Все сказки Гауфа - Вильгельм Гауф Страница 4

— Но за что же вымещают они это на мне, твоей родной дочери? — огорчалась Сказка. — Ах, если бы ты только знала, как они меня обижают! Обозвали меня старой девой и грозились в другой раз вовсе не пускать…

— Не пускать! Мою дочь! — с негодованием воскликнула царица. Но я догадываюсь от кого эта напасть: это всё наделала твоя злая тётка, — это она наклеветала на вас.

— Мода? Не может ли быть! — наивно изумилась Сказка. — Да ведь она всегда так нас ласкает, кажется любит нас!

— Ох, уж она мне, притворщица! — сетовала царица. — Но ты, на зло ей, попытайся ещё раз, дитя моё. Кто хочет делать добро, тот не должен так легко уступать первой неудаче.

— А если они в самом деле меня не пропустят? Или так очернят, что люди на меня и не взглянут, а с пренебрежением отвернутся?

— Если большие, ослеплённые Модою, от тебя отвернутся, — попытай счастье у детей и у юношей. Молодёжь всегда я любила всем сердцем. Молодёжи я посылаю самые чарующие образы и картины чрез твоих братьев, Снов; я и сама не один раз слетала к ним, ласкала их, целовала, учила их хорошим играм и сама с ними играла. Молодёжь меня знает хорошо, хотя может быть и не слыхала моего имени, и сколько раз я замечала, как дети ночью улыбались, заглядываясь на мои золотые звёзды, а утром, когда по небу несутся мои белые овечки, хлопали от радости в ладоши. Когда они подрастут, и тогда они меня любят; я помогаю девочкам плести венки из пёстрых цветов, а резвые шалуны-мальчики притихают, когда я к ним подсяду на вершине высокой скалы, вызываю из тумана далёких голубых гор высокие замки и дворцы и обращаю розовые облака заката в отряды отважных всадников и шествия набожных пилигримов.

— Ну, хорошо, — сказала тронутая Сказка. — Так и быть, у них попытаю ещё раз счастья.

— Да, доброе дитя моё, — уговаривала её царица, — сойди к ним. Только дай я тебя принаряжу, чтобы ты малюткам понравилась, а большие не оттолкнули тебя. Я тебя одену праздничной книжкой для подарка.

— Праздничной книжкой? Ах, мне неловко явиться перед людьми в такой пёстрой одежде.

По знаку царицы, прислужницы принесли хорошенький наряд ярких цветов, с вотканными красивыми фигурами. Они заплели ей длинные волосы в косы, подвязали ей золотые сандалии и одели её.

Скромная Сказка едва смела поднимать глазки, но мать любовалась ею и горячо её обняла.

— Иди, — сказала она ей, — с тобою моё благословение. И если тебя осмеют и оттолкнут, то воротись и останься со мною; придёт время: люди опять будут следовать голосу природы и сердце их снова обратится к тебе.

Так сказала царица Фантазия. А Сказка слетела на землю. Крепко билось у нею сердце, когда она подходила к месту, где стояли учёные сторожа. Она низко, низко склонила голову, плотнее обтянула на себе красивое платье и робкими шагами подошла к воротам.

— Стой! — встретил её густой, строгий голос. — Караул, выходи! Пришла новая книжка.

Сказка задрожала; к ней бросилось множество немолодых людей с суровыми лицами; в руках у них были острые перья, острым концом обращённые к Сказке. Один из них подошёл совсем близко и грубо взял её за подбородок.

— Ну-ка, голову выше, книжонка! — крикнул он, — поглядим по глазам, принесла ли ты что-нибудь путное, или нет?

Сказка, краснея, приподняла личико и вскинула на сторожа свои тёмные глаза.

— Да это Сказка! — вскрикнули сторожа и расхохотались: — Сказка! А мы-то думали не весть что за важная персона! Как ты очутилась в этом наряде?

— Меня мать нарядила, — отвечала Сказка.

— Вот что! Контрабандой вздумала тебя провести? Не бывать этому. Убирайся, да проворнее! — закричали сторожа и замахнулись острыми перьями.

— Да ведь я только к детям, да к юношам хотела! — упрашивала Сказка: — хоть к ним-то пустите.

— Довольно у нас слоняется вашего брата, — сказал один из сторожей, — только набивают детям головы всяким вздором.

— Постойте, послушаем, что у неё новенького, — сказал другой.

— Ну, пожалуй, — согласились остальные, — рассказывай, только живее: нам с тобой некогда.

Сказка протянула руку и указательным пальцем вывела разные фигуры в воздухе; выступили пёстрые толпы, караваны, красивые кони, богато одетые всадники, шатры в песчаной пустыне, птицы и корабли на бурных морях, тихие леса и многолюдные площади и улицы, битвы и мирные кочевья, — всё это проносилось живыми, яркими, подвижными картинами.

Сказка так увлеклась вызыванием всех этих образов, что не заметила, как суровые привратники один за другим заснули. В эту минуту к ней подошёл приветливый человек и взял её за руку.

— Посмотри, милая Сказка, — сказал он, — они спят: не для них твои пёстрые образы. Лучше проскользни-ка ты попроворнее в ворота. Они и знать не будут, что ты прошла, а там уж тебя никто не будет беспокоить. Я тебя возьму к себе, к моим детям; в своём доме дам тебе спокойный, уютный уголок, там ты можешь жить совсем сама по себе; а когда дети будут умны и хорошо приготовят уроки, то им с товарищами и подругами будет позволено посидеть часок с тобою и послушать тебя. Хочешь?

— Хочу!.. И с какой радостью я пойду с тобой к твоим детям! Как буду я стараться доставить им приятный вечерок!

Добрый человек ласково кивнул ей и помог перешагнуть через ноги спавших сторожей. Благополучно пробравшись, Сказка с улыбкой оглянулась и быстро скользнула в ворота.

Караван

Альманах сказок января 1826 года для сыновей и дочерей знатных сословий

Märchen-Almanach auf das Jahr 1826 für Söhne und Töchter gebildeter Stände

[Сборник, 1825 года]

В дебютный авторский сборник Вильгельма Гауфа вошли сказки из цикла «Караван» — истории, рассказанные на привале погонщиками верблюдов в жаркой египетской пустыне.

Караван

Однажды по пустыне тянулся большой караван. На необъятной равнине, где ничего не видно, кроме неба и песка, уже вдали слышались колокольчики верблюдов и серебряные бубенчики лошадей; густое облако пыли, предшествовавшее каравану, возвещало его приближение, а когда порыв ветра разносил облако, взор ослепляли сверкающее оружие и яркие одежды.

Так представлялся караван человеку, который подъезжал к нему сбоку. Он ехал на прекрасной арабской лошади, покрытой тигровой шкурой. На ярко-красной сбруе висели серебряные колокольчики, а на голове лошади развевался прекрасный