Ориана Фаллачи - Почему они фидаины? Страница 5

— Что же вы рисовали?

— Не овец и не оливы. Я рисовал людей. Таких людей, какими я их узнал после массовых расстрелов и казней, после того, как взлетел на воздух наш дом. Помните картину Гойи, на которой изображена рота французских солдат, расстреливающих патриотов? На мостовых Рима я мечтал изобразить наших расстрелянных патриотов. Люди бы останавливались и спрашивали меня: что это все означает? И я бы отвечал: это патриоты Палестины.

И в третий раз он бросил взгляд на часы. В эту минуту его двое ребят наверняка уже перешли Иордан и выбираются на противоположный берег. Осторожно, ползком, затаив дыхание, напряженно вглядываясь в темноту, чтобы не зацепить детонирующий шнур «гирлянды» мин. Потом, устроившись в укромном и удобном для наблюдения месте, высматривают израильских солдат, высчитывают время смены патрулей, запоминают расположение пулеметов и орудий. Если все сойдет хорошо, то к четырем утра они должны быть обратно. Абу Халид сжал свои мощные руки и тяжело вздохнул.

— Лучше вернуться в сегодняшний день. Сейчас уже ясно, что сионизм — новейшая форма колониализма, причем наиболее лицемерная. Сионизм четко выражает американские, английские и другие капиталистические интересы. Сионисты хотят сделать с нами то же, что американцы сделали с индейцами: апачами, навахо, команчами. Но здесь трагедия апачей не повторится, мы не кончим свое существование в музеях, в концентрационных лагерях и фильмах-вестернах...

Тогда-то и раздался первый взрыв, а следом за ним — второй. Едва затихло эхо взрывов, как воздух разрезала очередь тяжелого пулемета. Две затяжные очереди — та-та-та-та-та! Мы вскочили разом на ноги...

Нас повезли на север, следующим этапом были базы, расположенные вдоль Тивериадского озера и на склонах Голанских высот. Вот уже год партизаны проводят здесь наиболее масштабные по размаху операции. Только за последние месяцы их было пятьдесят. Потери Израиля точно неизвестны: закончив операцию, фидаины быстро отходят, и времени на подсчеты у них не остается. Несомненно, однако, то, что потери эти значительно выше, чем пытаются утверждать тель-авивские власти. Не случайно и авиационные налеты здесь чаще, чем на юге. В среднем два или три налета за неделю. Хотя бывают и такие периоды, когда «фантомы», «скайхоки», «суперми-стэры», «миражи», выстроившись волнами по пять машин, прилетают сюда каждый день и каждую ночь. Налеты, как правило, длятся от пятнадцати до тридцати минут, сбрасываются бомбы по пятьсот килограммов и напалмовые. В этих библейских местах, где закаты пронзительной красоты, вид наполовину или полностью разрушенных домов и деревень стал привычен, нормален.

Поначалу создается такое впечатление, что земля эта мало подходяща для ведения боевых действий: растительность убога, порой проедешь с десяток километров, прежде чем увидишь дерево на вершине холма. Склоны холмов усеяны камнями и покрыты мхом, поля почти все необработанные, скатываются вниз, не предоставляя, казалось бы, ни одного приличного укрытия. Но стоит вглядеться внимательно, как замечаешь, что укрытия все же есть, что вся эта зона, как соты, усеяна пещерами. Некоторые из них небольшие: на два-три человека. Другие значительно просторнее — на роту. Здесь сколько хочешь бросай бомбы, им никогда не разрушить созданных природой укреплений. Единственная опасность — остаться засыпанными лавиной камней, но партизаны справляются и с этим, специально укрепляя выходы из пещер и превращая их таким образом в настоящие бетонные бункера. Потому-то базы, что расположены на севере, считаются постоянными и оборудованы на любое по длительности пребывание.

