Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 50 Страница 42

Третье отношение к истине, т. е. рассудочное познание по гибельности всех путей, кроме истинного, переходит в 4-ое тем скорее, чем страстнее натура человека к личному благу. Такой скорее избегает большо[е] количество ложных путей до тех мест, где они очевидно ведут к гибели. Ход познания во мне б[ыл] такой, да я думаю, что он такой и для всех: Прежде всего человек рассудочно любит истину (я ее любил с 15 л[ет], когда восторгался Руссо), потом начинает познавать погибельность не истинных путей рассудком, потом убеждается всем существом, что все погибельны, кроме одного; потом должен всем существом полюбить истину. Вот это-то еще предстоит мне. —

Думал 2) Есть два способа рассуждения: один состоит в том, что рассуждающий для решения данной задачи не признает ни одного вывода установленным и выводит все сначала из тех данных, из к[оторых] должны быть сделаны выводы;118 другой способ состоит в том, что рассуждающий вперед признает часть выводов (хотя бы один) уже установленным и решает задачу только так, чтобы она сошлась с установленным выводом. Это нечто в роде того, чтобы решать уравнение с многими неизвестны[ми], предполагая значение одного неизвестного. Решение может быть найдено, но только в одном случае, во всех же остальных случаях будут делаться вычисления, весьма похожие на правильные, но такие, к[оторые] будут приводить всегда к невозможности.

Наприм[ер]: Разумна ли смертная казнь? Можно рассуждать так: люди живут вместе, стремятся все к своему благу, устанавливают некоторые правила для совместной жизни. Разумно ли в числе этих правил поставить правило о том, что за известные поступки одни люди должны убивать людей. Это первый род рассуждений. Второй род рассуждений такой: вперед признав, что правительство должно существовать, доказывать необходимость смертной казни тем, что отсутствие ее повлекло бы уничтожение правительства. — Другой пример. Разумно ли мне проводить свою жизнь в писании бумаг сомнительной важности, заставляя других поддерживать мое существование. Можно рассуждать так: Я сознаю равноправность всех людей и потому всякий другой имеет такое же право на сладкую жизнь, как и я. Другой пример, способ рассуждения такой. Бумаги, к[оторые] я пишу, составляют необходимое условие всякого общества и потому равенство людей должно быть в чем-то другом. Вроде того, как решать уравн[ение] х + у = 10 и 2х + 3у = 26; можно решать так, чтобы, не придавая никакого значения неизвест[ным], вычесть одно из другого и определить. Это правильный способ. Другой способ в том, чтоб предполагать, что x непременно какое-нибудь а, x = а, отыскивать значение y. При таком способе решения бесконечное количество случаев неверно и только один, когда х положено = 4, верно. —

Таковы постоянно рассуждения о жизни и о возможности исполнения учения истины, таковы рассуждения людей о своей частной жизни и о жизни общественной. «Да, говорит рассуждающий, я хочу следовать учению истины», но оставаясь в своем положении царя, министра, палача, солдата, попа, прокурора, купца, землевладельца, врача, ученого, писателя за деньги, и он хочет, придав известное определенное значение своему положению, своему х, найти правильное решение всего уравнения. Этого очевидно не может быть. Так же и в вопросах общих: Да, пускай руководит миром учение истины (справедливость, добродетель (justice, vertu). Они особенно любят эту фикцию истины), но только чтобы остались Париж с своей Ейфелевой башней, проституцией, Шарко и т. п. — Только бы остались Германия, Россия, Англия... Но всякое такое предрешение уничтожает возможность не только исполнения, но понимания истины. Вот почему так давно знают люди истину и так мало понимают и исполняют ее.

Вечером говорил с Д[итерихсом] и Н[овиковым]. Всё болит живот. Ночь не спал.

25 О. Я. П. 89. Встал очень поздно, живот болит, борюсь с желчью. Чуть б[ыло] с Соней не поспорил из-за арифметики. Дит[ерихс] что-то пишет. Беда! Я написал всё это за 2 дни. Теперь 5-й час. Пойду гулять.

Ходил. Вечер играл в шахматы и тяготился Д[итерихсом].

26 О. Я. П. 89. Встал поздно, пошел ходить по лесам до завтрака. Приехал С[ережа]. Так же неловко с ним. Попытался писать об иск[усстве]. Но не пошло. Я забираю слишком издалека, да и не в духе б[ыл]. Перед обедом опять ходил далеко и думал хорошее. Вечером тяготился Д[итерихсом] и шахматы.

