Война мёртвых - Александр Михайлович Бруссуев Страница 34

Ропот метался наверху, не зная, куда и лететь.

Вторая атака совпала с криком беса, который тоже внезапно понял, что грядет что-то разрушительное.

Смещение! — завопил Ропот в полном ужасе.

Его голос потонул в глухом подземном ударе, содрогнувшем всю поверхность. Даже камень подпрыгнул на месте, придавив собой несколько самых отчаянных черных.

Желание биться немедленно пропало у всех. Но было уже поздно.

14. Стихия

Люди не знали, что такое «смещение». Ну, может, землетрясение какое-нибудь. Высотных зданий поблизости не было, гор и морей — тоже. Потрясет немного — и успокоится. Ничто сверху не свалится, никакие цунами не набегут. Можно переждать.

Или нельзя?

Рокот кувыркался в вышине, явно потеряв голову и, соответственно, всякую координацию. Ладно бы он был один! Чуть поодаль таким же образом вели себя предатель Сутан и его холуи, натравившие черных на отважную пятерку.

Черные разбегались, кто куда. На лицах Охвена и Мортена застыла растерянность вперемешку с ужасом.

Второй удар оказался на порядок сильнее первого. Камень подпрыгнул на несколько метров и ловко приземлился на прежнее место. Души и люди взлетели в два с половиной раза выше. Ладно — мертвые. Им не привыкать к коллизиям и превратностям. Но живые имеют другое свойство. При неудачной посадке можно сломать конечность или даже шею.

Сотрясение почвы оказалось не все, на что можно было рассчитывать. Смещение подразумевало собой изменение всех физических показателей, свойственных этой красной планете. Слои пространства накатывали один на другой, разрезая тела в местах стыков, разделяя некогда единые сущности.

Багровая атмосфера делалась непрозрачной для любой видимости.

Охвен зацепился за Тойво, тоже самое сделал Илейка. Антикайнен успел печально подумать, что вот сейчас его разорвут на две неровные половины. А Макс, взлетев вверх выше всех, очевидно удалялся. Его это удивляло, и он чувствовал себя так, будто засасывается в какую-то воронку.

Лови его! — прокричал старый викинг и запустил в майора своей драгоценной остью.

Мортен без раздумий устремился следом, повторяя киношную позу супермена. Ость, медленно вращаясь, словно бы проделывала в меняющемся пространстве нору, почему-то великолепно просматриваемую. Молодой викинг влетел в нее и продолжал двигаться, не в состоянии никак изменить свою траекторию.

А Макса, несмотря на его ужимки и изгибы всего тела, относило в сторону. Чтобы поймать ость и Мортена, ему нужно было падать, его же поднимало.

Майор позволил себе выругаться нецензурно и достаточно громко.

Единая Россия! — крикнул он.

Шутка. Он проорал то слово, которое обычно говорят джентльмены, наступая в черной комнате на черную кошку.

Мортен в отчаянии не мог угадать смысл: зачем поминать падших и распутных женщин? А Ропот все понял. У Ропота были крылья. И Ропот ими воспользовался.

Бес отчаянно замахал крыльями, присовокупив к этому еще и энергичные плавательные движения руками и ногами.

Охвен не отпускал финна, возможность видеть Мортена пропала полностью. Илейка отчаянно держался за ногу Тойво и молился, чтобы та не оторвалась. Их втроем бросало из стороны в сторону. Мимо иной раз пролетали души с открытыми в крике ртами, но быстро исчезали в багровом сгустке пространства, который наполнил собой всю атмосферу.

Ропот врезался в Макса ровно тогда, когда под ним пролетали безутешный Мортен и ость. Майор получил изрядный по силе импульс и состыковался с остью в тот же момент, когда молодой викинг ухватился за ее конец.

Душа, человек и оружие сообща набрали огромную скорость и улетели в пурпурный кисель. Ропот, хохоча и ругаясь самыми последними словами, отлетел в противоположном направлении.

Единая Россия! — вскричал он.

Шутка. Он проорал то же слово, касательное черной кошки, джентльмена и черной комнаты.

Вскоре Ропот потерялся из виду.

Реальность, если таковая и была здесь когда-то, перестала существовать. Мортен держался за ость. Он был уверен, что Макс занимается тем же самым. Прочее не было доступно ни одному из органов чувств человека и души.

Лишь один раз им довелось увидеть нечто, напоминающее человеческий череп гигантского размера с шевелящимися щупальцами, проросшими через его верхнюю часть. Череп щелкал нижней челюстью, словно бы смеясь. Но и Макс, и Охвен, и даже ость могли поклясться, что к смеху эти движения не имели ничего общего. «Единая Россия!» щелкали кости. Тьфу ты, привязалось — неизвестно что выдавала голова на самом деле. Что-то такое же подлое и нехорошее.

Череп заволокло багровым туманом, время, как замерло, так и не спешило идти ни вперед, ни назад. Макс понимал, что нельзя в таком состоянии терять концентрацию. В противном случае можно отпустить ость и вместе с ней и Мортена. Оставалось только надеяться, что молодой викинг тоже не пустит ситуацию на самотек.

Але! Мортен! — позвал майор.

Але, — ответил тот. — Слушаю.

Телефонная связь, право слово. Ну, хоть что-то осталось.

Если мы упадем, то разобьемся? — спросил Макс, с удивлением подумав, что такие слова более присущи кисельным барышням.

Всенепременно, — ответил Мортен.

Разбиваться не хотелось. Это не то место, где можно позволить себе вот так бездарно умереть. Он сорвал с себя повязку и отпустил ее. Та камнем ухнула куда-то вбок, мгновенно пропав из виду, будто сила гравитации существовала только для нее. Странно это как-то.

У меня часть одежды упала, — сказал Макс.

Так ты теперь голый летаешь? — живо откликнулся Мортен.

Дело было не в том, в каком виде он сейчас находится. Дело было в том, что ость — и ничто иное — поддерживает их от падения со скоростью ускорения свободного падения и силой равной эмже-квадрат.

Почему ость нас держит? — спросил майор.

Потому что она от древнего и повинуется древним законам, — ответил Мортен.

А кто за этими древними законами стоит?

Как это — кто? — искренне удивился молодой викинг. — Люцифер.

Вероятно, древние законы — это те, которые древними исполнялись. Велиал, если верить бесам, был пережитком прошлого. Люцифер — пропал. Да и Господь — тоже пропал. Древность вряд ли можно назвать отсталой. Они знали гораздо больше, чем мы сейчас вместе со всякой наукой и техникой. Совесть была самым главным древним ориентиром. Соответственно, и законы под совесть подстраивались, как физические, так и нравственные. Теперь от той физики остались лишь постоянная Планка, число Пи, да таблицы Брадиса. Физики, как и математики подгоняют все под свою релятивистскую теорию. Но ведь так было не всегда!

Слушай, а почему среди черных и кающихся ни разу не встречались ни один араб, ни один негр и даже ни один китаец? — этот вопрос, оказывается, у Макса был всегда. Просто самое удобное