Змея, крокодил и собака - Барбара Мертц Страница 56

Эмерсон выпустил огромное облако голубого дыма.

– Если вы полностью закончили свою философскую дискуссию, мы можем попытаться разобраться в случившемся. Появление девушки вызывает ещё один вопрос, который я собирался задать, когда мисс Пибоди сбила меня с толку. Винси не может быть единственным участником.

Сайрус выразил удивление, услышав имя, и я взяла на себя все объяснения.

– Его голос тогда показался мне знакомым, Сайрус, но внешность была так хорошо замаскирована, что я не могла быть уверена. Эмерсон только что подтвердил моё предположение, и я думаю, что он вряд ли мог ошибиться. Вы знаете мистера Винси?

– Его репутацию, – ответил Сайрус, нахмурившись. – Из того, что мне известно, я не ожидал бы от него подобного.

– Он, конечно, был не единственным участником, – продолжала я. – Абдулла утверждает, что убил, по меньшей мере, десять врагов.

Эта реплика вызвала улыбку у Сайруса, но не у Эмерсона.

– Местные головорезы, – последовало краткое заявление. – Их можно нанять в любом городе Египта или мира. Девушка – просто ещё один инструмент. У Винси сомнительная репутация в отношении женщин.

– Женщин из… определённого класса, вы хотели сказать, – вставила я, вспомнив и неподдельную любезность Винси по отношению ко мне, и хорошо завуалированные намёки Говарда о его репутации. Подавляя возмущение, я продолжала: – Я нахожу интересным ваше использование термина «инструмент». Она по-прежнему может служить преступнику в этом качестве. Сайрус прав…

– Я не настолько наивен, – бросил на меня зловещий взгляд Эмерсон, – чтобы безоговорочно принять рассказ девушки. Если она шпионка, мы с ней справимся. Если она говорит правду, ей нужна помощь.

– Вероятно, женщина была красивой, прежде чем он напал на неё, – произнёс Сайрус.

Эта очевидная non sequitur[164], не имевшая, конечно же, тайного смысла, не укрылась от Эмерсона. Его рот ощерился особенно неприятной улыбкой.

– Была, да. И будет снова. Так что держите себя в рамках, Вандергельт, я не позволю отвлекаться на зов природы и мешать моей экспедиции.

– Если бы это зависело от меня, я бы вышвырнул её сегодня же вечером, – возмущённо выпалил Сайрус.

– Нет, нет. Где же ваша хвалёная американская галантность? Она остаётся. – Эмерсон повернулся ко мне с ещё более зловредной ухмылкой. – Она будет компаньонкой для мисс Пибоди.

* * *

Когда они ушли, я взяла кое-что и отправилась в комнату женщины. Дверь заперли снаружи, но ключ остался в замке. Я повернула его, объявила о своём присутствии и вошла.

Она лежала ничком на кровати, всё в том же пыльном чёрном халате. С некоторым трудом я убедила её избавиться от этого убранства. Она отказалась разрешить мне осмотреть нанесённые увечья, поэтому я вручила ей чистую ночную сорочку, которую захватила с собой, и позволила мыться в одиночестве. Когда она вышла из ванной, то, кажется, поразилась, увидев меня на месте. Отвернув лицо и съёжившись, как собака, с которой Сайрус сравнивал её, она бросилась к кровати и забралась под одеяло.

– Не знаю, что нам делать с одеждой, – сказала я, надеясь успокоить её, затронув тему, которая практически всегда заинтересует женщину. – Мой дорожный гардероб недостаточно обширен, чтобы экипировать тебя.

– Твои платья не подходят мне, – пробормотала она. – Я выше, чем ты, и не... не так...

– М-м, – задумалась я. – Тогда я куплю тебе новую одежду, когда мы в следующий раз остановимся городе. А это – грязные тряпки.

– И вуаль – пожалуйста! Она скроет меня от выслеживающих глаз.

Я сомневалась, может ли вуаль оказаться достаточной маскировкой для того, чтобы обмануть человека, которого женщина так отчаянно боялась, но поскольку моя цель состояла в том, чтобы успокоить её и завоевать её доверие, я решила не касаться неприятных тем. Мои тактичные вопросы успокоили её настолько, чтобы поведать мне часть своей истории.

История была печальной и, к сожалению, достаточно частой. Дитя отца-европейца и матери-египтянки, детство она провела лучше, чем потомство большинства таких союзов, поскольку отец-немец оказался порядочным человеком и обеспечил ей крышу над головой до восемнадцати лет. Его смерть отдала её во власть наследников, отказавшихся от какой-либо ответственности и пресёкших любые родственные отношения. Попытки поддержать себя с помощью достойного занятия не увенчались успехом из-за возраста и пола. Она нанялась горничной; её соблазнил старший сын хозяев, которые, обнаружив случившееся, выгнали её на улицу. Естественно, они обвиняли её, а не собственного сына. Она воспользовалась остатками своих сбережений, чтобы вернуться в страну, где родилась, и обнаружила, что родственники по линии матери ненавидят её не меньше, чем отца. Одинокая, отчаявшаяся, в Каире она повстречала... ЕГО.

Увидев, что она дрожит от усталости и волнения, я посоветовала ей отдохнуть. Её сдержанность, естественно, не могла длиться до бесконечности. Я была настроена узнать всё, что ей известно. Но это может подождать до следующего раза и, возможно, до более убедительного допрашивающего.

Когда мы готовились ко сну, я отправила слугу на деревенский базар приобрести одежду для Берты – так, она сказала, её зовут. Имя ей совершенно не подходило, вызывая (по крайней мере, в моём воображении) образ светловолосой германской безмятежности.

Я не достигла своей цели – проникнуть в мысли Берты – к тому времени, как мы прибыли в пункт назначения. Эмерсон отказался разбираться с этим вопросом.

– Что она может нам сказать? Что Винси – скотина, лжец и совратитель? Его прошлые деяния, будь то уголовные или иные, меня не интересуют – я не полицейский. Его нынешний адрес – даже если он настолько глуп, что вернулся в любое известное ей место – точно так же не имеет значения. Когда этот ублюдок мне понадобится, я найду его. А сейчас мне не до него. Я хочу продолжить свою работу, и я добьюсь этого любой ценой, вопреки разнообразным преступникам и суетливым женщинам!

* * *

На протяжении почти сорока миль вдоль Нила в Среднем Египте скалы Восточной пустыни отвесно поднимаются у самой кромки воды, за исключением одного пятна, где они отступают, изгибаясь назад, формируя полукруглый залив длиной около шести миль и глубиной – три мили. Бесплодная плоская равнина кажется ещё более запретной, чем иные заброшенные места, потому что на ней незримо ощущается наличие призраков – здесь,