Dmitrii Kazakov - Черное знамя Страница 40

- Во-во.

Тут окончательно пришедший в себя Олег обратил внимание, что в переулок начали стягиваться любопытные, и за пределами оцепления из дружинников скопилась настоящая толпа.

- А вы что, статью будете писать? – полюбопытствовал поручик.

- Хм, посмотрим, может быть и статью, а может еще что-нибудь…

Масштабная драка, настоящее побоище, разгром московского отделения Союза Русского Народа – это может стать основой для чего угодно, даже для пьесы, где главным героем будет молодой дружинник, влюбленный в некую девушку, что вынуждена, скажем, работать на похотливого жирного урода из СРН и терпеть его домогательства.

Загудел клаксон, потом еще раз, толпа раздалась в стороны, открывая большой черный автомобиль.

- Проклятье, - пробормотал Олег, сообразив, что знает эту машину. – Министр?

- Что? – поручик напрягся, отшвырнул сигарету.

- Во-во… - его соратник замер с открытым ртом.

Автомобиль миновал оцепление и замер, открылась дверца, и на мостовую ступил Штилер – в безупречном сером костюме, с бриллиантовой запонкой в галстуке, и с усмешкой на физиономии.

Внутри здания появление высокого начальства тоже не осталось незамеченным, на крыльце возник Тараканов.

- Ох, черт! – воскликнул он. – Я хотел сказать, какая радость… Вы знали, что он будет?

Олег покачал головой.

Нет, он о подобном и помыслить не мог – чтобы сам Паук явился сюда? Зачем?

Министр подошел легкой походкой, протянул руку:

- Ну что, как тут у вас?

- Полный порядок, - ответил Олег.

Сотник же по-военному приложил ладонь к фуражке и отрапортовал:

- Поставленное вождем партии задание выполнено, опорный пункт идеологического противника ликвидирован, попытки агрессивного нападения на нашу мирную манифестацию с успехом отражены.

Штилер хмыкнул, оглядывая мостовую, где еще были видны капли крови и выбитые зубы.

- Мииирную? – спросил он. – Да вам, товарищ, надо у нас в министерстве работать. Хоооотите?

Тараканов улыбнулся, показывая, что шутку оценил.

- Много пострадавших? – поинтересовался министр. – И народ собрался, я смотрю.

- Народ недолго и разогнать, ваше высокопревосходительство, - вмешался поручик, выглядевший уже не апатичным и равнодушным, а подобострастным и готовым услужить.

Да, этот парень понимал, в чьих руках теперь сила и власть.

Олег слышал от приятелей в аппарате партии, что ранней весной этого года началось стремительное разбухание ПНР – сомневающиеся, колеблющиеся, не определившиеся до конца и просто приспособленцы, все дружно уверились, что Огневский прочно сидит на своем месте, и что страной управляет больше он, чем престарелый президент, и стройными рядами, толкаясь локтями, бросились вступать.

Это выглядело с одной стороны радостно, а с другой – немного противно и тревожно.

Если раньше, встретив товарища по партии, ты был уверен, что перед тобой – идейный, проверенный годами испытаний боец, то сейчас билет и значок ПНР не значили ничего, ими мог обзавестись кто угодно.

Оставалась довольно слабая надежда, что всю эту серую массу удастся перевоспитать усилиями того же ведомства Штилера.

- Зачееем разгоняяять? – протянул Паук, глядя на толпу с тем выражением, с каким волк смотрит на встреченного в лесу козленка. – Люди пришли сюда по доброй воле… порадуем их!

Он развернулся и зашагал обратно, а через мгновение вскочил на подножку автомобиля.

- Что он собирается делать? – спросил Тараканов, явно испытавший облегчение, когда начальство несколько удалилось.

- Говорить, - отозвался Олег.

Большеголовый и сутулый, с ранней сединой в волосах, министр выглядел много старше своих тридцати двух, порой его можно было принять за шестидесятилетнего, и тем больше поражала бешеная энергия, неведомо откуда появлявшаяся в этом хилом теле, когда Штилер оказывался в роли оратора.

Нет, он не рвался на трибуну, предпочитал оставаться в тени, но когда нужно, умел выступить не хуже Огневского.

- Свободные граждане великой России! – прогремел над переулком мощный голос, принадлежавший вроде бы уже не Пауку, и толпа затихла. – Посмотрите вот туда! Посмотрите!

В изящном жесте взлетела рука, указывая на здание Союза Русского Народа, с выбитыми стеклами выглядевшее довольно жалко.

