Марк Марциал - Эпиграммы Страница 41

Ни мотыг в виноградниках этрусских,

Ни засаленной тоги мертвых нищих

Ни колес у извозчика-лентяя,

Ни боков у бизона, дранных стойлом,

10 Ни клыков у свирепых старых вепрей.

Есть, однако, одно (он сам не спорит):

Гузно стёртей гораздо у Гедила.

Нимфа, священной воды царица, которой желанный

И нерушимый воздвиг храм благочестный Сабин,

Да почитают всегда родники твои в Умбрии горной,

Пусть даже байских ключей Са́ссина не предпочтет!

5 Ты благосклонно прими мой дар — мои робкие книжки:

Будешь ты Музам моим током Пегасовых вод…

«Тот, кто святилищам Нимф стихи свои в дар преподносит,

Сам объявляет, какой книги достойны судьбы».

Долго и много по всей слонялся Мамурра Ограде,

Там, куда Рим золотой тащит богатства свои.

Мальчиков нежных он всех осмотрел, пожирая глазами,

Только не тех, что стоят всем напоказ у дверей,

5 Но сохраняемых там, за особою перегородкой,

Чтоб их не видел народ или такие, как я.

Этим насытившись, снял со столов дорогие покрышки,

Также слоновую кость белую сверху достал;

Смерил еще гексаклин черепаховый раза четыре,

10 Но для лимонного он мал оказался стола,

Носом проверил потом, коринфский ли запах у бронзы,

И осудил, Поликлет, мраморы даже твои;

Погоревал, что хрусталь стеклом немного испорчен,

И отложил для себя десять фарфоровых ваз.

15 Несколько взвесил он чаш старинных, спросив, не найдется ль

Кубков с отметкой на них Ментора славной руки;

Все изумруды он счел в золотой узорной оправе

И жемчуга, что звенят на белоснежных ушах.

И сардониксов искал настоящих на каждом столе он,

20 И приценился еще тут же он к яшмам большим.

Под вечер, сильно устав и уже уходить собираясь,

Пару купил он за асс плошек и сам их понес.

220

В Пестуме ль ты родился, иль, быть может, на ти́бурском поле

Иль в Тускуланской земле ярко цветок твой алел,

Иль в пренестинском саду тебя домоводка срывала,

Или кампанских лугов был украшением ты:

5 Чтобы красивей, венок, моему ты казался Сабину,

Думает пусть, что моим ты Номентаном рожден.

Есть замечательный дом в земле Тартесской, где Бетис,

В мирном теченье струясь, Ко́рдубой пышной любим;

Где желтоватая шерсть отливает природным металлом

И гесперийских овец золотом красит живым.

5 Там посредине двора, осеняя собой все жилище,

Цезаря явор стоит, густо покрытый листвой.

Гостя счастливой рукой необорного был он посажен,

И побудила она маленький прутик расти.

Дерево чувствует впрямь и создателя и господина:

10 Так зеленеет оно, ветви к звездам вознося,

Часто, бывает, под ним охмелевшие фавны резвятся,

Звуками поздних цевниц дома смущая покой;

И, по безлюдным полям убежавши ночью от Пана,

Часто случается здесь сельской дриаде сидеть.

15 Благоухает весь дом при пирах, заводимых Лиэем,

И от вина веселей дерева сень разрослась.

Утром алеет земля вчерашних венков лепестками,

И никому не понять, кто бы рассыпать их мог.

О дорогое богам, о великое Цезаря древо,

20 Ты не страшись топоров и нечестивых огней.

Будешь, надейся, всегда ты покрыто зеленой листвою:

Ты не Помпея рукой было посажено здесь.

То, что в пурпур окрашенное платье

Филенида и днем и ночью носит,

То не гордость совсем и не тщеславье:

Ей любезен совсем не цвет, а запах.

Все развратники, Феб, тебя приглашают откушать.

Тот, кого кормят они, право, не очень-то чист.

Цезарь, снисшедший принять великого лик Геркулеса,

Новый дарует храм нам на Латинском пути,

Там, где путник, спеша к тенистому Тривии царству,

Восемь столбов перечтет, что от столицы идут.

5 Ранее чтимый в мольбах с потоками жертвенной крови

Сам, ныне меньший, Алкид большего ревностно чтит.

Этого молит один о богатстве, другой — о почете,

К меньшему с меньшей мольбой все безмятежно идут.

