Робин Гуд - Дюма-отец Александр Страница 37

— Говори, да не тяни. Давай покороче.

— Вы, ваша высокочтимая светлость, будете довольны: история, которую я собираюсь рассказать, столь же коротка, сколь и ужасна; я знаю, что солдат должен побольше пускать в ход лук и поменьше — язык, и поскольку я…

— Короче, короче, болван! — закричал барон. Солдат учтиво поклонился и закончил:

— … и поскольку я считаю себя хорошим солдатом, то от этого правила никогда не отступаю.

— Чертов болтун! Или помолчи, если ты хочешь поговорить о своих достоинствах, или рассказывай, в чем дело.

Солдат снова поклонился и, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Долг обязывал меня…

— Ты снова! — заорал Фиц-Олвин.

— Долг обязывал меня сменить постового в часовне… «Ну, наконец-то, дошли до сути», — подумал барон и стал внимательно слушать.

— Я и отправился туда пять или десять минут тому назад, как ваша высокочтимая светлость изволили мне приказать, но, дойдя до дверей святого места, часового я там не нашел, хотя, раз меня послали его сменить, он должен был там быть. «Значит, он тут, — подумал я, — нужно только хорошенько поискать; попробуем». Я искал, звал — никто не появился и не ответил. «Спит он, что ли, или пьян? Очень может быть, что так, — подумалось мне. — Пойду-ка я в караульную, попрошу помощи, чтобы захватить нарушителя на месте преступления, после чего он понесет примерное наказание, не считая наказания, которому его подвергнет наш командир». Пришел я в караульную и кричу: «Сержант, на выход!», а оттуда никто не выходит; вхожу — а там никого. «Ого», — подумал я…

— К черту то, что ты подумал! Болтун! Дело говори! — в нетерпении вскричал барон.

Солдат снова отдал ему по-военному честь и продолжал:

— «Ого, — подумал я, — похоже, что солдаты из гарнизона Ноттингемского замка своим долгом пренебрегают. Дисциплина упала, и последствия такого падения…»

— О боги! Ты так и будешь ходить вокруг да около, дурак болтливый! Собака тянучая! — завопил барон.

— Собака тянучая! — прошептал в сторону солдат, который приумолкнул, услышав этот эпитет. — Собака тянучая! Надо же, я такой завзятый охотник, а этой породы собак не знаю. Ну, все равно, продолжим. Итак, — произнес он громко, — последствия такого падения дисциплины могут оказаться роковыми; солдат из караульной я без труда нашел в трапезной за столом, и мы тут же тщательно и толково обследовали все подходы к часовне и всю ее внутри. В подходах мы ничего особенного не нашли, если не считать, что часовой по-прежнему отсутствовал; однако внутри этот самый часовой был, но в каком состоянии, великий Боже! Как павший на поле битвы, то есть распростертый на земле без признаков жизни, в луже крови, с головой, пробитой стрелой…

— Великий Боже! — воскликнул барон. — Кто же мог совершить это преступление?

— Не знаю, я ведь при этом не присутствовал, но…

— А кто убитый?

— Гаспар Стейнкоф… отличный солдат.

— И ты не знаешь, кто убийца?

— Я уже имел честь доложить вашему высокочтимому сиятельству, что во время свершения убийства я там не присутствовал, но, чтобы облегчить милорду розыски, я сообразил прихватить ту стрелу, которой было совершено человекоубийство… вот она.

— Эта стрела не из моего арсенала, — сказал барон, внимательно ее осмотрев.

— Однако, при всем уважении к вашему высокочтимому сиятельству, — продолжал солдат, — я позволю себе заметить, что раз эта стрела не из вашего арсенала, то, значит, она из другого места, и, мне кажется, я подобные видел сегодня вечером в колчане, который нес один новичок-конюший.

— Что за новичок?

— Хэлберт. Колчан и лук, которые мы видели в руках этого парня, принадлежат одному из пленников вашего сиятельства, именуемому Робин Гудом.

— Быстро найти Хэлберта и привести сюда, — приказал барон.

— Я видел, — добавил тот же солдат, — как Хэл с час тому назад в обществе барышни Мод шел к покоям леди Кристабель.

— Зажгите факел — и за мной! — воскликнул барон.

В сопровождении Лэмбика и его солдат барон, забыв про свою подагру, быстро двинулся к покоям дочери. Подойдя к двери, он постучал, но, не получив ответа, распахнул ее и бросился внутрь. Полная темнота и глухая тишина. Напрасно барон обыскал кабинет и другие комнаты: повсюду было так же тихо и темно.

