Сакура-ян - Андрей Геннадьевич Кощиенко Страница 40

об инициативе по разработке и принятию закона о запрете публичным личностям рекламировать товары, способные нанести вред здоровью людей и намерена её поддержать, открыв сбор подписей в поддержку этого проекта. Также предлагаю всем айдолам оказать ему поддержку. Если мы можем принести пользу своей нации, — мы должны сделать это! Вспомните, сколько сил и жизней потратили предыдущие поколения, чтобы сделать нашу страну такой прекрасной и процветающей, какой она является сейчас! Давайте возьмём пример с этих людей и поработаем так же хорошо, как они! Оставим после себя нашу землю ещё более цветущей и благоденствующей чем она сейчас. Для тех, кто придёт за нами. Для будущего…

АйЮ перехватывает воздух и кланяется.

— Спасибо, что выслушали меня. — выпрямившись, благодарит она. — Мне очень важно быть вами услышанной. Ещё раз прошу прощения у всех — за свою незрелость и легкомысленность. А особенно, — у тех, кто пострадал от подобных моих действий. Я хорошенько постараюсь, чтобы соответствовать гордому званию корейского айдола. Спасибо!

(СуМан у телевизора, только что закончив смотреть выступление АйЮ)

«Местами корявенько, но от этого более искренне…» — думает он, подводя итог увиденному. — «АйЮ отлично справилась. Замечательная актриса! Жаль, что она теперь больше не будет рекламировать соджу. Но, возможно, оппозиционная партия сможет закрыть образовавшуюся дыру в бюджете моего агентства… Хоть политика, — грязное дело, но у самих политиков всегда есть деньги. Чёртова Агдан!»

Шестой лепесток унесён ветром…

Лепесток седьмой

Время действия: шестнадцатое января, середина дня

Место действия: исправительное учреждение «Анян», столовая

— Агдан! Садись со мной! — располагающе улыбаясь, приглашает БонСу.

Девушка из команды БонСу пересаживается, освобождая место за столом рядом с атаманшей. Разве тут откажешься? Приземляюсь.

Как говорил Карлсон — «продолжаем разговор!». То есть, — знакомство.

— Опять кхонъпап! — недовольно морщится БонСу, небрежно ковырнув ложкой в неаппетитно выглядящей массе. — Я скоро корни пущу!

Аккуратно присматриваюсь к тому, чем сегодня кормят. Ну да, это он.

Кхонъпап, — блюдо из белого или коричневого риса, приготовленного на пару вместе с соевыми бобами. Каша такая, никакая на вкус. Для свиней хороша, а для людей, — не очень. Знаю, фраза «есть кхонъпап», — стала у корейцев эвфемизмом, означающим «сидеть в тюрьме». На свободе подобное «животноводческое хрючево» не привечают. Употребляют только от дикой нищеты, когда дома больше жрать нечего.

Ещё в здешней столовой дают какие-то тонкие жёсткие лепёшки с острым томатным соусом, сыр, никакущие салаты и мерзкое соевое молоко на завтрак, а также жирный (бее…) костный мозг, жидкие овощные супы, вонючее кимчи и безвкусные ростки фасоли. Ещё бывает рыба во фритюре или мясо, неизвестного мне происхождения. «Неизвестного» — в смысле «чьё оно было». Поскольку стоимость суточного рациона на одного заключённого установлена в 2110 вон, то кладут всего по чуть-чуть. Если возникнет желание нажраться, набив желудок хотя бы силосом, то не получится. Казалось бы, — чего там? Травы в Корее хоть обожрись. Коси её косой, руби мясорубкой, вали в бак. Пусть кладут кто сколько хочет. Но вот нет, — не положено. А фрукты и другие вкусняшки — «хорошие девочки» могут купить лишь в тюремном магазине

Еда тут подаётся в хлипких пластиковых белых подносах с выдавленными в них углублениями, по которым разложены порции. Понятное дело, что подобная сервировка тоже не прибавляет аппетитности наляпанной туда органической субстанции.

