Краткая история мифа - Армстронг Карен Страница 5

По-видимому, подобные чувства испытывали и древнейшие охотники. Им предстояло усвоить суровый урок. Они еще не знали земледелия, так что для поддержания собственной жизни им приходилось уничтожать других живых существ, связанных с ними узами родства. Главной добычей были крупные млекопитающие, похожие на человека телом и мимикой. Охотники видели, что животное боится, слышали его крики ужаса и невольно отождествлялись с ним. И кровь раненого зверя ничем не отличалась от человеческой. Столкнувшись с этой чудовищной дилеммой, люди создали мифы и ритуалы, позволявшие примириться с убийством своих собратьев. Отчасти эти мифы и ритуалы сохранились в составе позднейших мифологических систем: людей по-прежнему мучило чувство вины перед животными, убитыми на охоте. Почти во всех религиозных традициях древности центральное место занимал ритуал жертвоприношения животного – пережиток прежних охотничьих ритуалов, призванных почтить зверя, жертвующего жизнью ради человека.

Таким образом, первый расцвет мифологии пришелся на период, когда homo sapiens стал homo necans — «человеком-убийцей» и обнаружил, что смириться с новыми условиями существования в жестоком мире очень непросто. Зачастую мифы рождаются из глубинной тревоги, которая, по существу, вызвана проблемами практического свойства, но не поддается чисто логическим доводам. Люди успешно компенсировали свои физические недостатки развитием интеллектуальных способностей, позволивших совершенствовать навыки охоты. Они изобретали оружие и учились эффективно организовывать совместную жизнь и работу. Уже на этой ранней стадии homo sapiens обрел то, что греки позднее назовут логосом: логический, прагматический и научный тип мышления, обеспечивающий преуспеяние в мире жесткой конкуренции.

Логос принципиально отличается от мифологического мышления. В отличие от мифа логос должен точно соотноситься с объективными фактами. Он представляет собой ту форму интеллектуальной деятельности, которая позволяет нам влиять на внешний мир – например совершенствовать общественную организацию или развивать технологию. В отличие от мифа он в основе своей прагматичен. Если миф обращен в прошлое, к воображаемому миру священных архетипов или к потерянному раю, то логос устремлен в будущее, озабочен постоянными попытками открывать что-то новое, уточнять старые представления, изобретать необычные вещи и добиваться контроля над окружающей средой. Однако и у мифа, и у логоса есть свои ограничения. В прежние времена большинство людей понимали, что миф и рассудок прекрасно дополняют друг друга: каждый действует в своей отдельной сфере, каждый выполняет свои задачи, и оба эти типа мышления людям необходимы. Миф не мог подсказать охотнику, как убить добычу и успешно организовать поход, но помогал справиться со сложными эмоциями, возникавшими из-за убийства животного. Логос был эффективен, практичен и рационален, но не мог ответить на вопросы о смысле жизни и умерить душевную боль и скорбь[19]. Таким образом, homo sapiens с самого начала интуитивно чувствовал, что миф и логос делают каждый свое дело. Логос служил ему для изобретения новых видов оружия, а миф с сопутствующими ему ритуалами позволял примириться с трагическими фактами действительности, грозящими подавить человека и помешать его выживанию.

Потрясающие наскальные рисунки в пещерах Альтамиры и Ласко открывают перед нами захватывающий образ духовности палеолита[20]. Изображения оленей, бизонов и лошадей, шаманов в масках животных и охотников с копьями, выполненные с исключительной точностью и мастерством, находятся глубоко под землей, в труднодоступных местах. Возможно, эти пещеры были первыми в мире храмами и соборами. Об их предназначении ученые вели продолжительные дискуссии; можно предположить, что изображения служили иллюстрациями к местным преданиям, которых мы никогда не узнаем. Но в любом случае очевидно, что они создают атмосферу, способствующую глубокому духовному общению между человеком и богоподобными архетипическими животными, украшающими стены и потолки. Чтобы проникнуть в эти пещеры и предстать лицом к лицу перед этими изображениями, паломникам приходилось ползком пробираться по сырым и небезопасным подземным ходам, погружаясь в самое сердце тьмы. Здесь обнаруживается тот же комплекс идей и образов, что и в путешествии шамана. Вероятно, в пещерах исполняли музыку, танцевали и пели, как и во время шаманских камланий; путешествие в потусторонний мир также начиналось с нисхождения в недра земли, а общение с животными совершалось в ином, магическом измерении, обособленном от «падшего» земного мира.

