Keith Richards - Life Страница 34

За считаные недели мы прошли путь от непонятно чего, до лондонских триумфальных лавров. Не могли же одни Beatles заполнить все строчки хит-парадов. Вот мы и стали заполнителями промежутков на следующие год-два. В общем, The Times They Are А-Changin’ («Времена меняются») — Боб Дилан там все сказал. Это было очевидно, просто витало в воздухе. И менялись они стремительно! Эверли — ничего не хочу сказать, я их люблю всем сердцем но и они чуяли то же самое, понимали, что что-то происходит. Ну, правда, при всем их классе что прикажете делать братьям Эверли, когда выходишь в зал, а там три тысячи человек орут по складам: «Мы хотим Stones. Мы хотим Stones»? Перелом был резкий. А Эндрю Луг Олдхэм оказался человеком, который поймал этот момент — поймал, вскочил и поехал. Мы и сами знали, что запалили какой-то большой огонь — который мне до сих пор не унять по правде говоря.

Мы тогда далеко не заглядывали — вся жизнь в пути каждый божий день. Ну, может, удавалось урвать денек там денек здесь, чтобы выбраться куда-то еще. Но и просто проезжая по улицам, мы всё замечали — в Англии, в Шотландии, в Уэльсе. За полтора месяца вперед это ловилось в воздухе. Мы гремели все шире и шире, окружающее безумие закипало все сильнее. На какой-то стадии нас уже, в сущности, волновало только одно: как прорваться на сцену и как потом вырваться наружу. Причем на само выступление уходило минут пять, от силы десять. В Англии, по моим подсчетам, года так за полтора мы не доиграли до конца ни одного шоу. Единственный вопрос по поводу любого концерта — что нас накроет сегодня: заваруха с кулаками, копы, которые полезут её разнимать, перебор по части медицинских инцидентов — и как, мать его, из всего этого выпутаться Большая часть времени уходила на планирование путей проникновения и отхода. О самом месте ты мог толком ничего и не узнать, день за днем один сплошной дурдом. В сущности мы приезжали, чтобы послушать нашу публику! Ведь ничто так не покроет любую твою лажу, как солидный десяти., а то и пятнадцатиминутный сеанс половозрелых женских воплей. Или три тысячи бросающихся на тебя малолетних тел — если их еще не вынесли на носилках. Начесы набекрень, юбки задраны до пояса, мокрые, красные, глаза навыкате. Так держать, девчонки! Нам такого только давай!

В сет-листе — как будто это имело значение — у нас тогда фигурировали Not Fade Away, Walking the Dog68, Around and Around и I’m a King Bee69.

Иногда заботливое полицейское начальство сочиняло для нас всякие идиотские схемы эвакуации. В Честере после концерта, кончившегося очередным разгулом страстей, помню, как бегал за местным главным констеблем по городским крышам, словно в дурном диснеевском фильме — остальные растянулись цепочкой сзади, он сам карабкается впереди, одетый по полной форме, и еще один констебль на подхвате. А потом он, блядь, заблудился! И мы торчим над городом Честером, пока он соображает, где он походил не так в этом «Побеге из Кольдица»70. А тут еще пошел дождь. Ни дать ни взять сцена из «Мэри Поппинс». Выделили аж самого шефа полиции, при мундире и дубинке, только что не на парад — и такой вот гениальный план. Ведь в то время меня и мне подобных воспитывали в уверенности, что полицейские могут разобраться с чем угодно. Но ты быстро понимал, что эти ребята никогда не имели дела ни с чем похожим. Для них это было так же ново, как для нас. Мы тогда все были как малыши, заблудившиеся в лесу.

В некоторые вечера мы по приколу играли Popeye Sailor Man71, и народ не замечал разницы, просто потому, что им было нас не слышно. То есть они реагировали не на музыку. На ритм — это может быть, потому что барабаны, ритмическую сетку чувствуешь всегда. Но на всё остальное — нет, абсолютно исключено, никаких голосов или гитар в пределах слышимости. На что они реагировали, так это на попадание в одно замкнутое пространство с нами, с этой иллюзией из меня, Мика и Брайана. Музыка могла быть спусковым крючком, но что было пулей — этого никто не знает. Как правило, для них всё обходилось без проблем. Другое дело для нас. Из многих тысяч приходивших кое-кто уходил с травмами и ушибами, было и несколько смертей. Одна девчонка на третьем ярусе прыгнула вниз и серьезно покалечила человека, на которого приземлилась, а сама насмерть сломала шею. Да, бывали и такие засады. Но одна вещь происходила обязательно — через десять минут после начала мимо нас уже выносили обмякшие, бесчувственные тела. А иногда их начинали складировать на сцене, сбоку от нас, просто потому, что уже не справлялись с количеством. Как в окопах на западном фронте и хуже всего было в провинциях, на еще не освоенных территориях. Гамильтон в Шотландии, в нескольких милях от Глазго — там перед нами натянули проволочную сетку. Всё из-за заточенных монет и пивных бутылок, которые в нас швыряли парни, недовольные, что их девиц так распирает от нашего присутствия. И еще поставили рядом на сцене людей с собаками. Проволочные перегородки тогда были обычным делом в некоторых районах, особенно вокруг Глазго. На самом деле это была не новость. То же самое можно было наблюдать в клубах по всему американскому Югу и Среднему Западу. Уилсон Пикетт, который Midnight Hour, — у него на сцене стояла стойка с дробовиками по одну сторону и стойка с дробовиками по другую. И дробовики присутствовали не в качестве реквизита. Они были заряжены — каменной солью, кажется, ничем таким серьезным. Но и одного вида их было достаточно, чтобы отбить охоту швыряться всякой фигней или срываться с катушек. Такая мера предосторожности.

