Марк Марциал - Эпиграммы Страница 56

Только стоит ли это красноречья?

Уник, ты носишь со мной единое кровное имя

И по занятьям своим близок и по сердцу мне,

В стихотвореньях своих ты только брату уступишь,

Ум одинаков у вас, но твое сердце нежней.

5 Лесбией мог бы ты быть любим вместе с тонким Катуллом,

Да и Коринна пошла б после Назона с тобой.

Дул бы попутный Зефир, если ты паруса распустил бы,

Берег, однако же, мил так же, как брату, тебе.

Раз ты шкуркою козьей прикрываешь

Лысый череп с макушкой и с висками,

Про тебя остроумно, Феб, сказали,

Что твоя голова всегда обута.

Трудно с тобой и легко, и приятен ты мне и противен:

Жить я с тобой не могу и без тебя не могу.

Галл с Луперком стихи свои сбывают.

Не разумны ль, скажи, поэты, Классик?

Коль шампиньонами ты или вепрем меня угощаешь

Запросто, а не затем, чтоб подольститься, я рад.

Если же веришь, что стал я богат, и мечтаешь наследство

Ты получить за пяток устриц лукринских, прощай!

5 Правда, твой пышен обед и роскошен, не спорю, но завтра

Станет ничем он, да нет, — даже сегодня, сейчас!

Весь он поганой метле с паршивою губкой на палке,

Весь он собакам пойдет и придорожным горшкам.

Краснобородки, и все эти зайцы, и вымя свиное

10 К желчному цвету лица, к тяжкой подагре ведут.

Этой ценой не хочу ни альбанских попоек, ни даже

Капитолийских пиров, ни у понтификов яств!

Пусть и сам бог одолжит мне нектар — он уксусом станет

Или же мутью дрянной из ватиканских горшков.

15 Лучше других ты гостей зови, хлебосол, на обеды,

Их завлекая к себе великолепием блюд;

Ну, а меня пусть друзья угощают нехитрой закуской:

Тот мне по вкусу обед, что по карману и мне.

Кудряшей ты оравы, Лин, наставник,

И тебя за хозяина считает

Постумилла-богачка, доверяя

Камни, золото, вина, конкубинов:

5 Испытавши твою хозяйка честность,

Предпочесть никому тебя не может.

Помоги ты моей несчастной страсти

И не так неусыпно охраняй ты

То, что сердце жестоко распаляет,

10 То, о чем я мечтаю днем и ночью

И к груди прижимать своей я жажду!

Белоснежных, прекрасных двойней пару

Крупных… Нет же, не мальчиков, — жемчужин!

Рощами лавров, чинар и лесами сосен высоких

С баней для целой толпы ты обладаешь один;

С целою сотней колонн у тебя возвышается портик,

И попираешь ногой ты белоснежный оникс;

5 Пыльный звенит ипподром под копытами лошади резвой,

Всюду журчат у тебя струи прозрачной воды;

Залы просторны твои… Но негде совсем пообедать

В доме твоем и поспать: ты же ведь в нем не живешь!

Что Фабуллина вечно водят все за нос,

Дивишься, Авл? Кто честен, тот всегда в дурнях.

Он, постоянно виски обвивавший венком пиэрийским,

Чья так известна была робким ответчикам речь,

Здесь он покоится, здесь твой, Семпрония, Руф достославный,

Чей даже пепел к тебе страстной любовью горит.

5 Сладостный слух идет о тебе по полям Елисейским,

И похищенье твое дивно Елене самой.

Лучше ее ты: назад ты ушла, похитителя бросив,

Та же и с мужем идти не пожелала домой.

Слышит рассказ Менелай о любви троянской с улыбкой:

10 Ведь похищеньем твоим сразу оправдан Парис.

Некогда, переселясь в обители светлые чистых,

Тенью славнейшею ты будешь в стигийском дому.

Не презирает похищенных жен Прозерпина, а любит:

Ты покоришь госпожу собственной силой любви.

Хоть богатств у тебя и денег столько,

Сколько редко найдешь, Патерн, у граждан,

Не даришь ничего, на деньгах сидя,

Точно страшный дракон, кого поэты

5 Воспевают как стража скифской рощи.

Но причина того, как сам болтаешь,

Сын твой собственный, жадности ужасной.

Простаков и невежд ты, что ли, ищешь,

Чтобы за нос водить их и дурачить?

10 Сам ведь ты воспитал его пороки!

264

Рыжий, смуглый лицом, с бельмом на глазу, хромоногий,

Чудо ходячее ты, если ты честен, Зоил.

