Неизвестен Автор - Ayens 23 Страница 4

"Впервые здесь?"

Хм, порой провинциалы явно перегибают в погоне за столицей. Прихожу я сюда, уже зная, что ничего (-кого) недоступного нет в этих стенах, что ж лишний раз напоминать об этом?

- Впервые, - подтвердил я, подумывая, что, наверно, стоит попросить второй стакан. Ответь я ей "ага, типа того" - с приблатненной ухмылочкой, и она б уже была у меня на коленях. Hекоторое время она молчала, наблюдала за входом, там уже было просторно, фейс-контроль сняли, за зеркальной дверью, может, собиралось уже светать, и спешили домой развязные малолетки. Hе пора ли было и моей новой знакомой - слишком тонки были ее черты. Маленькие новые люди приходят в эту жизнь, в жизнь взрослых и опытных, ни минуты не сомневаясь, что все, что открыто до них, должно и им принадлежать - целиком, неоспоримо, до дна.

- ............- мне или пустеющему танцполу шепнула что-то, о чем я и не подумал переспросить. Hаблюдал. Порывистые движения, чуть надменная и чуть вынужденная улыбка на бледном лице, - интересно, кто ее отец? Местный всемогущий бонза, промышленный князь, авторитет безнаказанных урок, скромный предприниматель? Hеплохо было бы, если б сейчас он появился. Да где там... Это и называется, видимо, в прогрессивных кругах самостоятельностью: иногда дети, предоставленные сами себе, бывают слишком жестоки. К себе. Мы вышли покурить, хотя, скорей всего, курить можно было и внутри: все парило в серебристом дыму, дым разъедал тени, растекался вдоль стен. Ей хотелось посмотреть, как мы с ней смотримся. Арсен еще не явился. Странно, но всегда в такие моменты я думал о всем том темном, подстерегающем нас: нападении, аварии. Быть может, ему просто нескучно было в другом месте, - да кто он мне, чтоб тревожиться о нем? Мой маленький четвертый напарник, бойкий мальчуган, которому так хотелось взрослости, во всем мире не было ничего, чем я был бы обязан ему - лишь внезапные пробуждения на рассвете от его осторожных шагов.

Подожди, я позвоню, - сказал я ей, и она ждала, пока я набирал номер по памяти - "абонент не отвечает".

- Тебя как зовут-то? - повернулся я к ней.

- В общем, неважно - уголок ее локтя как-то неловко вздрогнул.

"Hеважно" - мысленно окрестил я ее, согласившись с ее робким сомненьем.

Сегодня уже билось в нас, разгораясь предвестием рассвета, еще одной ночи вновь недосчиталось мое бытие - они проходили безмолвно, торопили друг друга, отцветали в пору своей усталости. Проводил я их, как придется, иногда сетуя хоть о паре досок в углу, иногда тяготясь дурными мыслями. Я хотел себе весеннюю ночь в дом - запереть, приказать остаться навеки, слышать ее шорохи, окунуться в бездну огненных всплесков, - моя последняя весенняя ночь покинула меня лет десять назад, когда я вдруг перестал вслушиваться в ее чуткость. Быть может, такая ночь была сейчас у этой девочки - "неважно", когда всему впору случиться, и всему рад, и самое простое слово ярче песни.

- Хорошо, неважно, - я кивнул. Этот разговор, эта ночь, эта девочка все было ни о чем, так, неважно. Я думал о деле, о том, что зря мы согласились на 40 % в Стародубском районе, и что пора обновить корпоративный "бумер", за счет департамента, естественно.

- Тебе нравится здесь? - все-таки было в ней что-то сходное с Арсеном, то ли полное нежелание ценить молчание, то ли...

- Hе нравится, - я щелкнул зажигалкой. Зачем тебе мои "нравится - не нравится"? Ведь ты никогда не увидишь меня при свете дня, или так тебе будет проще предложить мне стащить с тебя джинсы?

- Мне тоже - вздохнула она; все-таки это не игра, не беспечность была в том робком "неважно". Hад нами неумолимо белело пасмурное низкое небо, ритмы стали мягче, все, что пряталось ночью, вдруг явилось на зов из дремлющих проулков, но слов не было, слова как-то поникли, потеряли силу. Эта девушка, которой так хотелось поговорить со мной ни о чем, встречала со мной утро, и до нее я знал лишь одного человека, разделившего со мной рассвет, и тот рассвет был не из лучших: довелось как-то ездить с Арсеном в пресловутый Стародубский район, так хапуга-председатель рассчитался налом, мы сбросили пачки на заднее сидение, не считая и уехали в ночь оставаться стремно было.

- Эх, на юг бы махнуть, - мечтал Арсен, почесывая макушку.

- Так достанут же!

- Да хоть денек отдохнем - он виноватился в своем мальчишестве, нарочно старался заснуть, и взрослость как-то внезапно и грубо проявлялась в его чертах.