27 Ок. Я. П. 89. Встал раньше, хотел дурно спать. Гадко. Приехал Ругин, худой, больной. Рассказывал про то, что Лесков, Обол[енский], все находят, что определилось в правительстве и обществе отношение к нам: отношение утверждения хоть православия в отпор разрушительному анархическому учению, они говорят, Т[олстого], а надо говорить Христа. О дай то Бог! Это не худо, не хорошо, но это рост. Это большая определенность. Дитрихе рассказывал и показывал донос архиерея Воронежск[ого] о Черткове. Вчера письмо В[асилия] Ивановича] о том, как к нему пристает Воейков и как его жена бросила. Нынче Руг[ин] рассказывал и Попов пишет, что Хохлова хотят отдать в сумашедший дом. Всё то же. Думал: 1) Сознание своего нездоровья, заботы об устранении его, главное мысль о том, что я теперь нездоров и не могу, а вот дай выздоровлю, тогда сделаю, всё это большой грех, т. е. ошибка. Это ведь значит говорить: не хочу того, что мне дано, а того, чего мне хочется, именно чтобы нынче б[ыло] так же, как вчера. «Живот болит, за то зубы не болят» и т. д. Сейчас всегда можно радоваться тому, что есть, и делать из того, что есть (т. е. тех сил, какие есть), всё что можно. — 2) Читал опять присланного мне Walt Whitman’a. Много напыщенного пустого; но кое-что уже я нашел хорошего, н[а]п[ример], «Биография писателя»?119 Биограф знает писателя и описывает его! Да я сам не знаю себя, понятия не имею. Во всю длинную жизнь свою, только изредка, изредка кое-что из меня виднело[сь] мне. 3) Вспоминал, как я молодым человеком жил во имя идеалов прошедшего, быть похожим на отца, на деда, жить так, как они жили. Мои дети, Миша мой живет инстинктами моими 40-х годов. Не подражает же он теперешнему мне, к[оторого] он видит, а мне прошедшему, 40-х годов. Что это такое? Не происходит ли это от того, что я думал прежде, что ребенок живет не весь тут, а часть его еще там, откуда он пришел, в низшей ступени развития; я же уж живу там, куда я иду, в высшей ступени развития; но там я теперь отсталой, ребенок. Очень это наивно. Но никак не могу сделать, чтобы не признавать этого. 4) Только человек, положивший свою жизнь в служение Богу и ближнему, познает то, что служить и Б[огу] и ближнему можно только через себя и сосредоточивает свою деятельность на себе, на своем божественном начале, признак служения которому есть служение другим. Болью сердца он познает неизбежность обращения всей своей энергии на себя. Ну как бы сказать? Человек, желающий спасти утопающего, не должен ахать, бегая по берегу, не должен даже бросаться в одежде и сапогах, а должен раздеться и, внимательно работая свои[ми] членами, плыть туда, к утопающему. Всё, что может сделать человек для другого, всегда будет сделано им самим, его деятельностью, энергией, направленной на свою деятельность. Вот это-то любят забывать те, к[оторые] не перенесли еще свою жизнь из личной жизни в служение Богу и ближнему и, рассуждая о жизни, любят говорить о том, что заботы о себе, о своем личном спасении есть эгоизм и т. п. Они любят говорить, что ради любви к людям можно пожертвовать и своим спасением, и своим[и] принципам[и]! как они любят говорить. Всё это ложь, сантиментальность, любовь без почвы, к[оторой] не может быть.

120Теперь 12. Чувствую себя прекрасно, иду наверх. После завтрака постараюсь пописать об иск[усстве]. Руг[ин] говорит, что он ждет гонений. От Попова получил прекрасное письмо.

Ничего не успел написать, ходил по лесам далеко. Хорошо думал. Обед, вечер с Сережей и Дит[ерихсом] бесцветно. Лег раньше.

28 Ок. Я. П. 89. Пришел одеваться, в дверь идет Алехин. Силен, здоров и тверд. Да, вчера приезжал доктор Руднев и я с ним ездил к Антон[ычу?]. Он определил нарывом. Посмотрим. Так приехал Ал[ехин]. Проводил с трудом Дит[ерихса] и поговорил с ним, но невозможно. Он слишком верит в свой ум, к[оторый] еще слабо действует. Я, говоря с Ал[ехиным], высказал то, что совпадение линии жизни с линией идеала есть счастье и что усилие для этого совпаден[ия] есть дело жизни, что все религии ложные — искупления суть ничто иное как освобождение себя от этого усилия. Он выслушал, не понял ясно, вероятно, понял что-либо другое, мысль же моя ему представилась его собственною, и он говорит: а я так вот как смотрю, и начинает говорить мою мысль длинно, длинно о том, что точки пересечения это счастье и т. д.

Думал: 1) К роману или драме: «Духовное рождение». Ему открылась ложь его жизни и истина истинной и он избирает первый попавший[ся] путь: отдавать нищим, ходить за больными, учредить общину, проповедывать и ошибается. И вот все в восторге нападают на него и на истину.