— Ты какую еду любишь больше всего? — поворачивается ко мне новообретённая «подруга».

— Предпочитаю итальянскую кухню. — хмуро отвечаю я, начиная перемешивать ложкой коричневое гуано.

Палочек тут тоже не выдают. Видимо, чтобы у едоков не было соблазна «повытыкивать» при случае друг дружке глаза. Столовые приборы — ложка и вилка из гнущейся пластмассы. Одноразовые, как и поднос.

— Оу… — удивляется БонСу. — А какие блюда в неё входит?

Не спеша с ответом, пробую кхонъпап. Мда…Хрю-хрю… А ведь я ещё целых пять лет могу это лопать! Су-укки…

— Не хочу рассказывать за этим столом. — прожевав и проглотив, говорю БонСу.

— Почему?

— Нет желания утонуть, захлебнувшись слюной.

— Вау…Ты всегда такая неразговорчивая?

— Это плохо?

— Просто я представляла тебя более активной. Вялый человек не может писать столько классной музыки и так танцевать.

Меланхолично перетирая зубами не до концаразваренные бобы, размышляю над услышанным. Вздыхаю. Подходящий момент поделиться чем-нибудь «личным». Надо дружить.

— Скажу тебе об одной черте своего характера. — поворачиваюсь я к БонСу. — Когда мне обидно и больно, я начинаю молчать. Поэтому, если тебе вдруг кажется, что я тебя игнорирую, то это не так. Просто мне хреново.

— Бо! — вытаращивает на меня глаза собеседница. — Не думала, что ты можешь переживать. Выглядишь, как стальная.

— Я, прежде всего, — человек, а всё остальное — после.

— Почему тебе сейчас хреново?

— Подумала, что буду есть кхонъпап ещё пять лет… — признаюсь я, подцепляя ложкой следующую порцию «органикс».

— Ха! — насмешливо хмыкает БонСу. — Зря. Твой оппа быстро вытащит тебя отсюда. Больше двух лет точно не просидишь. Вот увидишь!

— Считаешь? — с интересом гляжу на неё.

— Конечно! — пихает она меня в плечо рукой. — У него полно денег и связей!

— У меня статья тяжёлая… А оппа не всемогущ. Он всего лишь младший наследник.

— Ничего себе — «всего лишь»! — восклицает, изумившись моим словам БонСу. — Другие о таком оппе могут только мечтать!

Делаю неопределённое движение плечом. Мол, — мало ли кто о чём мечтает?

— К тому же ты — мировая знаменитость! Тебя не станут долго держать в тюрьме.

— Да? — отвечаю я и отправляю в рот ещё одну порцию бобово-зерновой смеси.

Да вроде даже и ничего так, на вкус… Если всего-навсего два года ею питаться!

Чувствую, как настроение идёт вверх.

— А ты, онни, — чем любишь заниматься? — повеселев, спрашиваю я БонСу.

— Танцевать. — ни секунды не задумываясь, отвечает та. — И кей-поп.

Я молча киваю, показывая, что понял.

— Попробуем вместе потанцевать? — предлагает она.

— Для начала, — мне нужно восстановиться. — отвечаю я. — Ощущение, словно последний раз хореография была тысячу лет назад…

«Блин…» — думаю я, смотря в свой поднос. — «Эти проросшие зёрна фасоли чертовски похожи на кучу сперматозоидов. «To be or not to be»? Есть их, или — пошли нафиг?»

— Сегодня занятия хореографией. — напоминает БонСу. — Попрактикуешься.

Время действия: шестнадцатое января, вторая половина дня

Место действия: исправительное учреждение «Анян», танцкласс, занятия хореографией

… «По полу тапки грохотали»… — неожиданно всплывает откуда-то из глубин памяти.

«Очень даже похоже» — думаю я, разглядывая танцующих зэчек, отражающихся в зеркалах танцкласса. — «Только вот злорадствовать не надо. Ведь сам — не жете демонстрируешь, а скорее — кабриоль… Хорошо, ума хватило отказаться от немедленного показа своих умений…»

(«кабриоль» — балетный прыжок,