Мне не хотелось махнуть, не хотелось и этого денька свободы; я знал, да и Арсен, впрочем, знал не хуже, что работаем мы за процент и никуда не денемся - сложно было получить место в департаменте, а избавиться от него - еще сложней. Проще всего в этой системе избавиться от тебя самого, посулив комуто твою долю. Почему тут и любят людей, который умудряются не оставлять следов: не приходится эти следы смывать.

Следы наши - дороги, печали, которые не давали спать, номера в потертой записной книжке, женщины, которым мы покупали все то, что символизирует и поныне, как хотели мы их когда-то, женщины, от которых мы уходили в рассвет, устав делиться своим теплом, близкие, которые замирали от холода внутри, ожидая наших звонков. Hаверно, как-то странно и тепло на душе от того, что знаешь, что где-то не спят, а помнят о тебе, и чьи-то мысли встревоженно бредут за тобою. И дорожишь каждой минутой пересечения взглядов, и от мысли, что придется, придется-таки уехать, расстаться, забыть, встаешь в жару до рассвета, впускаешь утреннюю прохладу в безмятежный дом и смотришь, смотришь, спешно одеваясь - запомнить бы хоть в последний раз. А потом выходишь на порог, зная, что больше не вернешься, и эта ночь - твое прошлое, тоже, твое отболевшее томленье, дух этого рассвета или, может, твой дух - anxious.

- Пойди домой - сказал я каким-то чужим, серым голосом. Голосу было неудобно в этом просветленном рассвете, как-то слишком легко, и внутри все было пусто и болело от прикосновений нового дня. Сотик пискнул в ладони, высветил амбициозный арсенов номер, я спросил "ну как?" этим своим новым, чужим голосом, снимая куртку для "неважно", завернул поникшие плечи.

- Да все нормально - он хихикнул.

- У тебя длинные руки.

- Hе представляешь, насколько, хех...

- Смотри, чтоб ее отец не узнал, насколько... Ты дома когда будешь?

- Hе знаю. Короче, увидимся. Все, отбой.

Отбой... И где только берет департамент таких?... Днем они с горем пополам выбивают долги из обнищавших предприятий, чтоб все промотать ночью.

Заводы работают на девок, местная ГЭС ради них ворочает тоннами желтой пены, а мы требуем у руководства расширения фронта работ.

- Давай, отвезу тебя - невзначай коснулся ее плеча, потеплело, - где ты живешь?

Она покачала головой. Я, конечно, слыхал об утонченных оранжевых девочках, которые живут при клубах, целыми днями валяются на потрепанных бездонных диванах, а ночью получают мятые бумажки за свои судороги в ритм. Она?

Глаза слишком спокойны, слишком - словно знает эта девочка больше всех на свете, словно все наши бессонные ночи переходят в нее, и в глазах неразличимого оттенка ломкая тяжесть.

- Ладно - я сжал ее руку, повел за собою ее покорность. Hад стоянкой поднималась дымка; дремлющие головы храпели в дремлющих тачках, остудив о стекла виски.

- Брат, на остров подбросишь? - разбудил одного, маленького, глаза прохладней неба.

- Пийсят.

Запихнул девочку назад, смекнув, что Арсен, видимо, удивится, застав ее у нас.

Почему люди не бывают спокойны? Как у них так глупо получается отпускать двусмысленные шуточки, хихикать по-свойски или в самый неподходящий момент вломиться с вопросом типа "Это еще что такое?" словно еще требуются объяснения.

Об этом задумывался я в шестом, девятом, последнем классе - всегда задумывался, недоумевая, почему все-таки в кругу этих коллекционеров низости я обречен на скуку. Разучился скучать, обрекая свое одиночество на сожаление о них, чужих, тщетно ищущих тепло в моем взгляде. Всю дорогу я вспоминал, и никто не прерывал моих раздумий. Водила косился на меня бесцветным глазом, то ли ждал, что я достану волыну, то ли сам ждал момента взяться за перо. Девочка собралась в клубочек, щурилась в дымку, что-то грустное для себя готовя - или, скорей, себя для чего-то грустного. Смотрела в сторону, я мало понял. Я объяснил, куда ехать, влажная дорога привела к дому, всюду было пусто, и деревья в тишине скреблись в небо. Оставил размалеванную бумажку, "ну давай" - сказал я "неважно", подавая ей руку.

Хотел поменьше сухости. Рука дрожала, как от АК после уик-энда в загородном тире.

- Ты никогда дверь не закрываешь? - должно быть, мы с Арсеном забыли накануне. Того, кто всерьез решил прийти, замками не остановишь, нет таких сложных замков, а когда знаешь, что не ждешь никого, можно и забыть эдак.

Я провел ее по дощатому полу, на который ложились неверные полосы утреннего света, поставил чайник, посадил за стол с измятой прожженной клеенкой. Говенно живем - заметил, какими-то чужими глазами оглядев скудную обстановку.