Жорж Милославский. Бабочка под сапогом - Юрий Ра Страница 42

Если кто-то думает, что вербовать сотрудника КГБ в хорошие сотрудники КГБ поручили мне, то он очень ошибается. Я тут чисто риэлтор: свел людей, получил денежку, забыл об их существовании. Не верите? И правильно. Как тут про своего босса забудешь? А про Никифорова тоже забывать не след, кто его знает, куда меня принесет и где кто вынырнет. Я позвонил по внутреннему номеру какому-то человеку и передал, что планы не меняются. А на причале мы с подполковником даже здороваться не стали. Дождались по одиночке трамвайчик и пошли на верхнюю палубу осматривать окрестности, тоже каждый сам по себе, но на одну сторону теплохода. Когда к нам подошел Онегин с каким-то дядькой постарше, я кивнул на них и пошел вниз. Моя миссия закончилась.

На следующей остановке схожу на берег, составляю маршрут отхода на свою временную базу. Да, с такси в Москве совсем не очень. Так вот захочешь, а нету. Ни тебе приложения мобильного, ни парковок таксишных. Около вокзалов только, но с тамошними шакалами я не люблю общаться ни в одной из эпох. Сидит такой в машине около вокзала или аэропорта и цедит через губу. Он может полдня просидеть, пока не найдет богатого клиента, который ему за одну поездку весь день отобьет. Как лев у водопоя. Мне больше нравятся нормальные волки, которых ноги кормят. Но в этом времени среди таксистов волков почти нет. Меня спасут только частники или общественный транспорт. Давай родной, тормози, я уже руку поднимать устал! Гостиница Орленок, поехали. День тяжелый, напереживался с этой своей контрразведывательной деятельностью. Надо отдохнуть, может еще тот сон с горничной досмотрю. Главное, чтоб Дарт Вейдер не ворвался за своим роботом. А то у меня из оружия только кистень да корочка. Может, уже пора револьвером обзаводиться? Почему револьвером? Чтоб гильзы не сеять по стране. Не слушайте меня, я бред несу, засыпаю.

Глава 18 Между Минском и Москвой

— Жорж! Или Георгий Николаевич? Прямо неудобно слегка… Короче, нормально сработал с Никифоровым. Представляешь, он был уверен, что это мы тебя к нему подвели, чтоб завербовать.

— Петр, погоди. Ты хочешь сказать, что не он меня вел и не сам ко мне в купе подселился?

— Точно не он! Я вообще не понимаю, как ты с ним вдвоем в купе остался в поезде. Куда вы остальных пассажиров дели?

— Да никуда, я в СВ привык ездить, когда не в теплушке с полком. Взял билет, а он там, глазки мне строит.

— Нихрена себе у вас там привычки, товарищ Милославский. Ах да, ты же вагоны чинил в своё время.

— Да просто удобно так путешествовать. Нас тут не того? — Я обвел рукой свой номер. Ночь прошла, ни роботов, ни горничных не заглянуло, только весеннее солнышко улыбается в окно во все свои сто миллионов зубов.

— Не того. Конкретно сейчас и здесь точно нет. Ты вообще когда-нибудь отпускаешь свою манию преследования отдыхать? Хотя, привычка правильная. Я на твоем месте так бы и жил.

— Так и живу. Онегин, ты же не просто так пришел, похлопать по плечу одобрительно, есть еще какое-то дело?

— Вообще-то я твой начальник. Заканчивай эти свои привычки, Жора.

— Точно! Прошу прощения, забыл. Как-то непривычно, был просто товарищ, стал товарищ… кто ты по званию?

— Майор.

— О! Стал товарищ майор. Ты не обижайся, я с субординацией знаком. Меня еще подстава с нашим подполом не отпустила.

— Ты неисправим, Жорж. Тут целый подполковник Комитета, а для тебя подпол. Его, между прочим, генералы опасаются в Минске, а ты «подполом» кличешь. А я у тебя кто тогда?

— Ё-маёр.

— Тьфу на тебя! Колись уже, чего вспомнил или надумал такого, чтоб нам начальнику Управления нести на блюдечке.

— Давно уже понять надо, что больше ничего такого, что можно на блюдечке подавать, вы не нароете. Помнишь, я говорил — все ЦК компартии союзных республик спят и видят, как бы отделиться от Союза? Ничего не изменилось. Возьми Бразаускаса — первый секретарь ЦК Литвы, втихую готовит отделение литовской компартии от советской, представляешь? Остальные не лучше. Вот ушел за грань Горбачев, с ним целая команда подручных была. Они за ним пошли в небытие? Тут остались, да те же Яковлев, Шеваргнадзе, да мало ли их. А если эти не у дел, ЦРУ других начало кормить. Я раньше говорил, и сейчас повторю — не жилец наш Союз.

— Предлагаешь сидеть ровно и не делать резких движений?

— Предлагаю готовить страну к неизбежному. Вы про Армению узнали, начали готовиться к минимизации последствий?

— Ну да, натравили ученых, они пересчитали карту, уже локти кусают.

— А чем политическая ситуация отличается от землетрясения? Готовьтесь, как к катастрофе, собирайте кадры, создавайте инструкции, силы быстрого реагирования. А то кроме армии никто русских защищать даже не пытался на имперских окраинах. Они голые в Россию бежали, кто добежать смог.

— Настолько беда?

— Соседи приходили и убивали, из домой выкидывали. С криками «Оккупанты вон!» Понимаешь, мы Ташкент восстанавливали, мы оккупанты. А знаешь, что в Чечне целых две войны было — опять их завоевывали, как при Шамиле. Извини, завелся.

— Ладно, успокойся. Я понимаю.

— Да нихрена ты не понимаешь. Вы меня сейчас пишите?

— Я же сказал, нет.

— Короче, потом прокрутите, проанализируете. Хреново мне чего-то. Как снова всё это пережил.

— Хорошо, проанализируем. И это, еще раз спасибо. А то начальство моё ругалось, что ты им одних генералов носишь. А тут взял и исправился, подпола принес.

Запись слушали всей группой, позвали даже аналитика, который обычно на совещания в таком составе не допускался. Считай, повысили и уровень допуска к секретам, и в должности теперь подрастет. «Еще раз прокрути» — и Онегин щелкнул клавишей перемотки на магнитофоне.

То ли в небе диск луны, то ли донышко от гильзы,

Мне совсем не вариант в этот вечер не напиться.

А потом не удержусь, почешу висок "Макаром",

И покатится луна по дощечкам пола старым.

Отработает затвор, в небо выплюнет кружочек,

Можно будет не давить из души корявых строчек.

За меня пусть опера сочинят причину смерти,

Им, поди, не привыкать, уж такие это черти…

В темном небе диск луны пахнет порохом и хлебом.

Я сегодня до конца насладился этим небом.

— Это прямо гимн суициду. Перегорел?

— Который раз слушаю и кажется, что что-то упускаем.

— А я понял. Это не гимн суициду, а реквием Комитету. Такой не очень тонкий намек на наши перспективы после развала Союза. Хочешь, пей. Хочешь, стреляйся. А хочешь, совмещай.

— Хватит жути нагонять. Что выдал аналитический отдел?

— Товарищ генерал, шизофрения в чистом виде. Классическая и изученная специалистами.