Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 50 Страница 35

Не помню, что делал днем. Вечером читал Н[иколаю] Н[иколаевичу] и Леве, <к[оторый] уезжает завтра, Кр[ейцерову] Сон[ату]. На всех и больше всего на меня произвело большое впечатление: всё это очень важно и нужно. Расстроил себе> Очень взволновало, лег в 2.

Это было уже записано. А толь[ко]

2 С. 1889. Я. П. Встал поздно, писал в книжечку манифест, и написал кое-что, но нельзя начинать с общего, а надо с частного случая. Хоть начать с необходимости вина на войне. Попытаюсь. Хотел работать, не нашел топора. Обедал у Кузм[инских]. Пришли кадеты юноши. Я не стал говорить с ними, только Ге говорил без меня. Потом он рассказывал, что Кир[иаков] сказал ему, что он не только убьет врага, но и того, кто не будет убивать. Страшный тип красивого, тупого, готового, решительного, надушенного злодея. Вечером при самом невинном разговоре С[оня] вдруг вышла из себя. Очень жалко ее и мне радостно, что я вижу одну свою вину. Легли позд[но].

2 С. Я. П. 89. (Второй раз 2 С[ентября]. Я ошибся где-то). Встал в 4. С[оня] опять в волнении. Я, слава Бог[у], не забывал Его. Поехали с Ге и Таней. Простились, дошли с Т[аней] хорошо до дяди С[ережи]. Я б[ыл] целый день, как шальной, и потому недостаточно внимат[елен] к Б[огу] в разговора[х] с Сер[ежей] и Маш[енькой] сестрой. Лег рано

и нынче 3-го С. 89. Пир[огово]. Встал в 8. Здоро[в] и бодр и вот записал.

Ходил по полям смотреть то, что так интерес[ует] его. Обедали. До обеда немного б[ыло] поспорил, воздержался, но все-таки далеко не делал того, что надо — отчаявался, не делал, жалея и не беспокоясь. Пьянство папирос поразительно. Как нужно не видать, так поднимается дым и наполняет всю комнату. Еще в Сер[еже] поразительна и ужасна ирония, насмешка, смешное представление. Да, это орудие зла и его никогда (как насилие) употреблять не надо. Я начинаю видеть это, хотя еще не чувствую. Лег позднее.

Нынче 4 Сент. 89. Пирогово, проснулся раньше и вот записал, надо ехать. Помоги Б[ог] до отъезда хорошо вести себя — не отчаиваться, а делать любя и ждать, не тревожась. Сер[ежа] вчера особенно закурил и раздражился, читая Dawn: всё давно извест[но]. Хотят решать то, чего я не беру на себя. Хотел записать спор с Маш[енькой]98. Это нужно. Этого никогда не изображал верно в художеств[енных] произведениях. Напр[имер]: Я (в ответ на то что Диоген презренный человек, п[отому] что ходил голый). Хр[истос] тоже проповедывал бедность. Она. Нет. Он сказал: если хочешь быть совершен. Я пытаюсь сказать, что Он сказал: оставь дома, поля, жену и дет[ей]. Она не дает говорить, продолжает: Хр[истос] сказал: если хочешь бы[ть] соверш[ен], а не то, что каждому; а то как бы б[ыли] семьи. И амплифицирует до бесконечности, я хочу сказать и говорю: да я понял, дай мне сказать. Она. Да, я знаю, ты привык всегда один говорить, чтоб тоб[ой] восхищал[ись]. Я. Да нет. Она. Ну хорошо, я замолчу, и уходит. Потом идет речь о браке. Я. Он сказал: кто хочет вместить... Она. Так не будет семьи.

Напротив, честная семья воспитывает, делает добро, опять амплификация. Я (выждав) хочу сказать, что99 закон — полное целомудрие и хочу привести примеры девушки. «Если она посвяти[т] себя Б[огу] ...» Она (перебивая). Это другое дело, и я согласна. Посвятить себя Б[огу], монастыр[ю], и опять амплификация о том, что я не говорил. Я. Да я еще не сказал. Она. Разве я не понимаю? Я. Нет, ты не понял[а]. Она. Ты один понимаешь. Все глупы.

Да, да, ирония скверное орудие, его жалко бросать, но оно скверно, как насилие.

[4 сентября. Ясная Поляна.] В это же утро, как я и ожидал, я стал говорить Сереже о том, что он раздражителен, что я, кроме любви, ничего к нему не имею, и он огорчает меня, и всё это говорил я дурно, с слезами в голосе и жалея себя, следовательно], без истинной доброты. Поехали. Дорогой они все смотрели на копны в поле. Это и пшеница поразительно. Он купил дурную пшеницу и посеял, а хорошую отказал. Теперь он занят (это занимает его время) тем, чтобы доказывать себе, особенно в присутствии других, что он не ошибся. То же делается беспрестанно ошибающимися — церковники. Дома С[оня] бранит Ге за то, что она б[ыла] с ним нехорош[а]. Письмо от Чертк[ова] хорошее. Она очень больна. Поздно лег.

5 С. Я. П. 89. Ничего не писал. Работал, пилил деревья, большое и с Севасть[яном]. Простудился, насморк. Лег поздно.