— Убежала! Она убежала! — горестно воскликнул барон и душераздирающим голосом позвал: — Кристабель, Кристабель!

Но Кристабель не отозвалась.

— Убежала! Убежала! — повторял барон, ломая руки и падая в кресло, в котором он ее застал, когда она писала Аллану Клеру. — Она убежала с ним! О дочь моя, Кристабель!

Однако надежда догнать беглянку в какой-то степени вернула несчастному отцу хладнокровие.

— К оружию! Все к оружию! — громовым голосом приказал он. — Разделитесь на два отряда: один пусть обыщет весь замок, вдоль и поперек, все закоулки, а другой сядет верхом и обшарит все заросли, кусты и косогоры в Шервудском лесу… Ступайте!..

Солдаты двинулись к выходу, но тут барон добавил:

— Пусть прикажут Герберту Линдсею, привратнику, явиться ко мне сюда. Этот побег замыслила его проклятая дочь, Мод Иезавель, и он за нее ответит. Прикажите также двадцати моим всадникам оседлать лошадей и быть готовыми выступить по первому приказу. Ну, ступайте же, ступайте, негодяи!

Солдаты поспешно вышли, а Лэмбик воспользовался этим, чтобы оказаться вне пределов досягаемости своего раздражительного господина.

Оставшись один, барон впал сначала в яростный гнев, а потом в полное отчаяние. Он искренне любил дочь, и стыд от того, что она бежала с чужим мужчиной, мучил его в меньшей степени, чем мысль о том, что он больше ее не увидит, не сможет обнять и снова тиранить.

Пока он так переходил от ярости к отчаянию, вошел старый Герберт Линдсей. К несчастью для себя, он появился как раз во время приступа гнева.

— Раз они не знают своего солдатского ремесла, я их всех уничтожу! — вопил барон. — И ни от одного из них на земле и тени не останется, иначе кто-нибудь из этих нечестивцев посмел бы сказать: «Я помог Кристабель обмануть отца!» Да, клянусь всеми снятыми апостолами и бородами моих предков, ни одного не пощажу! А-а, вот и ты, мастер Герберт Линдсей, привратник Ноттингемского замка! Вот и ты!

— Ваша светлость спрашивали меня, — спокойно сказал старик.

Барон не ответил; он прыгнул на него, вцепился ему в горло, как дикий зверь, вытащил его на середину комнаты и, тряся его изо всех сил, закричал:

— Злодей! Где моя дочь? Отвечай, не то я тебя задушу!

— Ваша дочь, милорд? Да откуда же мне это знать?! — ответил Герберт, которого гнев барона скорее удивил, чем испугал.

— Обманщик!

Герберт высвободился из рук барона и холодно сказал:

— Милорд, окажите мне честь объяснить причину вашего странного вопроса, и я на него отвечу… Но знайте, милорд, что я человек бедный, честный, правдивый и искренний и за всю свою жизнь не совершал проступков, за которые мне надо было краснеть. Убейте меня на месте, пусть я умру без покаяния, но мне упрекнуть себя не в чем; вы мой хозяин и господин, спрашивайте, и я на все ваши вопросы отвечу, но не из страха, а из почтения…

— Кто выходил из замка за последние два часа?

— Не знаю, милорд. Два часа назад я передал ключи своему помощнику, Майклу Уолдену.

— Это правда?

— Такая же, как то, что вы мой хозяин и господин.

— А кто выходил, пока ты еще стоял на часах?

— Хэлберт, молодой конюший. Он мне сказал: «Миледи заболела, и мне приказано ехать за врачом».

— А-а, вот где был заговор! — воскликнул барон. — Он тебе солгал: Кристабель не была больна, Хэл выехал, чтобы подготовить побег.

— Как?! Миледи вас покинула, милорд?

— Да, неблагодарная покинула своего старого отца, и твоя дочь бежала с ней.

— Мод?! О нет, милорд, невозможно, я сейчас пойду за ней, она у себя в комнате.

В эту минуту в комнату влетел сержант Лэмбик, жаждавший показать свое рвение.

— Милорд, — воскликнул он, — всадники готовы. Хэлберта я напрасно искал по всему замку; он вошел в замок вместе со мной и Робином и через главные ворота не выходил, Майкл Уолден в том готов поклясться: за последние два часа никто не прошел через подъемный мост.