу беседу?

Все возвратились к делам, прерванным нежданным вторжением. Уголька в наказание за разгром приставили стеречь то, что осталось от ворот. Он свернулся в проломе, подобрав крылья и хвост, и уставился в темноту снаружи, время от времени любопытно косясь на происходящее внутри городища и на собак, которые бродили, не приближаясь к нему вплотную. Наши друзья вернулись в разговорный закуток.

Правда, Мор ухитрился до него не дойти и остаться в зале. Да и допроса больше не вышло. Рионах явно хотела бы поговорить не с Инкой, которая врала с искренним вдохновением, не с изобретательным на дезу Гилом или хитроумным Майком, а с Тайкой или, допустим, с Ари. Но приключенцы вовремя это заметили и пресекли. Тем более что Тайка уже с большим интересом прислушивалась к доносившейся из зала песне. Красивый женский голос пел:

Не избыть несчастья мнеМилый мой уехал.На серебряном конеЗа неверным эхом.Я его ждала-ждала,Очи проглядела,Угли все пожгла дотла,Хлеб до крошки съела.Дом мой пуст и одинок,Где ты, миленький дружок,Воротись к своей Элейне,Вновь ступи через порог!Никого — в ответ лишь ветерДунул и затих.Милый странствует по свету,Он в краях чужих.Свечку белую зажгу.Чтоб спалить свою тоску.И поставлю на окошкоПлакать больше не могу.Дом замкну я на замок,Чтоб никто войти не смог,И сама уйду бродяжитьБез путей и без дорог.

В наступившей тишине было слышно, как звякнула гитара, и голос Мора произнес:

— Ну ладно, чего уж там!

Он немного позвенел струнами, подстраивая их — что поделать, деревяшка она и есть деревяшка, даже с волшебными серебряными струнами. Инке с ее места было хорошо видно, как Мор по обыкновению воздел очи горе, как будто на закопченных потолочных балках была написана та самая первая строка, которую он забыл. Но уж в этой песне он ни слова не забыл.

Когда златые дереваОбнимет юная листва,Когда поднимется траваСреди камней,Когда восход моей звездыОкрасит небо золотым,Когда истает ночь, как дым,Приди ко мне.Приди ко мнечерез тьму и мрак востока,Приди ко мнечерез бездну лиг, через пропасть лет,Приди ко мне…Когда слезой падет роса,И, родственна твоим глазам,Лазурь очистит небесаОт злых теней,Когда разбудит чащу рог,И в ножнах запоет клинок,И новым битвам грянет срокПриди ко мне.

А через некоторое время Руэн, Торн и Рионах заняли свои места во главе длинного стола, пришельцев усадили на почетные места и последовало нечто вроде посиделок. Разумеется, Майк, Дракон и Гил сразу же ввязались в специфически военные разговоры, Ари ухитрилась выцепить кого-то из Руэновых "археологов" и расспрашивала его о стиле и технологии создания итилийских "фенечек", рисуя что-то кончиком стилета прямо на столе, а Тайка уселась поближе к Мору и извлекла из футляра флейту.

Но первой — видимо, по обычаю — взялась за арфу Рионах. У нее был резковатый, не очень сильный голос, но все недостатки искупала искренность исполнения. Нет, жена Руэна недаром носила синий плащ!

Поднимем чаши за тех, кто чаш уже не поднимет,Поднимем чаши за тех, кто чашу испил до дна,Поднимем чаши за тех, кого сия чаша минет,Но прежде всего — за тех, кого не минет она.Поднимем чаши за тех, кто славы не убоялся,Поднимем чаши за тех, кто силу имел любить,Поднимем чаши за тех, кто смерти в лицо смеялся,Но прежде всего — за тех, кто не боялся жить.Поднимем чаши за то, чтоб жалость в нас не остыла,Поднимем чаши за то, чтоб мы умели щадить,Но прежде всего — за то, чтоб мы ничего не забылиИ не могли простить того, что нельзя простить.Поднимем чаши за честь и доблесть недругов наших.Поднимем чаши за то, что, если пробьет наш час,Пусть кто-нибудь и за нас поднимет полную чашу,И нас добром помянет, и выпьет до дна за нас.

Видать, у вельтов не было обычая пить круговую чашу, но когда замолк последний аккорд, все выпили. После минутного молчания Рионах обратилась к темноволосой девушке в таком же синем плаще, сидевшей рядом с ней:

— Спой нам, Элейн-Кейлин!

Давно ли цвел зеленый долИ лес шелестел листвой,И каждый лист был свеж и чистОт влаги дождевой?

Это она пела ту печальную и простую песенку. Странная, неаквитанского вида лютня пела под ее тонкими пальцами, и Тайка не выдержала и поднесла к губам флейту.

Где теперь этот рай?Лесная глушь мертва.Но скоро май придет в наш крайИ зашумит листва.

Здесь вступил глубокий мужской голос — Руэн!

Но ни весной, ни в летний знойС себя мне не стряхнутьТяжелый след прошедших лет,Печаль и седину.

Два голоса, чистый и сильный женский и чуть хрипловатый мужской, сливались в чарующе простой мелодии.

Под старость краток день,И ночь без сна длинна.Но дважды в год к нам не придетСчастливая весна.

За песнями печальными последовали более веселые. Руэн и Торн сели поближе друг к другу и после первых же двух строк к ним присоединилась чуть ли не вся вельтская дружина:

Мы косари, и славен будь наш труд!Где мы прошли, остались у дорогиТе кузницы, где косы нам куют,Те травы, что упали нам под ноги.И мы пришли напиться из ручьяИ смыть его водою капли пота.И радостная песня соловьяНам лучшая награда за работу!Звени, коса, пока роса!Пока синеют небеса!Затянем туже поясаЗвени без устали, коса!Но если грянет колокол в ночи,И вороны слетят на наше поле,Мы переплавим косы на мечи,И те, кто к нам пришел, узнают горе.Окончив бой, напьемся из ручья,Его водою смоем капли крови,И радостная песня соловьяНам утешеньем будь за слезы вдовьи.Покуда наши травы высоки,Покуда наши души не на воле,Звени, коса, на поле у реки,Звени, коса, пока роса на поле!

Уже довольно поздно ночью Гил, которому не спалось, вышел подышать свежим воздухом. На крыльце он заметил фигуру, притаившуюся у стены.

— Тьфу, напугал! — полушепотом воскликнула Инка.

— А ты чего здесь делаешь?

— Наблюдаю. Эта Рионах просекла, что мы главное скрыли. А она друид, чует мое сердце. Так она сейчас пошла вон туда, — и Инка указала на проход между стеной и длинным домом.