Неизвестно - Попов Страница 33

— Я понимаю, — слышу в трубке голос Ольги Александровны.

— И еще... Я считаю это делом третьестепенным, даже, может быть, десятистепенным... Но, опять же, меня просили поставить вас в известность... Речь идет об оплате... В редакции журнала «Знамя» обсуждали этот вопрос и решили дать Марии Илларионовне за вступление и всем наследникам за письма высшую ставку, какую они только могут дать.

— Ну, это дело даже не десятистепенное, а тысячестепенное, — прерывает меня Ольга Александровна. — Да, тысячестепенное, — повторяет она. — Если бы «Неман», опубликовав переписку, не заплатил бы нам ни копейки, мы и тогда не были бы на вас в претензии.

Все. Разговор окончен. Договариваюсь, что позвоню в понедельник, 12 января, уже из Минска, и кладу трубку. Чувствую, что это почти отказ. Не «Неману», а «Знамени», но без «Знамени» не может печатать и «Неман». Так решили Марцелев, Кузьмин и Шауро. И смешно, и грустно. Но больше все-таки грустно. В тот же день в пять вечера переступаю порог редакции «Знамени». Валентин Осипов встречает, привечает, начинает расспрашивать о разговоре с дочерью Твардовского. У меня создается впечатление, что он кое-что знает и кое о чем догадывается. «А что она сказала? Как относится к «Знамени»? Почему колеблется?» Я отвечаю неопределенно. Мол, у них, то есть у Твардовских, принято подобные дела решать сообща. Валентины Александровны сейчас нет в Москве — она отдыхает в Малеевке, — да и сама Мария Илларионовна на даче. Соберутся вместе, обсудят и тогда скажут свое слово.

— Вообще-то они ничего не имеют против «Знамени»? — опять спрашивает Осипов.

— Кажется, ничего не имеют... — Я пожимаю плечами.

Переводим разговор на журнальные дела. Я говорю, что неплохо было бы «Знамени» хоть изредка заглядывать в периферийные журналы, может быть, рецензировать что-то... Увы, эта мысль не встречает поддержки. У редакции

«Знамени» и своих забот хватает. Потом я прощаюсь и ухожу. Осипов просит звонить, держать его в курсе. Я спрашиваю, когда редакция сдает в набор четвертый номер. Оказывается, пятого февраля. Ну, говорю, до пятого февраля-то все прояснится.

И вот я в Минске. Звоню Макаенку. Тот в недоумении. И повторяет то, что говорил, когда напутствовал меня в дорогу: «Кожевников — одно, а журнал — другое!» В понедельник звоню в Москву, Твардовским. К телефону подходит

Ольга Александровна. Увы, еще ничего не решено. Мать на даче, телефонной связи с нею нет, а съездить туда не удалось — муж вернулся из командировки, — поэтому давайте отложим разговор до среды. В среду звоню снова. И снова трубку берет Ольга Александровна. На этот раз она высказывает твердое общее (всех Твардовских) мнение: «Нет! Кожевников — не тот вариант! Мы будем искать другой журнал. Думаю, это не займет слишком много времени. Позвоните в понедельник... Кстати, когда вы сдаете в набор пятый номер?» Я называю число. Ольга Александровна заверяет, что все утрясется гораздо раньше.

«Дай-то бог!» — думаю я.

3 марта 1976 г.

В «Альманахе библиофила» (выпуск второй) — статья Б. Шиперовича о Тургеневской библиотеке. Лживая насквозь. Эта ложь тем более возмущает, что сам автор, так сказать, причастен к гибели если не всей библиотеки, то, во всяком случае, доброй ее половины. Будучи начальником библиотеки Дома офицеров 65-й армии, он, Б. Шиперович, пустил значительную часть «тургеневки» на абонемент, то есть по рукам. И так книги находились в обращении вплоть до известного постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград».

Помню, газете «Знамя Победы» (редакция находилась в пяти минутах ходьбы от армейского Дома офицеров) понадобился критический материал, связанный с этим постановлением. Написать его взялся подполковник Николай Чайка. Но с автором случился конфуз: впопыхах он не разобрался и отнес к числу идейно вредных книг... дореволюционные издания К. Случевского и Миклухо-Маклая. Обе эти книги — из Тургеневской библиотеки.

После выступления газеты библиотеку Дома офицеров основательно почистили. Год спустя, когда редакция газеты «Знамя Победы» переехала в г. Лигниц, я побывал в Вальденбурге и обнаружил грустную картину. Несколько тысяч тургеневских книг были свалены как попало в большой комнате. Майор, сменивший на посту начальника библиотеки Б. Шиперовича, распахивая дверь комнаты, сказал:

— Это еще мой предшественник постарался... Если что понравится, берите, не жалко!

