Анна Камачо - журнал Космопорт Страница 4

Утром парень проснулся в кровати Бабуси Ягодки. Было у него неясное чувство, что он провёл воскресенье не совсем по божьим заповедям, но всё же продолжал улыбаться глуповато и с удовольствием.

Встал, натянул портки, перекусил овсяным печеньком и творогом, которые Бабуся оставила у кровати, запил пивком. Со двора донеслось отчаянное меканье ведьминого козла.

— А, Шимек! — обрадовалась при его виде Бабуся, всё ещё в своём молодом образе. — Страшно мне надоел этот старый смердюх. Не видал там нож для убоя?

— Лежит в коморке. Сейчас наточу! — мстительно обрадовался парень.

Козёл, видать, уразумел, что ему светит, поскольку предпринял последнюю, отчаянную попытку вырваться. Но Бабуся держала крепко.

— Жаль, Керелько, — произнесла она несколько меланхолично. — Слишком уж ты опустился, и я с тобой вместе. Ты теперь даже как козёл ни для чего не годен, а мне бы пригодилась шкура на новый бубен, — и весьма умело ему перерезав глотку, принялась свежевать тушу. — И как можно так к животинке привязываться? — хлюпнула носом. — Столько лет мы вместе…

— Всему приходит конец, — глубокомысленно подвёл итог Шимек.

— Верно, — согласилась Бабуся. — Твоя служба уже закончилась, парень. В избе — приготовленный отвар из любавницы. Дашь ей выпить каплю в напитке — и дочка мельника твоя.

Шимек её вежливо поблагодарил, но от одной мысли о возвращении в село к обязанностям дворского свинопаса отчего-то охватила его ужасная меланхолия. Радости ради подумал о Ярославне, однако не помнил ничего, кроме того, как она орала на него — в колодце — и развлекалась с настоятелем. И становилось Шимеку всё грустнее и грустнее.

— Ну, так хряпнем на коня, — сказала Бабуся, предлагая ему стаканчик на прощанье.

Один превратился в два и три, потом — в бутылочку, потом — ещё в одну. Не пойми как снова оказался Шимек под периной Бабуси. В приливе решительности влил в её стакан отвар любавницы — и не несколько капель, но всю фляжку…

— Ох, дурачок ты мой! — заворковала нежно Бабуся Ягодка и погладила его по спутанным жёлтым кудряшкам.

Как нетрудно догадаться, Шимек так и не женился на Ярославне, дочке мельника. Зато перебрался в избушку Бабуси Ягодки (она страшно морщилась, когда он называл её так, и приказывала кликать по-простому, Ягной) и отказался от должности дворского свинопаса, чем вызвал неприкрытую враждебность володаря,

Бабуся внимательно следила, чтобы Шимеку всегда хватало свежего мяска на обед, любимых пирогов и прочих вкусностей. Сперва володарь был несколько раздосадован, но после того как Бабуся Ягодка проведала его, успокоился. И Шимек был уверен, что жена володаря, Висенка, приложила руку к преодолению сего сопротивления: в последнее время наследник Вильжинской Долины начал всё сильнее толкаться у неё в животе, а ведь всем нужна счастливая развязка, верно?

Однако не обошлось и без борьбы с клеветническими языками. Правда, Шимек не понял значения слова «прижопник», но во время первого самостоятельного похода в корчму пришлось ему начистить рожу одному-другому мужику. К счастью, Бабуся предварительно напоила его отваром, дающим силу девятерых мужчин, и он легко сумел поломать ребра Стругалу и отбить почки Мыши. С того времени люди относились к Шимеку уважительно и обходили стороной.

А Бабуся Ягодка щедро одаряла его счастьем — днём и ночью. Почти не видал её Шимек в ином обличии, нежели пригожей, красивой девицы. Только ночами, когда погружалась Ягодка в особенно глубокий сон, вновь становилась она мерзкой морщинистой старухой. В те минуты бывало ему несколько не по себе, но хватало ткнуть её локтём под ребро — и Бабуся тотчас превращалась в цветущую молодуху.

Сперва Шимек немного беспокоился, когда ведьма заставляла его бегать в козлиной шкуре, но постепенно он привык и к этому. Да и Ягодка частенько превращалась в козочку, так что Шимеку порой даже жаль было возвращаться к человеческому облику. Подходили они друг к другу, как форма и отливка. Бабуся даже пила отвар «сделай-это-без-опаски», хотя, приняв во внимание её возраст, Шимек полагал, что слишком она усердствует с предосторожностями. Но ведь с ведьмами никогда ничего не ясно, и как знать, о чём она сплетничала с подружками? Был у ведьм обычай превращаться в нетопырей и присоединяться к стайке у потолка. Шимек полагал, что так она развлекается по чистой бабской злобе — радовалась, когда он стоял внизу, ничего не понимая, и, раззявив рот, глядел, как они летают под балками.