Особое впечатление эти пещеры должны были производить на новичков, пришедших сюда впервые, и представляется вероятным, что в них проводили обряды инициации, превращавшие юношу в охотника. Церемонии инициации были средоточием древних религий, и по сей день они играют важнейшую роль в традиционных обществах[21]. Мальчиков-подростков забирают у матерей, отделяют от племени и подвергают испытанию, которое должно превратить их в мужчин. Подобно шаманскому путешествию, инициация подразумевает смерть и возрождение: мальчик должен умереть как ребенок и возродиться в мире обязанностей взрослого человека. Кандидата закапывают в землю или помещают в гробницу; ему говорят, что придет чудовище и сожрет его или явится дух, который его убьет. Он оказывается в полной темноте и испытывает сильную физическую боль; во многих культурах инициация включает ритуалы обрезания или нанесения татуировки. Эти переживания настолько сильны и болезненны, что психика подростка претерпевает необратимые изменения. Психологи утверждают, что подобная изоляция в сочетании с другими травмирующими воздействиями не всегда влечет за собой регрессивное расстройство личности: при надлежащем контроле она способствует конструктивной реорганизации глубинных сил. Пройдя испытание, мальчик постигает, что смерть – это новое начало. Теперь он – мужчина душой и телом, и возвращается к своему народу как мужчина. Столкнувшись лицом к лицу с угрозой гибели и обнаружив, что смерть – не что иное, как обряд перехода к новому существованию, он теперь готов стать охотником или воином и рисковать жизнью ради своего народа.

Как правило, именно в ходе инициации неофит узнает самые священные мифы своего племени. И это очень важно. Миф – это не просто история, которую можно рассказывать в обыденной, мирской обстановке. Поскольку в мифе заключено священное знание, его воспроизводят лишь в ритуализированной ситуации, обособленной от повседневной жизни, и постичь его глубинный смысл можно лишь в контексте духовной и психологической трансформации[22]. Миф – это откровение, спасающее нас в час великой нужды. Чтобы миф преобразил нас раз и навсегда, следует к этому подготовиться. Вместе с ритуалами, сметающими преграды между слушателем и повествованием и помогающими воспринять священную историю на глубоко личном уровне, миф призван вытолкнуть нас за границы привычного и безопасного мира в неизвестность. Читать миф, не участвуя в сопровождающем его ритуале, – все равно что читать либретто оперы, не слушая музыку. Мифология обретает смысл только как часть процесса обновления, смерти и возрождения.

Практически не вызывает сомнений, что миф о герое возник под влиянием шаманских путешествий, охоты и ритуалов, проводившихся в таких святилищах, как пещера в Ласко. Охотник, шаман и неофит в равной мере вынуждены расстаться со всем привычным и пройти нелегкие испытания. Им приходится столкнуться с угрозой ужасной гибели, и, лишь преодолев все опасности, они возвращаются к своему племени с великими дарами. Мифы о путешествии героя известны всем народам. Герой осознает, что ему самому или всему народу чего-то не хватает. Старые идеалы, поколениями поддерживавшие дух всего сообщества, утратили для него смысл. И герой уходит из дома навстречу опасным приключениям. Он сражается с чудовищами, взбирается на неприступные горные вершины, блуждает в темных лесах; во время этого странствия его старое «я» умирает, и герой обретает новое знание или опыт, с которым возвращается к своему народу. Прометей похитил у богов огонь и принес его людям, за что на много веков был подвергнут мучительному наказанию; Эней расстался с прежней жизнью, когда его родной город погиб в пламени пожара, и спустился в подземный мир, прежде чем основал новый великий город – Рим. Миф о герое запечатлелся в сознании людей так глубоко, что даже предания о жизни исторических персонажей – Будды, Иисуса, Мухаммеда – согласуются с этим архетипическим образцом, сложившимся, по всей вероятности, еще в эпоху палеолита.