User - o bdf4013bc3250c39 Страница 53

- Да тебе и наливаю! – огрызнулась Зина. – Про себя уж не думаю. Только

прошу – сходи к следователю, иначе плакали мои денежки.

- Только за денежки переживаешь? – неудачно подцепил Добряков.

- Не только! – взвилась Зина, вскочила со стула и метнула на него

воспаленный взгляд. Ей тоже было плохо, но она умела собраться и

пересилить немочь.

- Не только за денежки, как ты говоришь! – бросала она ему в лицо резко и

отрывисто. – Нет! Но если все сорвется, тогда и о тебе придется поплакать, ох

как поплакать! Только не знаю, стану ли я плакать о таком придурке, который

сам за себя постоять не может! Не может даже воспользоваться неплохой

возможностью, просто воспользоваться, ничего не предпринимая!..

- Да что ты разошлась-то? – Добряков попытался смягчить обстановку,

подошел к Зине, обнял ее за плечи и сильным движением опустил на стул.

Потом нагнулся к ней и поцеловал ее в шею, прошептав на ухо: - Я сейчас

пойду, обязательно пойду. Вот только закусить бы… И пойду.

- Закусить! – передразнила Зина, оттолкнула его, встала и открыла

холодильник. – Карбонад будешь?

- Самый раз, - кивнул Добряков. – А у нас ничего больше нету выпить?

- Последнее тебе нацедила, - буркнула Зина, ставя на стол блюдце с

нарезанными розоватыми ломтиками. – Вчера упал прямо посреди кухни,

насилу оттащила тебя до кровати!

-А-а-а… - протянул Добряков. – То-то я смотрю, осталось в бутылке. А сама

не допила?

278

- У меня, в отличие от тебя, есть чувство ответственности. Когда я знаю, что

предстоит серьезное дело, я умею сдерживаться. А ты свою собранность,

видно, порастерял до последнего. Если вообще имел когда-то.

- Ну чего ты, - Добряков снова попытался обнять ее, но она еще резче

оттолкнула его и почти выкрикнула:

- Если не будешь меня слушаться во всем, можешь пропадать! Быть нянькой

неразумному ребенку я не собираюсь! Не хочешь идти – не ходи. Тогда

советую тебе начинать сушить сухари. Килограммчика три наготовь, на

первое время хватит, - она устало опустилась на стул, и замолчала, глядя в

окно.

- Да что ты, наконец? – отшучивался Добряков. – Сказал ведь, что пойду, значит, пойду. Вот щас, щас,- он потянулся к стопке, поднял ее со стола и

залпом, не глотая, опрокинул содержимое в глотку.

- У-у-у, - передернулся, содрогнулся, выдохнул и зажевал двумя кусочками

карбоната. – Хорошо! – сразу повеселел. – Ну что, пойду одеваться.

Зина не отвечала и не поворачивала головы.

Добряков пожал плечами и вышел из кухни. Нацепив рубашку и джинсы,

вернулся на кухню. Зина по-прежнему смотрела в окно.

- Посмотри, пожалуйста, как там с температурой, - попросил он.

Зина чуть отдернула тюлевую шторку и посмотрела на термометр.

- Не замерзнешь, двадцать три градуса, - скупо ответила она, однако

повернулась и внимательно осмотрела его.

- Готов? – спросила уже мягче.

279

- Ага, пошел.

- Как самочувствие?

- С твоей помощью – ничего, - улыбнулся он. – Меня не очень развезло?

- Вовсе не развезло, просто повеселее стал, пообщительнее. Это и надо на

допросе.

- А то неудобно перед следовательшей…

- Ничего неудобного нет, - возразила Зина. – Она знает, в каком ты состоянии.

- Думаешь, знает, что мы пьем? – насторожился Добряков.

- Не чуди. Я имею в виду твое психологическое состояние.

- Ну, это, - усмехнулся он. – Кого это волнует. Я про перегар говорю. Не несет

от меня? - он сделал шаг к Зине, но она остановила его движением руки.

- Я ничего не почувствую, бесполезно. Думаю, что несет, и еще как! Но не в

этом дело. Да по большому счету наплевать на твой перегар! Тут гораздо

важнее, чтобы ты выглядел потерянным, раскаявшимся, готовым признать

свою вину и даже попросить прощения.

- У кого? У сволочи этой? – надулся Добряков.

- Да, у этой сволочи, - категорично продолжала Зина. – Если понадобится –

попросишь!

Добряков опустил голову и молчал.

- Раскаяние надо сыграть хорошо, - продолжала Зина. – Тогда, возможно, она

сама переквалифицирует твою статью. Неси какой угодно вздор. Что он

оскорбил тебя – все равно он не докажет обратного. Что он оскорбил меня, 280

поносил меня самыми непотребными словами. На это он тоже не сможет

возразить. Но вместе с тем ты понимаешь, что поступил неправильно, и обо

всем сожалеешь. Понял?

