Даниэль Пеннак - Дневник одного тела Страница 36

* * *

44 года, 10 месяцев, 3 дня

Вторник, 13 августа 1968 года

В сущности, мне приятно думать, что те, кто нас любил, запоминают больше наш габитус, нашу манеру держаться, чем наш внешний облик.

* * *

44 года, 10 месяцев, 5 дней

Четверг, 15 августа 1968 года

Снова на пляже. Читаю, лежа на полотенце. Ну, я пошла, говорит Мона. Смотрю, как она шагает к морю. Что за чудо эта ничем не нарушаемая непрерывность женского тела! Надо сказать, что Мона никогда не надевает эти раздельные купальники, которые разрезают женщин на пять частей.

* * *

45 лет, 1 месяц, 2 дня

Вторник, 12 ноября 1968 года

Промолчав в течение всего ужина, Брюно, ни слова не говоря, отправляется спать с лицом, начисто лишенным какого бы то ни было выражения и претендующим тем самым на особую выразительность. В последнее время такое частенько случается. У нас переходный возраст. Мы желаем выразительной физиономией оградить себя от утомительных словесных объяснений. Мы вырабатываем многозначительное молчание. Мы демонстрируем наше лицо, словно рентгеновский снимок души. Увы, лица ни о чем не говорят. Это так – декорация, в которой отражается отцовская озабоченность. Что такого сделал я сыну, что он ходит с этой похоронной миной? – вопрошает себя отец, сам превращаясь от этой головоломки в малолетнее дитя. Еще немного, и он воскликнет: Но так же нечестно!

Физиономия Брюно напоминает мне короткометражный фильм Кулечева (или Кулечова [20]  – короче, русского кинорежиссера), где снятое крупным планом мужское лицо чередуется с кадрами наполненной супом тарелки, с кадрами ребёнка в гробу и с кадрами девушки на диване. Мужское лицо абсолютно лишено выражения, но когда зритель видит его попеременно с тарелкой, ему начинает казаться, что на нем написан голод, с девочкой – горе, с девушкой – страсть. А тем не менее это все то же невыразительное лицо.

Говори же, сынок, говори. Поверь, для того, чтобы тебя поняли, ничего лучшего еще не выдумали.

* * *

45 лет, 1 месяц, 7 дней

Воскресенье, 17 ноября 1968 года

Занимался дешифровкой редких смен выражения на лице у Брюно, чтобы у него был словарь, который поможет ему когда-нибудь читать по лицу его собственного сына.

Пожимание плечами в сочетании с разнообразными гримасами:

1) «Ну и что?»

2) «А мне плевать».

3) «Не знаю».

4) «Посмотрим».

5) «А мне какое дело?»

Покачивание головой из стороны в сторону с поднятыми бровями, взгляд устремлен прямо, на 30° выше линии горизонта, после чего следует короткий вздох:

«Чего только не приходится выслушивать!» (При более выраженном вздохе: «Ну и чушь ты порешь!»)

Короткие кивки, не глядя в глаза:

«Говори, говори, мне так интересно».

Взгляд устремлен в невидимую точку, пальцы барабанят по столу:

«Слышали уже сто раз!»

Тонкая улыбка, как бы обращенная внутрь себя, глаза опущены на скатерть:

«Я молчу, но у меня на этот счет есть свои соображения».

Кривая усмешка:

«Я мог бы вас испепелить на месте, но я приберегу свою иронию на потом».

Глаза:

Возведенные к небу глаза непонятого сына, расширенные глаза сына, не верящего отцу, бессильно опущенные веки сына, доведенного до изнеможения…

Губы:

Губы, поджатые от еле сдерживаемой злости, презрительная антиулыбка, губы, надутые в фаталистическом вздохе.

Лоб:

Вертикальные складки – тщетная попытка сосредоточиться («Я пытаюсь вас понять, но, право…»). Горизонтальные складки – ироничное удивление («Ах вот как? В самом деле? Без шуток?»). Гладкий лоб – за пределами какого-либо выражения…

И т.д.

* * *

45 лет, 3 месяца, 1 день

Суббота, 11 января 1969 года

Лизон ела креветок и поранила себе палец. Тижо без разговоров схватил его и обмакнул в тонко смолотый перец. Кровь тут же свернулась, Лизон даже не успела почувствовать боли. Завтра и следа не останется, сказал Тижо. Я спрашиваю, кто его научил этому. Виолетт, конечно, кто же еще?

