Степан Тё - Д.В.Ж.Д. 2035 Страница 42

      - Я думал об этом. Поставь Столбова с Добрыней. Таю в напарники Салавата.

      - Добрыня плохо себя чувствует, блюёт весь день. В лазарете отлёживается. Не похоже, что косит. Брусов к нему не подпускает.

      - Тогда Столбова с Таем и Алфёрова с Салаватом. Пусть посменно пашут. По четыре часа. Кто там ещё мощный на ногах остался? Сформируй третью группу.

      - Я посмотрю…

      Первые распиленные и разрубленные дрова были заброшены в печь, поезд дёрнулся и потихоньку стал набирать обороты. Хвала всем силам земным и небесным - тяги от дров хватило. Отцеплять вагоны не пришлось. Потерю антирадиационной камеры я бы себе не простил.

      Но поезд останавливался каждый десяток километров, простаивал. Не успевали пилить и рубить достаточно. Как же быстро таяли брёвна в ненасытной печи.

     Так непонятно и прошёл день, а за ночь глаза не сомкнулись. Напала бессонница. Пацан стонал рядом. Ленка периодически свисала с верхней полки, но лишь бессильно смотрела вниз в темноту и вздыхала, не зная чем помочь. Обезболивающие давно кончились. Брусов сделал всё, что мог. Дальше пацан должен был бороться сам. Всё зависело только от него.

     Лежать стало как-то не по себе. Не из-за самочувствия. На плечи давило ощущение, что все вагоны снаружи пропитаны радиацией после Уссурийска. Постоянно казалось, что она должна проникнуть через металл. Пусть внутренние счётчики-радиометры состава оставались каменно-спокойны, а внешние обманчиво похрустывали, ловя излучение лишь от наружной поверхности металла, чисто психологически хотелось мощного дождя. Или огня. Он тоже вроде очищает. Проскочить бы через какой-нибудь пожар или водопад. Только лихо, с ветерком, чтобы ничего не повредилось.

     Сон не идёт. И так жалобно стонет рядом пацан.

     Терпи, Громов…

     Мучение продолжалось двое суток, пока парень не открыл глаза.

     Лена назвала его Андреем. Своего имени он не помнил, как и жизни. Она для него началась с чистого листа с момента, когда открыл глаза. Брусов тут же подтвердил, что в этом нет ничего удивительного. При травмах головы и не то случается.

     Всё вопросы к пацану отпали сами собой. Он просто стал новым членом команды. Тихим, послушным, неприметным, всем по нраву.

     Поразительно быстро пацан стал набирать силы.

     * * *

     Брусов возник в дверях купе мрачный, поникший. Он вошёл без стука, сразу сел напротив, перехватив взгляд. Смирнова была на дежурстве, Андрейка нагуливал аппетит, бродя по свободным вагонам, так что я был один в купе. Валялся, пытаясь собраться с мыслями после беглой зарядки. Силы возвращались не так быстро, как у пацанишки.

     Где эта потраченная молодость?

     - Ну чего случилось, медицина?

     Я приподнялся. Подспудное ощущение чего-то холодного, неприятного, сжало изнутри. Натянутая через боль в щеке улыбка пропала сама собой.

     Брусов опустил голову в ладони, буркнул приглушённо:

     - Добрыня облучился.

     - В смысле? Как облучился? Где?!

     Доктор поднял взгляд.

     - Наверное, костюм порвало ещё в Уссурийске. Гвоздём, арматуриной… да чем угодно. Какая-нибудь небольшая дырочка в районе ноги и всё - пиши, пропало. Костюмы теперь уже не проверить. Может, вовсе бракованный попался.

     - Ты чего мелешь? Радиационная безопасность это едва ли не единственная отрасль в стране до Войны, к которой относились серьёзно. Брак невозможен по определению!

     Брусов отклонился, прислонившись спиной к стенке.

     - Может и так, а может, пока костюмы химзащиты валялись на складах, мышь прогрызла. Маленькая, такая подлая мышь. - Он замолчал, ожидая реакции.

     Я промолчал. Двинуть бы ему в голову за все его предположения. Откуда только чего берется в этой голове? Фантаст хренов. Вот же достался доктор.

     - Говорю же, что при том уровне радиации в Уссурийске хватало и дырки размером с монету, чтобы отправить человека на тот свет. Да что человека? Стадо слонов. Не все такие радиационно-устойчивые, как убитый Таранов.

     Значит, вскоре экспедиция потеряет ещё одного человека.

     - Мрачное дело, Лёха. Как Макар?

     - Очнулся. Учится обходиться без руки.

     - Что Бессмертных?