Эти базы никому еще не показывали, и, хотя меня специально не предупреждали о том, чтобы я не рассказывала об их месте нахождения, я эту цензуру налагаю на себя добровольно. Скажу только, что дорога к этой базе буквально метр за метром контролируется фидаинами. Кто до сих пор не принимает фидаинов всерьез, кто продолжает думать о них, Как о романтических оборванцах-разбойниках, тот их, несомненно, недооценивает. Тому стоит взглянуть на такую базу, как та, что видела я, и он сразу изменит свое мнение.

База была расположена в одном из распадков, все подходы к ней, высоты, с которых проглядывалось ущелье, контролировались невидимыми автоматами и пулеметами, готовыми в любую секунду открыть огонь. На базе находилось не меньше пятидесяти молодых партизан — от четырнадцати до двадцати восьми лет, как я поняла, весьма неплохих знатоков оружия самых разнообразных систем. В основном это были студенты и учащиеся лицеев, на базе они оставались до полугода.

Жилые помещения располагались в углублениях пещеры; одно из таких углублений, уходящее влево, было расширено: прорублены аккуратные стены, потолок во избежание излишней влажности, покрыт битумом. На одной из стен висела самодельная газета, сообщавшая новости последнего дня, на полу аккуратно заправленные матрацы. В небольшом троте была устроена и комната отдыха — с библиотекой и проигрывателями. Каменная скамья, крытая матрацем, позволяла с удобством и относительной роскошью принять гостей. Здесь нас и встретил командир базы Абу Мохаммед. Я спросила его:

— Много ли фидаинов гибнет?

— Месяц назад погибло восемь человек, их окружили чуть ли не три сотни солдат... На прошлой неделе — еще шестеро. Я вам привожу случаи самые серьезные, чаще всего мы возвращаемся в том же составе, что уходим. Максимум двое-трое раненых. На ту сторону перейти не просто, но и не так уж трудно, как можно было бы подумать. Мы научились проходить сквозь фотоэлектронное заграждение, теперь это дело несложное. Что касается минных полей, то нам известны почти все их комбинации, редко, когда мы ошибаемся. Знакомы мы и с их трюком с пластинкой. Он вот в чем состоит: они заводят пластинку со словами: «Внимание, мы тебя заметили, бросай оружие!», а потом стреляют со стороны, противоположной той, откуда раздается голос. Самое опасное наступает после атаки, когда они поднимают в воздух самолеты и вертолеты. Поэтому необходимо, как это ни трудно, задержаться на вражеской территории, выждать.

— Как же вы все-таки переходите линию фронта, как возвращаетесь назад?

— О, это несложно. Все дело в том, что я не могу вам об этом рассказывать...

Потом мы прошли по базе, окруженные фидаинами, которые смотрели на меня во все глаза.

Кто это? Что ей здесь надо, этой женщине?

Я заметила двух молодых парней, которые никак не могли сдержать свое любопытство: они толкали друг друга локтями и даже поочередно показывали на меня дулами своих автоматов. Я отозвала их в сторону и спросила:

— Вы что, большие друзья?

Они поначалу замялись, затоптались на месте, а ответили чуть ли не хором:

— Мы — братья. Меня зовут Низар, а меня Рафат.

Я спросила, можно ли их сфотографировать. Они согласились, но поставили одно условие — чтобы я сфотографировалась вместе с ними: «Так ты лучше запомнишь, что когда-то познакомилась с нами. И если мы погибнем, то все равно не будем такими мертвыми — ведь ты будешь нас помнить».

Я сфотографировалась с ними, и для всех остальных это стало каким-то сигналом: они бросились ко мне, крича «и со мной, и со мной, я тоже тогда буду не таким мертвым».

— Стойте, стойте! — крикнула я им в ответ. — У меня к вам тоже просьба. Можно?

— Да, конечно, да!

— У меня такая просьба: останьтесь живыми, пожалуйста! Я хочу думать о вас как о живых.

Тут наступило сначала молчание, потом все зашумели, и, наконец, вперед вышел Рафат:

— Это они все меня просили. Просили от всех обнять тебя.

Перевел с итальянского И. Горелов