Артур Хейли - Вечерние новости Страница 5

– Это – временные, но лучше их прикрепить. Я и так уже нарушил правила, но, как точно выразилась ваша подружка, времени у нас не навалом.

Они пересекли две рулевые дорожки и поехали по параллельной объездной дороге на восток. Впереди и вправо от них тянулись две взлетно-посадочные полосы. У дальней полосы стояли в ряд аварийные машины.

А в аэропорту Рита Эбрамс говорила по телефону-автомату с далласским отделением Си-би-эй. Заведующий, как она выяснила, уже знал о чрезвычайной ситуации в аэропорту и пытался послать туда местную команду Си-би-эй. Он невероятно обрадовался, узнав, что Рита и остальные уже там.

Рита попросила сообщить об этом в Нью-Йорк, затем осведомилась:

– Как у нас с передачей через сателлит?

– В порядке. Из Арлингтона выехал фургон с передвижным сателлитом.

Арлингтон, как она выяснила, находился всего в тринадцати милях от аэропорта. Фургон, принадлежавший филиалу Си-би-эй, был послан на арлингтонский стадион для спортивной передачи, но сейчас от нее отказались и направили фургон в далласский аэропорт. Шоферу и технику будет дано указание по радиотелефону сотрудничать с Ритой, Партриджем и остальными.

Это известие обрадовало Риту. Она поняла, что, по всей вероятности, сообщение и “картинки” удастся передать в Нью-Йорк так, чтобы они попали в первый блок “Вечерних новостей”.

"Универсал” с группой Си-би-эй и корреспондентом “Нью-Йорк тайме” приближался к полосе 17-Л – цифра “17” означала 170 градусов, иными словами: направление почти на юг, а “л” – что это левая из двух параллельных полос. Как во всех аэропортах, это было написано большими белыми цифрами и буквой на поверхности полосы.

Не снижая скорости, Верной пояснил:

– Когда самолет терпит бедствие, пилот сам выбирает, на какую полосу садиться. На нашем аэродроме это обычно один-семь, левая. Ширина у этой кромки двести футов, и она ближе расположена к аварийным службам.

"Универсал” остановился на рулевой дорожке, у пересечения с полосой 17-Л, откуда видно будет самолет, когда он станет подлетать и садиться.

– Здесь будет ваш командный пункт, – сказал Верной. Тем временем аварийные машины продолжали прибывать, некоторые остановились совсем рядом с ними. В том числе семь желтых машин из пожарной команды аэропорта: четыре гигантских “ошкоша М-15”, грузовик с воздушной лестницей и две машины быстрого реагирования поменьше. Пеновыбрасывающие фургоны с гигантскими колесами почти в шесть футов высотой, с двумя моторами спереди и сзади и брандспойтами под высоким давлением были каждый своего рода пожарным депо. А машины быстрого реагирования, развивающие большую скорость и обладающие маневренностью, предназначались для того, чтобы быстро подойти к горящему самолету на близкое расстояние.

Подкатило с полдюжины голубых с белым полицейских машин, из которых выскочили полицейские, открыли багажники и, вытащив оттуда серебристые противопожарные костюмы, стали их натягивать. Верной пояснил, что полиция в аэропорту натренирована также на тушение пожаров. Поток непрерывно даваемых указаний шел по радио и был слышен в “универсале”.

Пожарные машины, которыми командовал лейтенант в желтом автомобиле, занимали позицию через равные промежутки вдоль взлетно-посадочной полосы. Кареты “скорой помощи”, вызванные из ближайших больниц, съезжались к аэропорту и сосредоточивались неподалеку, но все же на расстоянии от посадочной полосы.

Партридж первым выскочил из “универсала” и принялся делать записи в блокноте. Бродерик – с меньшей поспешностью – занялся тем же. Минь Ван Кань залез на крышу “универсала” и, нацелив камеру в небо, ждал появления самолета. Позади него Кен О'Хара тащил провода и звукозаписывающую аппаратуру.

Почти тотчас примерно в пяти милях от них показался терпящий бедствие самолет – черный шлейф густого дыма тащился за ним. Минь поднял камеру, прильнув глазом к видоискателю.

Минь был крепкий, приземистый – ростом не более пяти футов, но широкоплечий и с длинными мускулистыми руками. С широкого смуглого лица, испещренного отметинами от перенесенной в детстве оспы, бесстрастно смотрели большие карие глаза, ничем не выдавая затаенных мыслей. Люди, близкие к Миню, говорили, что требуется немало времени, чтобы узнать его.

Однако все были согласны с тем, что он один из лучших операторов телевидения, трудолюбивый, надежный, честный.