* * *

45 лет, 5 месяцев, 9 дней

Среда, 19 марта 1969 года

Семнадцать часов переговоров. Следующие три дня я буду нем как рыба. Что самое утомительное в этом виде спорта? Не усилие, необходимое для того, чтобы удержать в памяти все материалы, не постоянная концентрация внимания при выслушивании доводов обеих сторон, не внезапные возвращения к пунктам, договоренность по которым уже казалась достигнутой, даже не время, которое летит, не давая ни секунды передышки, – нет, самое тяжелое для всех присутствующих – сдерживать свои приапические наклонности. Потому что у них – у всех – все время встает. Из-за этой постоянной эрекции они и достигли таких высот. Они не могут и слова сказать, чтобы тут же не вытащить из штанов свой член и не начать вдалбливать им свое мнение в головы окружающих. Увязая в дипломатических тонкостях, они только и думают, как бы подрочить вволю. У себя в кабинетах – другое дело, там они всегда могут излить семя на подчиненных, а здесь… Крупный политик – приапист по своей природе. Власть достигается именно благодаря этой самой энергии или же благодаря полной ее противоположности – ледяной импотенции, как, например, у Салазара [21]  – этого убежденного девственника. Когда Хрущев стучит башмаком по трибуне ООН – это не припадок, он просто сливает то, что в нем накопилось, давая себе минутную передышку. И я его понимаю: за семнадцать часов ноги у меня так опухли, что стали вдвое толще.

* * *

45 лет, 1 месяц, 8 дней

Понедельник, 18 ноября 1968 года

В конце дня – общее собрание. Собираю свой маленький мирок и вдруг вижу, что он не так уж и мал. Моих дорогих сослуживцев из прежних семнадцати человек стало тридцати четыре. Меня что, повысили в должности? Да нет же, это не количество моих подчиненных удвоилось, это каждый из них раздвоился. Два Шеврие, две Аннабель, два Рагена, два Пуаре… Похоже, я окосел. От усталости. Никаких сомнений – два Феликса, двойной Декорне… у меня двоится в глазах. Как будто каждый из них явился под ручку с прозрачным ангелом-хранителем. Как только я напрягаюсь и «навожу фокус», ангел залезает обратно в своего подопечного, как будто испугавшись моих нахмуренных бровей. Но стоит мне ослабить напряжение, как ангелы снова начинают мельтешить у меня перед глазами. Две Сильвиан, два Пармантье, две Сабины…

* * *

45 лет, 1 месяц, 10 дней

Среда, 20 ноября 1968 года

Начало дальнозоркости, ставит диагноз окулист. Раздвоение предметов из-за недостаточной аккомодации глаза – классика. И предлагает мне заняться специальной гимнастикой, чтобы «поднакачать глаза» и отсрочить тем самым момент, когда придется надеть очки. Это неизбежно? После сорока лет, увы, – да. Тогда давайте уж сразу перейдем к очкам. Спорим. Он не понимает, почему я не хочу выиграть еще года два-три. Я мудро парирую: зачем отсрочки, если в определенном возрасте без очков не обойтись? Он настаивает. Я говорю: нет у меня времени заниматься этой гимнастикой, да и лень. Хотя настоящая причина не в этом, но я держу ее при себе: мне претит, что кто-то будет там что-то мне «поднакачивать».

* * *

45 лет, 1 месяц, 19 дней

Пятница, 29 ноября 1968 года

Никак не подобрать очки. Не из-за оправ, которые в неимоверном количестве предлагает мне продавец, а потому что мне никак не найти ту, которая подчеркнула бы индивидуальность моего лица. Примеряю модель за моделью, все без толку: не могу сказать, идут мне эти очки больше, чем те, или меньше, чем вот эти. Нет у меня на этот счет никакого мнения. Продавец с поистине ангельским терпением каждый раз подает мне зеркало. Это молодой парень, тощий, с торчащим кадыком и выступающими скулами, себе он подобрал изящную черную оправу, которая перечеркивает его лицо, придавая ему решительный вид. По крайней мере, в этом отношении парень себя понимает. Его лицо ему что-то говорит. Мне мое – ничего. Полагаюсь на вас, говорю я ему, выберите, пожалуйста, за меня. Любопытная игра: сейчас узнаю, каким видит меня этот совершенно чужой парень, перед которым таких, как я, за день проходят тысячи. Он смотрит на меня, задумывается, но без особых колебаний, и выбирает очки без оправы. Вот, говорит он, как будто вы вообще без очков.

Что не мешает Моне и Лизон утверждать, что эти очки мне очень идут. Позже Брюно кратко замечает: Не удивительно, что ты выбрал именно эти! Он ждет, что я начну спрашивать, почему, а я этого, естественно, не делаю. Есть между нами такая противная игра… Рядом с Брюно я снова становлюсь подростком, но таким, каким никогда не был.

* * *

45 лет, 1 месяц, 19 дней