- Что вы видите? Логово врагов, раздавленный гнойник на здоровой коже народа! – министр нагнетал эмоции, и только Олег, наверное, понимал, что эти эмоции не являются истинными, что они базируются на тонком расчете, на выверенном балансе интонации и точно подобранных словах.

Штилер, сам, если судить по фамилии, вряд ли принадлежавший к коренной национальности, принялся петь дифирамбы русским, искусно вплетая в свою речь мысль, что не всякий патриотизм является истинным, и что некоторые, называющие себя патриотами, на самом деле слуги романо-германского шовинизма…

И когда он картинно вопросил «С кем вы, с нами или с ними?», толпа зашлась в экстазе.

- С вами! Слава! Ура! Дави черносотенных! – завопили сразу в нескольких местах.

Олег в этот момент испытал гордость и восхищение – большая честь работать с этим великим человеком, настоящим мастером, в руках которого человеческие души что мягкая глина. Впечатление не испортило даже то, что на лице спрыгнувшего с подножки министра на миг возникла презрительная гримаса.

- Ну, как это было? – небрежно поинтересовался Штилер, возвращаясь к крыльцу.

- Хорошо, - сказал Олег, зная, что открытой, совсем уж грубой лести Паук не оценит.

- Великолепно! Великолепно! – зашелся в восторге полицейский поручик.

- Лучше и невозможно, - подвел итог сотник Тараканов.

- Нууу, я в себе и не сомневался, - проговорил министр. – Завтра жду соображееений. Возможные варианты, как мы можем все это описать и использовать…

Олег кивнул, стараясь выдавить хоть каплю воодушевления.

Выходит, он должен либо возвращаться отсюда в контору и сидеть там допоздна, либо прибыть на работу пораньше, и это в субботу… Анна будет недовольна, и это еще мягко сказано, придется в очередной раз убеждать ее, что это в последний раз, что в конечном итоге, это его долг!

Перед партией, народом и страной!

Под хмурым небом осени.

6.

2 октября 1938 г.

Нижний Новгород

Кириченко ждал в вестибюле, сидел в кресле напротив стойки портье и читал «Империю».

Олег увидел его еще с лестницы, на миг возникло малодушное желание остановиться, вернуться в обманчивое уединение гостиничного номера, запереть дверь и никогда больше не выходить…

Вчера он опозорился по полной программе.

Упал в обморок прямо в ГЖУ, во время допроса, и не важно, что виной всему был жуткий приступ головной боли – местные «опричники» по этому поводу не в курсе, они, в отличие от Ованесяна и Голубова не читали медицинское заключение на приписанного к специальной рабочей группе статского советника.

Для них он теперь слабак, штатский неженка, человек низшего сорта…

Проклятье, проклятье, проклятье!

Олег невольно замедлил шаг, прикусил губу, но не остановился, двинулся дальше вниз – нет, в номере не отсидеться, он должен испить эту чашу до дна, пройти свой крестный путь, доказать всем, и себе, и высокомерному темнику, что он полноценный человек, что он чего-то еще стоит в этой жизни.

Вчера ему вызвали жандармского врача, и тот с перепуга вколол пациенту какую-то хрень, от которой сегодня все тело ломило, и казалось, что по тебе бегают сотни мелких букашек, щекочут кожу лапками.

Но голова, слава богу, не болела.

- Доброе утро, - сказал Кириченко, опуская газету. – Отличная передовица Штилера. Совершенно не представляю, как он это делает, но создается впечатление, что правительство ничего не скрывает от народа, ни возможных проблем, ни реальных трудностей, откровенно беседует с каждым читателем, и при этом позволяет ему иметь свое собственное мнение. Интересно, министр сам их пишет?

- Сам, - ответил Олег, с облегчением вздыхая.

Про вчерашний позор тысячник решил не вспоминать, сделать вид, что ничего не было, и то хорошо. Но доклад о том, что произошло, наверняка ушел в управление имперской безопасности, и лег на стол начальнику штаба ОКЖ, так что об этом случае еще напомнят, ткнут мордой…

- Сам, - повторил он. – О чем там в этот раз?

Написание субботней передовицы Паук не доверял никому, раз в неделю на несколько часов запирался в кабинете с одним из референтов, чья задача заключалась в подаче справочной информации, и истово работал, чтобы на следующий день его статью читали от Камчатки до Вильно, от Мурманска до Тегерана, в кафе и конторах, в казармах и сельских клубах… да и за пределами империи «Империю» распространяли, причем в немалом количестве, большем, чем весь тираж у иной газеты попроще.