Кто любить вам велит, девчонки, даром,

Тот пошляк совершенный и бесстыдник:

Не любите вы даром, а целуйте.

Но берет и за это Эгла-скряга

5 (Пусть берет: поцелуй хороший дорог!),

Да дерет-то за это слишком много:

Или фунт благовонной мази Косма,

Иль червонцев чеканки новой восемь —

Вот тогда поцелуй ее не вялый

10 И не стиснуты губы, как немые.

Лишь одно она делает охотно:

Целоваться хоть даром не желает,

Но сосать она даром не откажет.

За год раз десять, а то и чаще ты тяжко болеешь,

Но не тебе, Полихарм, это опасно, а нам!

Ибо, как только ты встал, ты ждешь от друзей подношений.

Ну, постыдись! Заболей как-нибудь раз навсегда!

Зачем, ты хочешь знать, в сухой Номент часто

На дачу я спешу под скромный кров Ларов?

Да ни подумать, Спарс, ни отдохнуть места

Для бедных в Риме нет: кричит всегда утром

5 Учитель школьный там, а ввечеру — пекарь;

Там день-деньской все молотком стучит медник;

Меняло с кучей здесь Нероновых денег

О грязный стол гремит монетой со скуки,

А там еще ковач испанского злата

10 Блестящим молоточком стертый бьет камень.

Не смолкнет ни жрецов Беллоны крик дикий,

Ни морехода с перевязанным телом,

Ни иудея, что уж с детства стал клянчить,

Ни спичек продавца с больным глазом.

15 Чтоб перечислить, что мешает спать сладко,

Скажи-ка, сколько рук по меди бьют в Риме,

Когда колхидской ведьмой затемнен месяц?

Тебе же, Спарс, совсем и невдомек это,

Когда ты нежишься в Петильевом царстве

20 И на вершины гор глядит твой дом сверху,

Когда деревня — в Риме, винодел — римский,

Когда с Фалерном винограда сбор спорит,

А по усадьбе ты на лошадях ездишь,

Где сон глубок, а голоса и свет солнца

25 Покой нарушить могут, лишь когда хочешь.

А нас толпы прохожих смех всегда будит,

И в изголовье Рим стоит. И вот с горя

В изнеможенье я на дачу спать езжу.

К девкам, Алавда, ты льнешь, по словам супруги, она же

Только к носильщикам льнет. Оба вы с ней хороши!

Сколько раз тебя в Риме поцелуют,

Лишь туда чрез пятнадцать лет вернешься,

Не сочли бы и Лесбия с Катуллом!

Чмокнет каждый сосед, косматый мызник

5 С поцелуем к тебе козлиным лезет,

Тут насядут ткачи, а там — валяльщик,

Тут сапожник, что с кожей целовался,

Подбородка паршивого владелец;

Недостатка не будет в гнойноглазых

10 И во всяких других со ртом поганым.

Право, не к чему в Город возвращаться!

Марса питомец, мой день, когда я впервые увидел

Зорю и мощное в ней звездного бога лицо,

Коль неугоден тебе алтарь дерновый в деревне

После столицы, где я жертвы тебе приносил,

5 Мне ты прости: разреши не рабствовать в эти Календы

И на рожденье мое вволю пожить мне дозволь.

Что мне бледнеть, если нет горячей воды для Сабелла

Иль для Алавды у нас крепкого нету вина,

Цекуб мутный цедить, сквозь мешок беспокойно вливая,

10 И то и дело сновать между своих же столов,

Тех и других принимать и, во время обеда вставая,

Мрамор холодный как лед голой ногою топтать, —

Что мне все это терпеть, вынося самому добровольно

То, что владыка и царь мне приказать бы не смог?

Как бы краткой и острой эпиграммой

Я тебя ни задел, дрожишь, Лигурра,

И желаешь прослыть ее достойным.

Но напрасно желанье, страх напрасен:

5 На быков лишь ярится лев ливийский,

А до мошек ему и дела нету.

Если жаждешь, чтоб о тебе читали,

Ты найди себе пьяницу поэта:

Грубым углем он или рыхлым мелом

10 Накропает стихи в отхожем месте!

Лоб-то твой не моей достоин метки.

Древний небес властелин величайший и старого мира,

Сладкий при ком был покой и не знавали труда,

Не было молний при ком и разить ими некого было,

И, не разрыта до недр, почва богата была,

5 Весел и ласков приди на этот радостный праздник

К Приску: тебе надлежит быть при твоем торжестве.