6 С. Я. П. 89. Встал поздно. Приехали Аннен[кова] и Медведев. Мне б[ыло] неловко от того, что хотел показать им любовь, а нездоров — сильнейший грип. Всё лежал. Иду обедать.

Ничего интересного. Тяжело с гостями. Юноша М[едведев] едва ли тронулся. Лег поздно. Приехала Мамонова. Зачем она есть?

7 С. Я. П. 89. Встал рано. Убрался. Хотел писать об искусстве, только обдумал. Перечел написанное о предстоящем экономич[еском], обществ[енно] полит[ическом] перевороте. Читал это по случаю письма, показанного Анненковой о «Божьем Деле», существующем в Варшаве. Цель Б[ожьего] Д[ела] ввести в жизнь людей христианство, бывшее до сей поры только в словах. Прекрасно вступление, но вдруг говорится о войнах, к[оторые] следует вести только в защит[у] Б[ожьего] Д[ела]. Войны для Б[ожьего] Д[ела]! Письмо же особы, к[оторая] пишет об этом, полно чепухи об искуплении и благодати. — Третьего дня Вер[очка] прекрасно по своей откровенности говорила о том, что для нее жизнь только тогда, когда она кокетничает с мущиной. Все они, бедные, так. Пока нет жизни в самой, есть потребность передать эту жизнь другому. — Вчера Соня читала вслух Кр[ейцерову] Сон[ату], и Таня сделала верные замечания: 1) что ее не жалко, 2) что она не будет раскаиваться и просить о прощеньи. — Ее грех так мал в сравнении с казнью. Думал всё о том же, почему осуществление Ц[арства] Б[ожия] на земле никак не может совершиться ни путем того правительствен[ного] насилия, к[оторое] теперь существует, ни путем революции и правит[ельственного] социализма, ни тем путем, к[оторый] проповедуют евангельские социалисты, путем проповеди и постепенного сознания людей, что так выгоднее. Пока цель людей есть благо личной жизни, ни один человек не может остановиться в стремлении к своему благу на том, что справедливо, на требованиях от людей, таких, при кот[орых] всем бы было хорошо. Ни один человек не может этого сделать, во 1-х, п[отому], ч[то] невозможно найти ту точку в этих требованиях, к[оторая] бы была вполне справедливою, человек всегда преувеличит свои требования; а, во 2-х, и, главное, п[отому], ч[то] если бы и можно было найти меру справедливых требований, человеку нельзя заявить только требования того, что справедливо; он никогда не получит этого, а без сравнения меньше, п[отому] ч[то] требования других людей вокруг него определяются не справедливостью, а наибольшей личной выгодой, так что очевидно в действительности справедливое пользование благами мира получится для каждого отдельного лица скорее соревнованием и борьбою, как оно и есть в нашем мире, чем справедливыми требованиями. И потому для достижения справедливости при стремлении людей к личному благу нужно, чтобы были такие люди, к[оторые] сумели бы установить ту меру мирских благ, к[оторая] справедливо может доставаться на долю каждого, и такие люди, к[оторые] бы имели власть помешать людям пользоваться большим, чем то, что им следует по справедливости. Люди, бравшие на себя эти оба дела, всегда были и теперь есть между людьми — это правители, но до сих пор, ни в монархиях, ни в республиках, не б[ыло] таких, к[оторые], определяя меру благ и распределяя их между людьми, не нарушали бы этой меры для себя и для своих помощников и тем не уничтожали бы того дела, к[оторое] они призваны и берутся делать. Так что это средство признано уж всеми неудовлетворительным. И вот некоторые люди говорят, что надо уничтожить этих правителей и основать другого рода правительство, ведающее преимущественно экономические дела, к[оторое], признав все капиталы и земли общим достоянием, управляло бы работой людей и распределяло бы им блага мирские соответственно их работе, или их потребностям, как говорят другие. Попытки этого устройства делались до сих пор без успеха. Но и без испытания такого устройства можно смело сказать, что при стремлении людей к личному благу устройство такое не может осуществиться, п[отому] ч[то] те люди, очень много людей, к[оторые] будут заведывать экономическими распорядками, будут люди с стремлениями к личному благу и будут иметь дело с таки[ми] же людьми и потому неизбежно в устройстве и поддержании нового экономического склада будут преследовать свои личные выгоды так же, как и прежние правители, и тем будут нарушать смысл самого того дела, к которому они призваны. Скажут: выбрать таких людей — мудры[х] и святых. Но выбрать мудрых и святых могут только мудрые и святые. Если же бы все люди были мудрые и святые, то не нужно бы было никакого устройства. Так что неисполнимость того, что проповедуют революционеры социалис[ты], чувствуется всеми, даже ими сами[ми], и потому отжило свой век и не имеет успеха. И вот является 3-е учение евангельского социализма, к[оторое] проповедует проповедь воздействия на сознание. Но успех этого учения очевидно возможен только тогда, когда все люди будут иметь одинаковое ясное сознание выгоды общности труда и когда сознание это будет у всех единовременно. Но так как очевидно ни того ни другого не может быть, то и экономическ[ого] устройства, основанного не на соревновании и борьбе, а на общности интересов, не может быть установлено.100 И потому лучшего экономического устройства, чем теперешн[ее], не может быть, пока цель людей есть личное благо.