Последний из могикан, или Повествование о 1757 годе - Купер Джеймс Фенимор Страница 37

— А-а, изменник! О, неверный рыцарь, который покинул своих дам в беде! — лукаво сказала она. — Долгие дни… нет, многие века ждали мы, что вы броситесь к нашим ногам, прося милосердно позабыть о вашем коварном отступлении — вернее, о вашем бегстве… Ведь, говоря по правде, вы бежали с такой быстротой, с которой не мог бы поспорить раненый олень, по выражению вашего друга-разведчика.

— Вы понимаете, что этими словами Алиса хочет выразить, как мы благодарны вам, как мы вас благословляем, — прибавила серьезная и более сдержанная Кора. — Правда, мы немного удивлены, почему вы так упорно избегаете теперь дома, в котором вас ждет не только благодарность дочерей, но и признательность их отца.

— Ваш отец может подтвердить, что, хотя я и не был с вами, я не совсем забыл о вашей безопасности, — ответил молодой человек. — Все эти дни шла ожесточенная борьба за обладание вон той деревней, — прибавил он, указывая на соседний с фортом и обнесенный окопами лагерь. — Тот, кто завладеет ею, может с уверенностью сказать, что он приобретает и форт и все, что в нем заключается. С минуты нашей разлуки я проводил там все дни и ночи, так как полагал, что в этом заключается мой долг. Но, — продолжал Дункан с печалью, которую тщетно старался скрыть, — если бы я знал, что мой поступок, который я считал долгом солдата, будет истолкован как бегство, конечно, мне совестно было бы показываться вам на глаза!

— Хейворд! Дункан! — воскликнула Алиса и наклонилась, чтобы вглядеться в потупленное лицо майора; один из золотистых локонов упал на раскрасневшуюся щеку девушки и отчасти скрыл выступившие на ее глазах слезы. — Если бы я думала, что моя праздная болтовня так огорчит вас, я предпочла бы онеметь! Кора может сказать, как искренне и высоко мы оценили ваши услуги, как глубоко… чуть не сказала: как горячо… мы благодарны вам!

— А Кора подтвердит справедливость ваших слов? — спросил Дункан, и улыбка удовольствия согнала мрачное облачко с его лица. — Что скажет Кора? Простит ли она того, кто пренебрег рыцарским долгом во имя долга солдата?

Кора ответила не сразу; она отвернулась и глядела на прозрачные воды озера Хорикэн. Когда же старшая Мунро снова устремила свои темные глаза на молодого человека, в них все еще таилось выражение такой муки, которая сразу заставила Дункана позабыть все на свете, кроме нежного участия к девушке.

— Вы нездоровы, дорогая мисс Мунро? — воскликнул Дункан. — Мы болтаем и шутим, а вы страдаете.

— Ничего, — ответила она сдержанно. — Я не могу быть такой жизнерадостной, как наша Алиса, и это составляет, может быть, несчастие моей жизни. Посмотрите… — продолжала Кора, как бы желая победить свою минутную слабость сознанием долга, — посмотрите кругом, майор Хейворд, и скажите, что должна думать дочь солдата, самое великое счастье которого заключается в сохранении своего честного имени и репутации?

— Ни то, ни другое не может померкнуть из-за обстоятельств, которыми он не в силах управлять! — горячо ответил Дункан. — Но ваши слова напомнили мне о моих обязанностях. Я должен идти к вашему храброму отцу, чтобы узнать, какие решения принял он относительно обороны. Да пошлет бог вам всякого счастья, благородная… Кора! Я могу и должен называть вас так.

Она искренне протянула ему руку, хотя ее губы дрогнули, а щеки побледнели.

— До свидания, Алиса, — прибавил Дункан, и восхищение, сквозившее в его голосе при обращении к Коре, сменилось нежностью. — До свидания, Алиса, мы скоро увидимся, и надеюсь — после победы.

Не дожидаясь ответа, Хейворд спустился с поросших травой ступеней бастиона, быстро пересек плац и через несколько минут очутился перед Мунро.

Полковник огромными шагами ходил взад и вперед по своему тесному помещению; волнение отражалось в его чертах.

— Вы предупредили мое желание, майор Хейворд, — сказал он. — Я только что собирался просить вас прийти ко мне.