Но он всё равно был счастлив. Знал, что не мог бы устроиться лучше, и стал всё чаще подумывать над тем, как бы сказать Ягодке, как её любит. А любил он её так, что хоть помирай.

Перевёл с польского Сергей Легеза

Сергей ЛЕГЕЗА. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Анна Бжезинская начала литературную карьеру довольно поздно, но уже прочно утвердилась на небосклоне польской фантастики.

Родилась она в 1971 году в Ополе. По образованию — историк, специалист по народной магии в Польше времён Ренессанса и раннего Нового времени. Историческое образование накладывает отпечаток на всё творчество Анны, пишет ли она фантастическую сагу или фантасмагорические истории о Первой мировой войне. По сути, Бжезинская привила лёгкому жанру фантастического приключения историчность, превратив развлекательное чтение в высококлассную литературу. «Вокруг фэнтези, — говорит она, — наросло множество предрассудков и предубеждений, которые приводят к тому, что этот жанр априори оказывается обречён на ненаучность и тенденциозность. А ведь фэнтези может черпать из науки настолько же много, как и научная фантастика, особенно из наук гуманитарных и социальных».

Первый рассказ Бжезинской — именно с ним читатель только что познакомился — опубликован в 1998 году. И именно это произведение на какое-то время стало визитной карточкой писательницы, ведь она получила за него премию имени Я. Зайделя, главную в польском фэндоме.

Необычный стиль и тематика рассказа позже оказались развиты: в 1999 и 2000 годах в издательстве «SuperNOWA» вышли два первых тома тетралогии «Разбойный большак» («Zbуjecki gościniec»), принесшие Бжезинской очередную награду им. Я. Зайделя. На сегодняшний день серия эта в Польше не менее известна, нежели цикл о ведьмаке Геральте Анджея Сапковского.

Каждая из следующих книг Бжезинской становилась литературным событием — и каждая из них открывала новую грань таланта автора. Иронично-горькие «Сказания из Вильжинской Долины» («Opowieści z Wilżyńskiej Doliny»), выверенные до звона «Воды, глубокие как небо» («Wody głębokie jak niebo»), совершенно неожиданный цикл «Большая Война» («Wielka Wojna»), события которого происходят в окопах Первой мировой — книги эти подтверждали класс писателя.

Произведения Бжезинской популярны среди польских читателей. Она 12-кратный номинант и трёхкратный лауреат премии им. Я. Зайделя (больше номинаций на высшую премию польского фэндома лишь у Яцека Дукая). Среди причин этой любви — сама история жанра в Польше и, конечно же, — литературное мастерство, а также владение автором специфическим культурным и историческим материалом.

Польская фантастика конца 1990-х переживала кризис. Мощное течение социальной фантастики времён ПНР — по сути, форма инакомыслия — после падения социализма лишилось если не читателя, то куража: когда можно говорить всё, есть ли смысл в многослойных иносказаниях с чисто декоративным фантастическим элементом? Да и массовый вброс англоязычной литературы ослабил польских авторов. Переводная литература казалась ярче, богаче идеями, динамичней. Веру издателей и читателей в коммерческую успешность своих авторов вернули несколько человек, создавших, по сути, польскую фэнтези. Среди них и Анна Бжезинская.

В 1999-м, получая своего первого «Зайделя», Бжезинская провозгласила лозунг, за который ей долго пеняли в фэндоме: «Да здравствует развлекательная фантастика!». Что интересно, не прошло и пяти лет, как автора перестали упоминать в числе тех, кто пишет эту самую развлекательную фантастику: книги Бжезинской стали оценивать как серьёзно сделанную литературу с мощной исторической подложкой и высококлассным языком.

Бжезинская позже вспоминала: «Меня причислили к развлекательному течению главным образом из-за дебютантского рассказа о Бабусе Ягодке. С ярлыками не спорят — да и зачем бы? Но проблема состояла в том, что в тот момент одновременно с развлекательной литературой отрицались книги, неангажированные политикой. Мне же совсем неинтересно комментировать текущие политические события. Я всегда шла собственной дорогой».

Первое, что бросается в глаза при чтении рассказов и романов Анны Бжезинской, — язык. Он всегда подстроен под сюжет и обстоятельства раскрываемых событий: густой говорок австралийских добровольцев в окопах Первой мировой («За короля, отчизну и горсть золота» — «Za krуla, ojczyznę i garść złota»), атмосфера русской деревни («Жар» — «Żar»), холодно-отстранённые описания мира ренессансных магов условной Италии в цикле «Воды глубокие, как небо»…