Железные Лавры - Сергей Анатольевич Смирнов Страница 41

Ноги сами понесли меня прочь из графского триклиния, превратившегося в Валхаллу дня Рагнарёк, как и предвещал удивительный бард. Верьте, погнал меня вовсе не страх, погнала забота. Яростные мысли ярла, вторя пророчествам барда, зажгли проклятый замок со всех сторон, наверняка грозя языческим огнем и святому образу. Уже спасал я однажды святой образ из поганого пламени, едва сойдя на варварские римские берега. Земное дело барда и ярла было спасать Карла ради своей славы, мое же – беречь и хранить святой образ, ибо уже прозревал я, что сам жив, пока цел он.

С первого же шага прочь, как уразумел я многим позже, началась моих странствий новая,

[1] Гардарика (Гардарики) – средневековое скандинавское название земель Древней Руси.

Глава 4

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

На ее протяжении злодей, умерев, превращается в праведного героя, королевская дочь раздваивается, а спасители короля получают в награду новую нечаянную дорогу

Выбрался из зачадившего дымом и кровью триклиния скользким путем кухонной крысы – стремглав, сквозь какие-то темные щелки и ходы для прислуги. Уносил в сердце несказанное изумление, а в глазах – картину, еще не успевшую запечатлеться мозаикой на внутренних стенах памяти.

Та картина не сразу погасла предо мною и даже мешала двигаться по полутемным коридорам и лестницам, застя дорогу. Убираясь прочь по своим делам, успел я бросить взгляд на возвышение – и вот увидел и был едва не ослеплен увиденным. Король франков Карл вовсе не скрывался под столом, надеясь пересидеть битву в безопасности. Он уже стоял плечом к плечу с ярлом Рёриком – они оба уродились великанами друг другу под стать. Карл с таким же невозмутимым видом рубил последних набегавших на них лангобардов своим коротким, предназначенным для иных торжеств мечом. Ярл же Рёрик уже не стыдился крепко упираться в пол обеими ногами – может статься, торчавшие из него стрелы отнимали у него избыток сил.

Промысл, а значит, и победа сели орлами на чаши весов их судеб – Карла, известного своими явными подвигами, итоги коих легко проверить, и Рёрика, известного подвигами баснословными, коим можно поверить только себе в развлечение или вслух посмеяться.

Франкский король, явившись главной силой в нужный миг, принял на себя последние стрелы, павшие со сводов, но они бессильно отскочили: под злато-черно-голубой одеждой Карла явно таилась тонкая и плотная, как панцирь, кольчуга. Короны лангобардов на Карле не было – слетела и закатилась куда-то, отнюдь не умалив своим бегством грозный вид короля.

Бард Турвар Си Неус исчез со стола бесследно, граф Ротари пропал, и Ротруды тоже не было – но сбежать вместе они никак не могли. За длинным столом оставался только аббат Алкуин. Он восседал на своем месте как бы весь затененный незримой кущей ангельской защиты, весь накрытый ею. Глаза его были затворены, веки слились с бледными щеками. Аббат молился в непобедимой бездвижности, и несколько стрел торчало прямо перед ним из стола травой ненужной, иссохшей к ночи.

Пока несся я неким неведомым путем, но по ясному наитию, новое удивление достигло, догнало меня и село на плечи. То было удивление прозорливостью, стратегией и ловкостью барда Турвара Си Неуса. Ведь сей до последней капли крови язычник, своей коренной языческой силой и кормившийся, выходило, спас наихристианнейшего и, вероятно, самого набожного властителя Запада! Да ведь и спел бард на сей раз особо – дойдя до рубежа колдовского претворения звука в обман зрения, но не доходя сам до хмельного забытья, а, значит, оставаясь в мире сем сугубо зрячим.Никак, первый раз в жизни удалось ему такое стояние перед пропастью, иначе и не выжить бы тут никому из пришлых, как в пещере Полифема. Кого избрал Ты, Господи, исполнить и мечом (вернее, ножом), и словом Свою волю? Воистину чудны дела Твои!

Но как же теперь отблагодарит Карл своих спасителей, как наградит их? Неужели и вправду, по видению ярла, отдаст ему свою дочь, а барда сделает своим приближенным кифаредом? Если Карлу быть новым императором Рима, то, по традиции старых императоров, он щедро наградит и тотчас казнит – за неслыханное непочтение: кто смеет безнаказанно выдергивать императора из-за стола да еще за ноги, пусть и ради его же спасения! Что есть властитель с такой трещиной на достоинстве? Дорогой сосуд со сколом, пусть и не заметным, уже не стоит ничего. Как же поступит Карл – вот была задача для игры в кости догадок.

Где, по каким ходам нехитрого лабиринта шнырял я, на бегу прозревая и размышляя, то вовсе не запомнил – сумрачно там было. Однако ничуть не заплутал: тому, кто с детства запомнил едва ли не все четыре тысячи комнат и залов Дворца с переходами меж ними, легко было, не утруждая наитие, выскользнуть из невеликого осиного гнезда, кое все гудело то ли не утихавшей битвой в триклинии, то ли огнем, еще не видным в нижних помещениях, но неумолимо спускавшемся откуда-то сверху.

Стремился же поначалу на глоток бодрящего холода, удачно избегая внимания тех, кто, напротив, стремился вглубь – узнать, что происходит. И вот выскочил во двор из некоего узкого, совершенно крысиного прохода. В окружении крепостных стен, беспорядочно метались факелы, и потому вновь было неясно, где горит, а земля успела покрыться смертным потом зимы – падал очень мелкий, едва видимый снег.

Некие лангобарды и франки, как будто еще толком не знавшие о том, что стремительно происходит внутри (они и вправду могли не знать, ведь я первым, похоже на то, бежал не внутрь, а наружу) еще незлобно толкались, втискиваясь в ближайший к триклинию, самый широкий вход. Схватиться им предстояло уже там – на месте, и это мне напомнило большую железную мясорубку дворцовой кухни, по легенде, построенную самим Архимедом: разное мясо закладывали в разные воронки, большие вороты-винты тащили плоть по трубам, по-особому, ради прихоти повара, соединяли, сплачивали разные виды плоти в рулет, а в конце пути ножи-колеса всё рубили.

В полутемном дворе мне стало ясно, будто днем, какой вход ближе к личному, малому триклинию графа Ротари, предназначенному не столько для трапез, сколько для размышления в посторонней для прочих тишине. Довольно