     - Тоже приходит в себя. Кабурова ему костыль строгает. Скоро доделает.

     - Ещё облученные есть помимо Добрыни?

     - Возможно, но конкретно досталось только Добрыне. Остальные - узнаем со временем.

     - Не говори никому.

     - Знать, что смерть близко - не лучшая из новостей. Одно осознание, что в твоём внешне здоровом теле уже происходят дестабилизирующие процессы - мощный стресс. Стресс и страх. А от него бунт и паника по всему составу. Я не дурак, Громов.

     Он привстал, но тут же снова присел, продолжил:

     - Вот знаю, что у Добрыни рак, но ничего не могу поделать. Симптомы у него, вообще-то, начали проявляться почти сразу. Облученный рабочий не вылезал из сортира, а когда приполз ко мне среди ночи, ткани уже начали отмирать. Сейчас в относительно изолированном лазарете лежит просто заживо гниющее тело. И что я могу ему предложить? Нет даже обезболивающего. Дал спирта. Больше никак не могу облегчить его муки. Я долбанный доктор лишь по названию! - Брусов придвинулся ко мне, в бессильной злости зажимая кулаки. - Я прошу тебя, Василь, позволь облегчить его муки. Он сначала стонал, потом кричал, перебудив под утро весь вагон. Сейчас же эти мольбы об убийстве слушать невозможно. Прояви гуманизм, батя. Я сам готов нажать на курок. Народ притих по купе и молча слушает. Но я не могу – команда твоя. СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ ИЛИ Я САМ!

     Я потянулся к рюкзаку под столиком. Там лежал Макаров, свободный от любой радиации пистолет. Я ещё не брал его наружу в опасных зонах.

     - Сам, говоришь? Нет, это - моя работа. - Твёрдо ответил я, доставая пистолет.

     - Да не всё так просто, - обронил доктор.

     - Что ещё?

     - Иван Столбов, - почти по букам произнёс Алексей. - Он и сейчас должен быть на смене, но Салават его подменяет.

     - Ясно… друг, - протянул я.

     Появилось стойкое желание дать Фортуне по лицу, будь она хоть как-то олицетворена в живых образах.

     - Сидит рядом и рвёт волосы, глядя на агонизирующего товарища. Но мольбы о смерти его всячески отвергает, - произнёс чуть тише морально разбитый Брусов.

     Странно, но за всю жизнь, казалось, я не видел более сострадательного к мукам пациентов доктора. Хотя по идее за все эти годы ужаса он должен был стать кремнем в отношении чувств.

     Я застыл, обдумывая услышанное. Да, надо облегчить муки, раз ничего другого сделать не можем, но ещё несколько дней это был крепкий, здоровый мужик в самом расцветет сил. А сегодня пулю ему в лоб как какой-то скотине. А всё почему? Потому что не повезло парню? Это лживое, подлое слово - «везение». Всё везение группы зависело от меня. Это мне надо пулю в лоб.

      - Проехали посёлок «Кругликово», - обронил тем временем в рацию машинист.

     Состав едет, завтрак варится, Тай кидает дрова в топку один, наверняка задавая вопрос, где его напарник. Жизнь идёт. А Столбов, здоровенная детина, теперь не рабочий на долгое время.

      Надо сделать то, что требуется. Гуманизм в том и заключается, что стоит переступить через себя и позволить чему-то свершиться вне зависимости от твоего эгоистичного «спасения собственной души».

      - Надо, - обронил я, выходя в коридор.

      - Надо, - повторил как под гипнозом Брусов, встав за спиной.

      Мы пошли в коричневый мужской вагон. Ноги как деревянные, руки дрожат. Я едва не выронил пистолет по пути. Брусов за спиной идет шатается, как бычок из сказки.

      Всё купе, едва завидев нас, погрузились в мёртвую тишину. Слух о том, почему доктор пошёл за батей, разошёлся быстро. Застыли, прислушиваясь к каждому шороху в коридоре. Ощущение, что живых нет вообще.

      Я отодвинул дверь лазарета, картина больно ударила по глазам: Добрыня превратился в тухлого, гниющего урода. Вздувшееся обезображенное лицо большими кровоточащими губами кусало края одеяла. Кровь шла из дёсен, что уже лишились зубов. Он стонал, чудовищной силой воли не позволяя себе кричать. Лишь ещё живые глаза отчётливо говорили, сколько в нём внутри скопилось боли. Он осознано плавал между двумя мирами, почти перестав понимать, почему его всё ещё держат в этом мире. Почему не дают уйти в лучший, освободить от боли?

      Богатырь Столбов вперился на меня ненавидящим взором. То на меня, то на пистолет в руке.