Именно там я взял книги с автографами В. Брюсова, Н. Пояркова, однотомник В. Баратынского с пометками, сделанными, как мне кажется, рукой Ивана Бунина... Эти книги и посейчас находятся у меня. Там же мне попались на глаза роман Б. Савинкова «То, чего не было» и книга А. Горнфельда «Муки слова», которые у меня взял почитать и все читает и читает Евг. Евтушенко.

7 марта 1976 г.

Звоню Эдуарду Николаевичу, директору библиотеки имени Ленина. Пересказываю историю «тургеневки», а заодно и содержание лживой статейки в «Альманахе библиофила». Причем говорю таким тоном, как будто мне доподлинно известны не только история, но и нынешнее местонахождение всего тургеневского книжного фонда.

И что же? Эдуард Николаевич клюнул! Несмотря на то, что разговор происходил по телефону, он стал вздыхать, страдать, жаловаться... Да, остатки «тургеневки» были перевезены в Минск, в «ленинку». Но вот беда — книги затерялись среди миллионов других... Попробуйте их изъять и собрать в одно место! Такая команда дана, однако дело это страшно трудоемкое, и до сих пор удалось отыскать и изъять лишь тысячи полторы книг.

Подробно рассказываю, что было в «тургеневке», когда летом 1947 года, в Лигнице, я перебрал ее почти всю своими руками. Я приходил по воскресеньям, начальник библиотеки Дома офицеров группы войск Володя Попов, мой однофамилец, впускал меня в чердачные комнаты, где были сложены книги, и оставлял одного. Я блаженствовал. Еще бы — такие богатства! И главное, передо мной были книги редкие и редчайшие, которых я до того не встречал нигде. «Красный генерал» Ивана Бунина, «Невольник чести», поэма о Пушкине, кажется, графини Пантойфель-Нечецкой, стихи Георгия Иванова, всякие альманахи, сборники, изданные эмигрантами в Риге, Харбине, Берлине, Чикаго... Даже просто перебирать и листать их было интересно. Открывался новый мир, чуждый и неведомый мне.

Сборник Георгия Иванова, изданный в Берлине в 1932 году, начинался такими стихами:

Говорят, что нет царя,

Говорят, что нет России,

Говорят, что бога нет, —

Только мутная заря,

Только звезды ледяные,

Только миллионы лет.

Говорят, что никого,

Говорят, что ничего —

Там темно и так мертво,

Что темнее быть не может

И мертвее не бывать,

Что никто нам не поможет

И — не надо помогать!

Но дело даже не в этом, продолжал Эдуард Николаевич. Пусть не сразу, пусть через год-два, а тургеневский фонд будет изъят из обращения и собран в одном месте. По имеющимся у него сведениям, эмигранты, живущие в Париже, начали поиски тургеневской библиотеки. Они хотят, чтобы «тургеневка» вернулась на старое место — в Париж, — и стала там тем, чем она была — своего рода памятником Тургеневу и центром русской мысли и русской культуры во Франции. Мы как будто и не прочь вернуть и в то же время не знаем, как это сделать.

* * *

А между тем книги-то продолжают расползаться. Как-то, года два назад, мы разговорились с Борисом Саченко. Он похвастался, что ему удалось достать несколько книг из «тургеневки». И не где-нибудь, а здесь, в Минске...

28 апреля 1976 г.

В редакции жизнь бьет ключом. Макаенок отклонил роман Герчика об онкологах. Собственно, ему посоветовали отклонить в ЦК — Кузьмин и Машеров... Причина: роман слишком очевидно привязан к Минску, прототипы легко

узнаются, Александров выведен ангелом, на самом же деле он... ну, не совсем порядочный человек.

После этого, когда я болел, Рудов выступил на партийном собрании и облил меня, а заодно и Савеличева, непристойной, отвратительной грязью. И чего только не наговорил, бог ты мой! Повторять тошно. И все ложь, ложь, ложь. Вообще- то случай смешной — я давал Рудову рекомендацию, когда тот вступал в Союз, я ратовал за него и в комиссии, и на заседании президиума, и вот на тебе!.. Должно быть, и правда ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Белошеев хлопочет о наградах в связи со своим 60-летием. Я подписал ходатайство о награждении его Почетной грамотой Союза журналистов СССР. Здешний, минский Союз журналистов хочет хлопотать о присвоении ему, Белошееву, звания заслуженного работника культуры Белоруссии. Но — хлопотать через Макаенка. А последний настроен скептически: «Я сам еще не имею этого звания...»

Переписку Твардовского и Исаковского все же будем печатать. Листов пять-шесть даст «Дружба народов», в 7, 8 и 9-м номерах. С 8-го номера начнем печатать и мы, в «Немане». Полностью. Все двенадцать авторских листов.

Что ж, лучше поздно, чем никогда.