Нелли Шульман - Вельяминовы.Дорога на восток.Книга вторая Страница 38

лаборатории. Много ты ими рулить не будешь, но пригодится.

Федор принял ручной пропеллер: «Спасибо. Если бы машину Уатта сюда приспособить…, - он

похлопал рукой по корзине.

Лавуазье посмотрел на темное, затянутое тучами небо: «Мы с тобой были дураки. И Бланшар

дурак». Он, почти на ощупь, стал что-то набрасывать в тетради. В разрывах облаков показалась

бледная луна, и Федор посмотрел на рисунок: «Погибший Менье был прав, конечно».

Лавуазье поморщился, как от боли.

-Отличный математик, инженер - зачем он только воевать пошел? Ты помнишь, в Mémoire sur

l’équilibre des machines aérostatiques он представлял рисунки летательной машины в виде

эллипса? Сюда, - карандаш быстро чертил, - под хвостовое оперение можно поставить хоть десять

машин Уатта, на угле. И оснастить эту машину рулем. Тогда станут возможны регулярные полеты

по Европе..., - Лавуазье прервался и, почесал в голове: «Ладно. Это все потом, в деревне. Мы с

Констанцей в Вандею уезжаем».

-Давно пора, - Федор смотрел на редкие фонари, что освещали мост на остров Ситэ. «Тогда я тебе

блокнот верну, с той таблицей...»

-Не надо, - Антуан отвел его руку. «Пусть у тебя останется. И пусть..., - он помолчал, - пусть у вас все

будет хорошо».

-У вас, - мрачно подумал Федор. Наклонившись, он шепнул: «Не надо бы тебе ходить в Комитет

Общественного Спасения. Отправь жену в провинцию, забирай Констанцу и бегите отсюда».

Лавуазье покачал головой: «А если там какой-то несчастный, что рискует подняться на эшафот?

Пока можно спасать людей, надо это делать». Он посмотрел на простые, стальные часы: «Спускай

лестницу на балкон, ветер хороший».

-Спасибо тебе за все, - тихо сказал Федор, и они обнялись. «Храни вас Господь, - Лавуазье

перекрестил его: «Подожди, пока я скроюсь из виду, и начинай».

Федор все смотрел ему вслед - уходящему вдаль по крыше, легкому, невысокому. Потом Лавуазье

исчез в чердачном окне. Федор, вздохнув, стал разматывать веревочную лестницу.

Мишель сидел за столом в гостиной, грустно подперев щеку рукой, глядя на маленький глобус. Он

повертел его: «Санкт-Петербург. Папа говорил, там очень красиво, почти как в Париже. И река, на

которой есть лед. Где же папа, он все не приходит, и не приходит...- он оглянулся на дверь: «Сейчас

мама принесет горячего молока, и надо будет спать ложиться. Она сказала - завтра на целый день

гулять поедем, в Булонский лес. Каштаны будем жарить, и листья собирать».

Мальчик замер - на балконе, что выходил на Сену, показалась какая-то тень. Бронзовая ручка

задергалась, и он услышал шепот: «Сыночек...»

-Папа! - мальчик бросился к нему. Федор опустился на колени и, удерживая его в объятьях,

поцеловал: «Помнишь, ты просил на воздушном шаре полетать? Сейчас полетим, далеко-

далеко...»

Федор почувствовал горячие слезы у себя на щеке. Мальчик плакал, обнимая его за шею. «Он

сказал, - Мишель шмыгнул носом, - сказал, что ты умер. А я не верил, не верил..., Я молился

Мадонне, чтобы ты вернулся. Папа, милый мой..., Сейчас я маму позову, - спохватился Мишель: «А

она с нами полетит?»

-Конечно, - улыбнулся Федор, глядя на мальчика. «На мадемуазель де Лу похож, - подумал он.

«Лицо у него доброе, не такое, как у отца. Ее лицо. Мой славный, а ведь придется с ними в Вене

расстаться..., - он вздохнул: «Давай, подождем, пока мама придет. Здесь же она?»

Мишель кивнул: «Молоко мне греет. А его, - мальчик помолчал,- нет. Только охрана. Папа, а куда

мы полетим?»

-Куда ветер погонит, - ответил Федор. Оглянувшись, он увидел на столе, рядом с глобусом, икону.

Федор, посмотрел в зеленые, твердые глаза Богородицы: «И, правда, словно с Марты писали.

Господи, хоть бы у них с Джоном все получилось». Он сунул икону в карман своей блузы, и

услышал какой-то шум в передней.

Гневный голос Тео сказал:

-Оставь меня в покое, Максимилиан! Я тебе сказала - я участвую в твоих безумных церемониях

только потому, что ты угрожаешь убить Мишеля. Но это, это..., - женщина задохнулась и твердо

продолжила: «Ты не поставишь гильотину в соборе Парижской Богоматери, и уж тем более - не

заставишь меня попирать ногами тело королевы, этой бедной женщины, у которой ты отнял мужа

и детей, женщины, которая ни в чем не виновата!»

-Тогда Мишель умрет, - спокойно отозвался Робеспьер.