Его снимки были не просто хороши – они приковывали внимание и часто были высокохудожественны. Минь работал для Си-би-эй сначала во Вьетнаме, где научился своему ремеслу у американского оператора, которому помогал носить оборудование при съемке боев в джунглях. Когда его учитель подорвался на мине, Минь принес его тело для погребения, а затем взял камеру и вернулся в джунгли снимать. Никто на Си-би-эй не помнил, когда и кем был взят на работу Минь. Он просто стал работать для телестанции – и все.

В 1975 году, когда стало ясно, что Сайгон вот-вот падет, Минь, его жена и двое детей оказались среди тех немногочисленных счастливчиков, кого военным вертолетом перебросили со двора американского посольства на один из кораблей американского Седьмого флота. Даже и в той ситуации Минь все заснял, и многие из его материалов были использованы в “Вечерних новостях на всю страну”.

А сейчас он снимал другой сюжет, связанный с авиацией, не менее драматичный, но с еще неясным концом.

В видоискателе четче вырисовались очертания приближающегося аэробуса. Четче обозначился и ореол пламени справа, а также летящий следом дым. Пламя вырвалось из того места, где находился раньше мотор, а теперь осталась лишь его опора. И Минь, и все, кто наблюдал за приближением аэробуса, могли лишь удивляться тому, что пламя еще не охватило весь самолет.

А в “универсале” Верной включил радио, настроенное на волну воздушной диспетчерской. Слышно было, как диспетчер переговаривается с пилотами аэробуса. Спокойный голос диспетчера, следившего за посадкой по радару, предупредил: “Вы спуститесь немного ниже линии скольжения.., уклоняйтесь влево от центра… Теперь вы на линии скольжения, идите по центру…"

Но пилотам аэробуса явно трудно было держать высоту и идти ровным курсом. Самолет спускался точно краб – поврежденное правое крыло ниже левого. Моментами нос самолета нацеливался куда-то в сторону, потом с трудом снова устремлялся на взлетно-посадочную полосу. Видно было, как самолет то подпрыгивает в воздухе, то ныряет, словно вдруг теряя в весе, а затем набирая его. Люди, находившиеся на земле и напряженно следившие за происходящим, молча спрашивали себя: “Неужели аэробус, пролетев такое расстояние, не сумеет сесть?” Дать точный ответ никто не мог.

По радио раздался голос одного из пилотов: “Диспетчер, у нас проблема с шасси.., не работает гидравлика. – Пауза. – Попытаемся выбросить шасси “свободным падением”…"

Капитан пожарной команды, тоже слышавший это, остановился возле “универсала”.

– Что это значит? – спросил его Партридж.

– На больших пассажирских самолетах существует аварийная система, позволяющая выбросить колеса, если отказывает гидравлика. Пилот выключает всю гидравлику, и колеса вываливаются под собственной тяжестью и фиксируются в нужном положении. Но, выбросив колеса, пилот при всем желании уже не сможет их убрать.

Несколько мгновений спустя снова раздался спокойный голос воздушного диспетчера: “Маскигон”, ваши шасси выбросились. Учтите: пламя близко к правому переднему шасси”.

Было ясно, что, если шины на правых передних колесах сгорят, что было вполне вероятно, эта часть шасси отлетит при соприкосновении с землей и самолет на большой скорости резко накренится вправо.

Минь, придерживая рукой жужжащую камеру, снимал. Он тоже видел, что огонь уже подобрался к шинам. Аэробус парил теперь над территорией аэропорта. Вот он уже в какой-нибудь четверти мили от полосы… Он садился, но огонь все разгорался, поддерживаемый горючим, и две правые шины из четырех уже горели. Яркая вспышка показала, что одна из них лопнула.

Теперь горящий аэробус уже летел над взлетно-посадочной полосой со скоростью 150 миль в час. Самолет пронесся над аварийными машинами, и они – одна за другой – тотчас вырулили на взлетно-посадочную полосу и на предельной скорости, так что завизжали шины, помчались за ним. Два желтых фургона с пенными огнетушителями двинулись следом, за ними – остальные пять.

А на взлетно-посадочной полосе, когда колеса самолета соприкоснулись с землей, лопнула еще одна шина справа, потом еще одна. В один миг все правые шины исчезли – остались лишь колеса с ободами. Послышался визг металла, брызнули искры, и облако пыли и кусочков цемента поднялось в воздух. Пилотам поистине чудом удалось удержать аэробус на полосе. Казалось, самолет катился еще бесконечно долго и далеко. Наконец он остановился, и в небо взметнулось пламя.