Добряков кивнул головой и поднял на нее глаза.

- Ты думаешь поможет? – тихо спросил он.

- Во всяком случае не повредит, это уж абсолютно точно. И вообще жалко, что я не могу присутствовать на этих допросах. Я уж попыталась бы по

ситуации какую-нибудь лазейку психологическую увидеть и использовать. А

так… - она нахмурилась, снова повернулась к окну и задумалась.

- Ладно, будем надеяться, что у тебя что-нибудь получится, - Зина встала, подошла к нему и положила обе руки ему на плечи. – Смотри, осторожнее, не

глупи. Вернешься, я приготовлю поесть…

- А… - Добряков едва заикнулся, а Зина уже ответила, словно предчувствуя

такой вопрос:

- И это будет, схожу сейчас… Ну, давай иди! – и она слабо оттолкнула его к

двери.

- Так гораздо веселее, - заулыбался Добряков, выходя на площадку. – В таком

разе я постараюсь там… ну… как бы получше…

- Тише здесь, - шепнула она показывая на дверь соседей. – Иди. Жду.

В дежурной части он сказал, что пришел к следователю Анне Кирилловне.

- Ваш паспорт, - угрюмо и басовито потребовал дежурный, не знакомый

Добрякову.

Добряков помялся и нервно пошарил карманы.

281

- З-з-абыл, - начал заикаться он.

- К кому? – так же мрачно спросил сержант.

- Я же сказал, к Анне Кирилловне.

- Фамилия?

- Добряков.

Сержант поднял трубку телефона:

- Товарищ капитан? К вам Добряков. Вызывали?

Выслушав ответ, он опустил трубку, встал из-за стола и вышел из дежурки.

- Пошли, - кивнул Добрякову, и они стали подниматься по знакомой лестнице

– впереди Добряков, за ним сержант.

В коридоре второго этажа никого не было, и только в самом его конце, у

кабинета следователя, кто-то сидел на стуле. Едва заметив в

слабоосвещенном пространстве смутно вырисовывавшуюся фигуру,

Добряков начал нервничать. Странное предчувствие накатило на него,

внезапный страх сковал ноги. Он вдруг остановился посреди коридора,

мучительно вглядываясь в сидевшего на стуле.

- Почему стоим? – подтолкнул сзади сержант.

- Я… мне бы… - вот и все, что смог выдавить из себя Добряков.

- Ну чего еще? – недовольно нахмурился сержант.

- Мне бы… того… в туалет…

Сержант, как вкопанный, застыл в недоумении. Казалось, никакими

инструкциями не предусматривалось снимать конвоируемого с маршрута и

282

вести его в туалет. Поэтому он пристально посмотрел на Добрякова, стараясь

угадать, не выкручивается ли тот, не тянет ли время.

Но Добряков сказал это не для того, чтобы потянуть время, не для того,

чтобы избежать неизбежной встречи. Ему действительно невыносимо

захотелось облегчиться. И желание это нарастало по мере того, как он все

напряженнее вглядывался в фигуру сидевшего. А когда наконец узнал его,

резко обернулся к сержанту, подошел к нему почти вплотную и приблизил к

самому козырьку фуражки свое красное, покрытое мелкими каплями пота

лицо.

- Товарищ сержант… мне и правда невыносимо… не знаю, съел, наверное,

что-то… - лихорадочно залепетал он, дыша на милиционера свежим

перегаром и держась левой рукой за живот. Сержант поморщился, махнул

рукой, отгоняя запах, и отстранил Добрякова на шаг назад.

- Ну и что делать будем? – спросил сержант, обращаясь скорее к себе.

- Мне бы… того… ну, в туалет… есть ведь у вас?.. – весь искривился

Добряков, припадая на одну ногу. – Ей Богу, не вынесу… И прямо тут…

- А вот тут – не надо! – пришел в себя сержант, схватил Добрякова за плечо и

круто развернул его вправо.

- Видишь дверь? – повел он подбородком он на другую рекреацию этажа.

- Ага, спасибо… Я мигом, - кивнул Добряков и поковылял к указанной двери.

Ему стало гораздо легче уже от того, что эта самая дверь находилась

совершенно в другой стороне, почти диаметрально противоположной тому

полутемному коридору, в конце которого сидел тот человек, встречаться с

которым у Добрякова сейчас не было никакого желания.

283

Он ворвался в крохотный туалет, стремглав кинулся к унитазу и принялся

расстегивать джинсы. «Молнию» заело. Расцарапывая пальцы, Добряков изо

всех сил дергал бегунок книзу, пока, наконец, не отломил его ушко.

«Чтоб тебя!» - выругался он вполголоса. Но «молния» расстегнулась, он

стянул брюки с бедер и плюхнулся задницей на холодный кафель.

«Стульчака нет… да наплевать», - едва мелькнуло в голове, как внутри него

словно что-то прорвалось. Стремительная и острая боль заставила его