-Лучше я убью его собственной рукой и потом сама взойду на эшафот, - выплюнула Тео. Раздался

крик боли, звон посуды, и Робеспьер завизжал: «Будет так, как я сказал, ты слышишь! Иначе ты

сама встанешь у гильотины и отрубишь голову австриячке! Завтра ее казнят, а потом там же, в

храме Разума, мы соединимся в обряде нового брака!»

-Не тронь меня, - угрожающе сказала Тео. Федор, потянувшись, закутал мальчика в кашемировую

шаль, что висела на спинке стула. «Иди на балкон, Мишель, - спокойно попросил он. «Не бойся, с

мамой все будет хорошо».

-Я не боюсь, - серьезно ответил мальчик, проскальзывая в темноту ночи. «Ты же здесь, папа - чего

бояться?». Федор проводил его глазами и нырнул за портьеру.

Дверь, что вела из коридора в гостиную, распахнулась. Робеспьер, все еще шипя от боли в

обожженной молоком руке, втолкнул Тео в комнату. Ее волосы растрепались, домашнее, темного

бархата платье, было разорвано у плеча.

-Оставь меня! - выкрикнула женщина, замахнувшись, ударив Робеспьера по лицу. «Ты мне

противен, убийца, мерзавец! От тебя на милю несет смертью! Проклятый, отвратительный

ублюдок, лучше я умру, чем стану твоей женой!»

-Станешь, - сквозь зубы ответил Робеспьер, доставая пистолет. «Прямо сейчас, прямо здесь!

Раздевайся! - он рванул вниз ткань на платье, прореха затрещала. Робеспьер, так и не опуская

оружия, вцепился зубами в смуглое плечо.

-Твоя кровь, - сказал он зачарованно, облизывая губы. «Хочу еще! - он зарычал. Ударив Тео по

лицу, сбив с ног, он прижал женщину к персидскому ковру.

-На помощь! - рыдая, крикнула Тео. «Мишель, Мишель, милый мой, беги...»

-Наплевать на это отродье, пусть смотрит, - Робеспьер разорвал подол ее платья. Рассмеявшись, он

показал Тео пистолет: «Сначала этим, моя дорогая. Тебе понравится, обещаю».

Он вдруг почувствовал холод у своего виска. Знакомый голос велел: «Руки вверх, месье Робеспьер.

И не вздумайте дергаться - голову разнесу».

Тео посмотрела в голубые, в золотистых искорках глаза Федора. Мгновенно вскочив на ноги,

одним легким, быстрым движением она схватила с камина фарфоровую вазу с белыми розами.

Робеспьер даже не успел поднять руки - ваза разбилась о его затылок, вода хлынула на ковер, и он

упал - лицом вниз, на рассыпавшиеся цветы.

Дверь затрещала, послышались крики охраны. Тео тихо сказала: «Месье Корнель…, Это вы…, А где,

- она оглянулась, - Мишель?»

-На балконе, в вашей шали, он не замерзнет, - в дверь вонзился штык, Робеспьер пошевелился,

застонав. Федор добавил: «Пойдемте, мадемуазель Бенджаман, не стоит тут больше оставаться. У

меня там лестница, на крышу».

-Мама Тео, - Мишель уцепился за ее руку, - смотри!

Тео, оказавшись на балконе, подняла глаза вверх.

-Я не верю, - подумала она. Шар, из темного холста, был еле виден на ночном небе.

Федор подхватил ребенка: «Вы поднимайтесь, мадемуазель Бенджаман, мы следом». От нее

пахло розами, растрепанные, тяжелые, волосы бились на ветру. Женщина чуть приподняла подол.

Он увидел, в прорехе, край темного, шелкового, отделанного кружевами чулка.

-Не сейчас же! - разозлился на себя Федор. Дождавшись, пока Тео окажется в корзине, он и сам

взобрался на крышу, придерживая одной рукой Мишеля. «Бедный мой, - ласково подумал

мужчина, - сердечко-то как колотится».

Он передал ребенка Тео, и услышал звон стекла в окне. Робеспьер заорал: «Всем немедленно на

крышу! Там государственный преступник, стрелять на поражение!»

-Вы сядьте на пол, мадемуазель Бенджаман, - спокойно попросил Федор. «Возьмите Мишеля, я

вас шалью закутаю. И не волнуйтесь, пожалуйста».

Луна вышла из-за туч. Федор увидел, как переливаются искры в ее темных глазах. «Дайте мне

пистолет, - потребовала Тео, устраивая Мишеля у борта корзины. «Вы же сами учили меня

стрелять, месье Корнель. И рубите канаты».

Федор передал ей оружие. Наклонившись, перерезая веревки, он увидел головы солдат, что

взбирались на крышу. Шар взвился в воздух, подхваченный порывом ветра, затрещали выстрелы.

До них донесся крик Робеспьера: «Сбейте же их!»

-Хорошо, что холст темный, - хмыкнул Федор. Корзина закачалась. Шар, поднимаясь все выше,

полетел над крышами Левого берега куда-то на юг.

Робеспьер потер ноющий затылок. Выругавшись, он велел начальнику охраны: «Разбудите всех,