221

Славный Алкид, кого должен признать громовержец латинский,

После того как теперь Цезаря принял ты лик,

Если лицом ты таков и наружностью был бы в то время,

Как покорялись твоим чудища мощным рукам,

5 То никогда бы народ не увидел, что ты Арголиды

Служишь тирану, терпя дикий его произвол:

Повелевал бы ты сам Еврисфею; тебе вероломно

Не преподнес бы Лихас Несса коварных даров;

Ты, и без Эты костров и не ведая тягостной кары,

10 Звездных чертогов отца вышнего мог бы достичь;

Ты бы и шерсти не прял у владычицы Лидии гордой,

И не видал никогда Стикса и Тартара пса.

Ныне Юноне ты мил, ныне любит тебя твоя Геба,

Нимфа, увидев тебя, Гила отпустит теперь.

Если жена у тебя скромна, молода и красива,

Что добиваться, Фабулл, права троих сыновей?

То, о чем нашего ты умоляешь владыку и бога,

Сам себе сможешь ты дать, ежели только ты муж.

Целую ночь я провел с такой шаловливой девчонкой,

Что неспособен никто в играх ее превзойти.

Тысячью ласк утомлен, предложил я стать ей мальчишкой,

И согласилась она сразу без всякой мольбы.

5 Более дерзких забав попросил я с улыбкой смущенной, —

Тотчас резвушка моя пообещала их мне.

Чистой была она все ж, но не будет с тобою: коль хочешь

Этой утехи, Эсхил, — сам поплатись за нее.

Что донимаешь ты нас, проклятый школьный учитель,

Невыносимый для всех мальчиков, девочек всех?

Ночи молчанья петух хохлатый еще не нарушил,

Как раздаются уже брань и побои твои.

5 Так наковальня гремит, когда с грохотом бронза куется,

Если сажать на коня стряпчего станет кузнец.

Тише неистовый шум в огромном амфитеатре,

Коль победителя щит кликами встречен толпы.

Часть хоть ночи проспать нам дай, — умоляют соседи, —

10 Ладно, коль будят пять раз, вовсе ж не спать тяжело.

Учеников распусти! Не желаешь ли с нас, пустомеля,

Сколько за ругань берешь, ты за молчание взять?

Если ты муж, Полихарм, то потом облегчаешь желудок.

Если жена, что тогда делаешь ты, Полихарм?

«О, времена!» — восклицал: «О, нравы!» — некогда Туллий

В дни святотатственных смут, что Катилина поднял,

В дни, когда зять и тесть в жестоких битвах боролись

И от гражданской войны кровью земля налилась.

5 Что же ты: «О, времена! О, нравы!» — теперь восклицаешь?

Что не по нраву тебе, Цецилиан, объясни!

Нет ни свирепых вождей, ни смут, ни кровавых сражений,

Можно в спокойствии нам мирно и радостно жить.

Нравы не наши тебе твои времена загрязняют,

10 Цецилиан, — это все делают нравы твои.

222

Лев, украшенье вершин массильских, и вождь руноносных

Стад в изумительной всем дружбе взаимной живут,

Сам посмотри ты: в одной они помещаются клетке

И принимают одну общую пищу вдвоем.

5 И ни дичины лесной, ни травы им не надобно мягкой,

Нет: молодая овца пищу обоим дает.

Чудо немейское чем заслужило, чем Геллы носитель

То, что как звезды они в небе высоком горят?

Если б заслуживал скот и звери небесных созвездий,

10 Этот овен, этот лев были б достойными звезд.

223

Либер, венком из Амикл чело свое увенчавший

И авзонийской рукой бьющий, как истинный грек,

Раз посылаешь ты мне заключенный в корзиночке завтрак,

То почему ж не прислал с яствами вместе бутыль?

5 Имени коль своего достойный даришь ты подарок,

Как же не знать, каковы эти должны быть дары?

224

Ты, что зубами привык растягивать ветхую кожу

Или подошву, в грязи сгнившую, старую грызть,

Ты пренестинской землей после смерти патрона владеешь,

Где и в каморке тебя видеть зазорно бы мне.

5 Полнишь ты, пьяный, огнем фалерна хрустальные чаши,

Да и господский тебя тешит теперь Ганимед.

Вот обучили меня родители грамоте сдуру:

Что до грамматиков мне или до риторов всех?

Легкие перья сломай и порви свои, Талия, книжки,

10 Если сапожника так может башмак одарить.

Живопись передала лишь младенческий образ Камона,