Сказки деда Игната - Александр Гаврилов Страница 5

Ольга мотает головой — вредничает, ей не хочется прекращать игру. Я, конечно, озадачен. Пробую снова:

— Оленька, но ведь надо убрать. Беспорядок — это плохо!

Никакого ответа, будто с собой говорю.

— Ольга, я кому сказал?! А ну-ка убери игрушки!

— Пусть дед сказку расскажет!

— Ах, ты еще и условия ставить будешь?!

Но тесть уже приподнимается из кресла и машет рукой в знак, чтобы я остановился. Я отступаю.

— Лень — штука вредная. Опасная это гостья, — говорит тесть.

— Сказку! Сказку! — не сдается Оленька.

— Хорошо, расскажу. Слушай. Было то при царе Горохе, в малом царстве-государстве, что меж тридевятым да тридесятым бочком втиснулось. Между небом и землей, за дремучим лесом, за речкой безымянной стояла деревенька: людей с горсть, а умных из них с пригоршню. Так мне дед мой рассказывал. Знамо дело, в той хате, что с краю жил в деревне Иван-дурак. Ума большого не имел, да лицом вышел и силой. И была у Дурака жена-красавица. Да на все руки мастерица. Это когда, значит, все умеет. Да ко всему тому еще и Премудрая. Так и звали: Варвара Премудрая.

— Василиса! — поправляет Оленька.

— Ох, что ж это я. А ведь и верно. Дураку да при такой жене — не жизнь, а сказка! В доме порядок. — Дед смотрит по сторонам. — Да, порядок. Жили, горя не знавши. Но вот что с ними приключилось.

Как-то раз зимой брела по земле Лень-бесстыдница. На морозе мерзла, от голода падала. Да никто ее приютить не хотел. Никто на порог не пускал. Да вот стучит она к Дураку в двери. А он возьми да и открой. Села гостья за стол. Просит хозяина согреться, да сама и пальцем не шелохнет. Дурак ей чаю наливает, а она и чашки в руках удержать не может. Сам Иван ее отпаивает. А Лень и сухарик уж в чашку сама не макнет, все Дурак ей прислуживает.

Тут уж и ночь подоспела, спать добрым людям пара. А гостья и на печь влезть сама не умеет. Стал Иван ее подсаживать, а Лень ему на плечи и уселась, только ножки вниз свесила. Куда теперь Ивану на печь лезть — прилег на лавке. Лень с ним лежит-ворочается. Столкнула Ивана, пришлось Дураку на полу ночевать. Василиса диву дается, да слово поперек не спешит молвить: посмотрит, что дальше будет.

Так и поселилась Лень в доме у Ивана. Тут уж и недели не прошло, а Иван и работать уже не может. Куда он — туда и Лень-бесстыдница. В ноги бросится, пройти Дураку не дает. Вот уже и Василису хитростью в служанки зазывает. Но Премудрую на пустой мякине не проведешь. Как мужа она не любила, да всякому терпению срок есть! — Тут дед Игнат согнулся и поднял несколько игрушек. — Обидел Дурак Василису, Лень в советчицы выбрал.

Лишь бы так не случилось, чтоб беды не получилось. Горевала Василиса, горевала, слезы горькие плакала, а как выплакала, так и пришел срок ее терпенью. — Тут старик принялся собирать карандаши.

— Сядут Ванька с Ленью за стол, да только на столе пусто. Дурак жене кричит, чтоб накрывала. А Василиса прощения просит, куда ей слабой одной чугунки поднять. Решат чаю налить, так самовар в чулане. Опять Василиса служить отказывается. Лень смеется только: «А что? Чаю пить вредно». Да и простой водицы нет, не принесено. Василиса опять про свое: куда ей слабой ведра таскать. Лень и тут не сдается: «А что? К чему нам студена водица горло студить? И так спать ляжем!». На печь лезут, так та не топлена. «Я б дров принесла, так не колоты они, куда уж мне слабой женщине!». «Ну, много жару и не надо, что нам дрова, хватит и хворосту!» — говорит Лень, а Василиса вздыхает: «И то верно, только где ж мне в лес за хворостом идти, если я волков боюсь». Ванька с Ленью на лавку лечь пытаются, а там уж Василиса лежит. Никак троим не поместиться. — Старик берет куклу со стола, но Ольга и сама уже принимается за уборку.

Теснились — теснились, вот Лень на полу и расстелилась. Просит одеяло укрыться. А Василиса ей отвечает: «Было одеяльце, да мыши изгрызли, рада б зашить, да игла затупилась. Куда мне женщине иглы точить!»

Тут Иван-Дурак не выдержал, вскочил с лавки и встал посреди избы. — Ольга убирает фломастеры в коробку. — Встал Иван да говорит: «Хоть жена у меня и Премудрая, да без мужика не справится». И пошел он работу чинить. Самовар нагрел, воды принес, дров наколол, печь топить принялся. Василиса щи варить принялась, да пироги жарить. Запрыгнула Лень на печь. Сидела, покуда жарко не стало — вниз спрыгнула, а в избе работа кипит. От того у гостьи в глазах зарябило, аж плохо сделалось — бросилась она вот, да и бежать без оглядки. Только ее и видели.

А Иван с Василисою лучше прежнего зажили. Так мне дед сказывал, а врать он отродясь не умел.

Все игрушки уже убраны. Оленька довольная показывает мне язык, дед улыбку прячет в бороду.

ДАВАЙ БРОСАТЬ СЛОВА НА ВЕТЕР…

В руках у нее ножницы, детские. Те, что с закругленными кончиками. Она вырезает из белой бумаги цветочки. Получается не очень аккуратно, поэтому цветочки похожи на неуклюжие пропеллеры от вертолетиков. На каждом цветочке Оля пишет слово. Слов писать она умеет немного. Пока только три: «мама», «папа» и «Оля». Где не хватает слов, она оставляет буквы, те, которые ей больше нравятся. Буква «а» означает «арбуз», буква «я» — «ягода». Так она видела в азбуке. Букву «к» не пишет — она напоминает Оле манную кашу. Манную кашу Оленька не любит.

Оставляет карандаш, снова берет ножницы и вырезает новый цветик-вертолетик. Здесь будет буква «0». Она ничего не значит, она просто круглая.

В детскую комнату приходит дед. В кармане он прячет большую конфету «Гулливер». Но Оленька внимания на него не обращает. Дед озадачен.

— Вот. Принес тебе. За ужином стащил. Сам не съел.

— Спасибо. — Оленька не отвлекается от своих цветочков.

— Куда положить?

— На стол. — На конфету она даже не смотрит, занята.

Дед Игнат кладет конфету на вертолетики. Оленька конфету убирает. Кладет на край стола и забывает про нее.

— Что делаешь?

— Потом скажу.

— Ну что ж: потом, так потом. — Дед собирается уходить, но Оленька его не пускает. Держит