В один из вечеров где-то на севере — кажется, в Йоркшире, но это могло быть где угодно — мы решили задержаться в здании театра на пару часов и заодно перекусить. Просто выждать, пока все отправятся по домам спать, и спокойно уехать. Я вспоминаю, как вышел на сцену после окончания концерта, все уже было подметено и убрано, трусики и прочее барахло, и остался только один старик-вахтер, который мне говорит: «Отличное шоу. Ни одного сухого сиденья в зале».

Может, конечно, с Фрэнком Синатрой, Элвисом Пресли творилось то же самое. Но я не думаю, что фанатство когда-нибудь доходило до такого беспредела, как в битловско-роллинговские времена, по крайней мере в Англии. Атмосфера была, как будто кто-то где-то сорвал стоп-кран. Девчонок 1950-х воспитывали правильными как линейка, чтобы радовали маму. А потом, такое ощущение, что-то щелкнуло, и они решили, что все, пора оторваться по полной. А что, возможности для этого как раз появились, и кто бы теперь им мог что-нибудь запретить? Вся эта Девчоночья масса сочилась вожделением, правда, что с ним Делать, они не понимали. И ты неожиданно оказываешься для них громоотводом. Чистое исступление. Их тормоза уже отпущены, и на тебя прет стихия невъебенной мощности. Шансов остаться живым не больше, чем в речке с пираньями. А они дорывались до чего-то, о чем буквально не мечтали, и переставали понимать, что дальше делать. К концу концерта они выходили, похожие черт знает на что: откуда-то капает кровь, одежда в клочья, описанные трусики, — и это воспринималось как должное. Это и был «концерт». Честно говоря, на моем месте среди них мог оказаться кто угодно. Им было абсолютно плевать на мои блюзмснские амбиции.

Когда с разгону погружаешься в такой угар, парням вроде Билла Перкса это сильно сбивает мушку. Однажды, не то в Шеффилде, не то в Ноттингеме, мы застукали его с девицей в угольном сарае. Парочка была прямо как из «Оливера Твиста». «Билл, поехали, время уже». Это, конечно, Стю его нашел. Но что ты будешь делать в таком возрасте, когда почти все тинейджерское население страны решило, что свет сошелся клином на тебе? Натиск был невообразимый. А еще полгода назад у меня не было шансов. Переспать со мной — разве что за деньги.

Живешь, и ни одной тебе девчонки в мире. He-а, и не мечтай, ла-ла-ла-ла-ла. А через мгновение они уже тут как тут, навострили ушки. И ты думаешь, нихуя себе, когда это я успел сменить «Олд Спайс» на «Аби Руж»? Дела-то, смотри, налаживаются. Но чего они хотят? Славы? Денег? Или это по-настоящему? И конечно, если тебе раньше не слишком везло красавицами, становишься мнительным.

Девчонки меня выручали в жизни чаще, чем пацаны. Иногда просто близостью — прижать к себе, поцеловать, без всяких дальнейших. Просто согреть друг друга, пролежать ночь обнявшись, когда тяжело, когда черная полоса. Я допытывался: «Черт, зачем я вообще тебе сдался, я же просто еще один мудак, которого завтра ветром сдует?» - «Не знаю, наверное, ты того стоишь». — «Ну ладно, я спорить не буду». Первый раз я испытал на себе такое отношение с теми североанглийскими девчонками во время первого тура. Оказываешься после концерта в пабе или гостиничном баре, а чуть позже с тобой в комнате сидит какая-нибудь добрая душа, которая учится в Университете Шеффилда, занимается социологией и которой почему-то захотелось тебя приласкать и обогреть. «А я думал, ты умная. Я же гастролер с гитарой, здесь у вас не задержусь». — «Ну да, но ты мне нравишься». «Нравишься» иногда лучше, чем «люблю».