— К сожалению, я видел, сэр, что посланец, которого я так горячо рекомендовал вам, вернулся под караулом француза. Надеюсь, нет причин усомниться в его верности?

— Я давно знаю верность Длинного Карабина, — ответил Мунро, — он вне подозрений, но, кажется, на этот раз счастье изменило ему. Монкальм захватил нашего разведчика и в силу проклятой вежливости своей нации прислал его ко мне со словами, будто он, зная, как я ценю этого человека, не может задержать его у себя.

— Но помощь от генерала Вебба?

— Да разве по дороге ко мне вы ничего не видели? — с горькой усмешкой сказал старик. — Тише, тише вы, нетерпеливый юноша! Нужно ведь дать этим джентльменам время на переход из форта Эдвард к нашей крепости.

— Значит, они идут? Разведчик это сказал?

— Да. Но когда придут? По какой дороге? Этого я не знаю, потому что глупец не сказал мне об этом. Но, кажется, было написано письмо, и в этом заключается единственная отрадная сторона вопроса. Если бы известие было плохое, этот французский месье любезно переслал бы его нам.

— Значит, он оставил у себя письмо, хотя и отпустил гонца!

— Да. Вот оно, хваленое «добродушие» французов!

— А что говорит разведчик? У него есть глаза, уши и язык. Что донес он на словах?

— О, сэр, он обладает всеми органами чувств и может сказать все, что видел и слышал. В общем, из его рассказа явствует следующее: на берегах Гудзона стоит крепость его величества, под названием форт Эдвард, наименованная так, как вам известно, в честь его величества принца Йоркского. Форт этот снабжен надлежащим количеством воинов.

— Но разве там не собираются выступать нам на помощь?

— В крепости производятся утренние и вечерние учения. Когда один из новобранцев просыпал порох над похлебкой, порошинки, попавшие на уголья, просто сгорели… — И вдруг, переменив свой горький, иронический тон и заговорив более вдумчиво и серьезно, Мунро прибавил:

— А между тем в этом письме могло… нет, должно было быть что-нибудь нужное для нас!

— Нам следует принять быстрое решение, — сказал Дункан, пользуясь переменой настроения своего начальника, чтобы перейти к самой важной цели беседы. — Не могу скрыть от вас, сэр, что лагерь не может долго продержаться, и с грустью прибавлю, что и в самом форте, по-видимому, обстоятельства не многим лучше: более половины орудий взорвано.

— А разве могло быть иначе? Часть пушек мы выловили со дна озера, другие ржавели в лесах со времени открытия этой страны, а третьи никогда и не были орудиями — безделушки, и только. Неужели вы думаете, сэр, что в этой пустыне, на расстоянии трех тысяч миль от Великобритании, возможно иметь хорошие орудия?

— Стены обваливаются, провизия начинает истощаться, — продолжал Хейворд. — Даже среди солдат замечаются признаки неудовольствия и тревоги.

— Майор Хейворд, — сказал полковник и повернулся с достоинством к своему молодому товарищу, — напрасно прослужил бы я полстолетия, поседев на службе, если бы не знал всего, что вы сказали, и не понимал наших стесненных обстоятельств. Тем не менее мы должны помнить, что честь нашей армии и наша собственная еще не пострадали. До тех пор, пока не истощится надежда на подкрепление со стороны генерала Вебба, я буду защищать эту крепость, хотя бы с помощью булыжников, собранных на побережье озера! Сейчас нам важнее всего увидеть письмо начальника форта Эдвард.

— Не могу ли я быть вам полезным?

— Да, сэр, можете. Вдобавок ко всем своим остальным любезностям маркиз де Монкальм просит у меня свидания на поляне между этой крепостью и его собственным лагерем, желая, как он говорит, сообщить нам кое-какие добавочные сведения. Я считаю, неблагоразумно показывать ему чрезмерное стремление повидаться с ним, а потому хотел бы послать к нему вас, одного из высших офицеров, в виде моего заместителя.

Дункан охотно согласился заменить начальника на время предполагавшегося свидания.

Молодой человек получил необходимые наставления и ушел.

Дункан мог действовать только в качестве представителя коменданта форта, а потому торжественность, которая, без сомнения, сопровождала бы свидание двух начальников враждующих сторон, была отменена. Через десять минут после разговора с Мунро Дункан вышел из крепостных ворот под звуки барабанного боя, под защитой маленького белого флага.