Руслан Мельников - Тевтонский крест Страница 6

Кстати, это средство передвижения, в отличие от других телег, охранялось: Бурцев приметил пару вооруженных стражей. Но чем вооруженных! Диковинные топоры на длинных рукоятях и с широкими лезвиями. Дрова такими рубить – замаешься, а вот голову снять с плеч – запросто. Прямо‑таки музейные боевые секиры. Но если б только они…

Оба охранника в кольчугах. На головах – стальные шлемы‑шишаки, вроде «Ската», только без матерчатой обшивки. У каждого – по большому четырех угольному щиту в левой руке: добротная деревянная основа, обитая толстой кожей и усиленная металлическими полосами. Такой щит мало в чем уступит омоновскому.

Стоп… Топоры? Кольчуги? Шлемы? Щиты? Это что же такое получается, господа хорошие?! Кино тут снимают, что ли? Или в самом деле… тихо шифером шурша, едет крыша не спеша? В киношную версию происходящего хотелось верить больше. В собственное сумасшествие не хотелось верить совсем. Но все шло к тому. Или к башням перехода? Мысли о них настойчиво лезли в голову. Бурцев так же настойчиво гнал из памяти дикую сцену в парке. Подумаешь, полная луна! Подумаешь, бормочущие медиумы! Подумаешь, светящийся круг на асфальте…

Глубокий вдох. Помогает от паники – проверено, а сейчас главное – не запаниковать. Второй вдох, третий… Дышал он до полного кислородного одурения.

Потом как следует ущипнул себя. Больно! Страх перед осознанием своего безумия ушел. Вопросы остались.

Самый важный из них: если все это действительно затеяли киношники, то на кой им понадобилось вывозить из Нижнего парка потерявшего сознание милиционера? Чтобы в качестве декорации бросить в грязь под колеса допотопной телеги? Хороша, блин, декорация: боец ОМОНа в историческом фильме. Или тут «Янки при дворе короля Артура» на новый лад снимают? Сейчас и не такие извраты в моде. Но все равно… Киношники, даже самые что ни на есть авангардные, не рискнули бы топить сотрудника милиции в грязи. Дождались хотя бы, когда он придет в себя, объяснили, что к чему…

Бурцев с трудом оторвался от ряженых стражников. Нет ли тут граждан в более приличной и привычной глазу одежде? Должны же где‑то поблизости ошиваться режиссеры, ассистенты, операторы, осветители, девочки‑мальчики на побегушках и прочая суматошная братия, без которой не обходится ни одна съемка.

Братии не было. Нигде. Не было и камер. И машин с горделивыми кинокомпанийскими надписями вдоль бортов. Зато массовочку сюда нагнали – не хухры‑мухры.

Кроме двух воинов со старинными боевыми секирами, в поле зрения то и дело попадался убогий народец. В телегах среди замызганных тюков тихонько копошились женщины с детишками, которых Василий по ошибке тоже принял поначалу за невзрачные баулы. От поклажи веяло нищетой, от детей – болезнями и голодом, а худые изможденные женщины в перепачканных драных одежках глядели заплаканными невидящими глазами. Притихшие, настороженные, испуганные, выжидательно молчаливые статисты в телегах – все, от мала до велика – играли свою роль великолепно, правдоподобно. Даже холодок по коже. И не в гриме, не в актерском мастерстве дело. Никакой гример и никакое сценическое искусство не способны заставить актеров преобразиться в такое. Особенно детей.

Бурцеву стало тревожно. Есть подозрение, что вовсе не киношное лицедейство его окружает, а кое‑что пореальней. Удручающе‑давящая атмосфера странного табора слишком осязаема. Жутковатое здесь снималось кино. Кино без камер и режиссеров. Кино, где даже за кадром актеры играют ТАК… живут ТАК… Кино ли?!

Но какого тогда, спрашивается, здесь происходит? Не толкиенисты же и не члены клуба исторической реконструкции довели своих жен и детей до такого состояния, чтобы создать соответствующий антураж для очередных игрищ. И еще вопросик: куда подевались мужики? Кроме тех двух грозных типов с топорами, Василий пока их не видел. Но слышал отдаленный гомон мужских голосов.

Он обошел несколько телег. Ага, вот они, голубчики! Столпились у реки, обступили какого‑то всадника и орут, орут почем зря. Приветствуют, что ли?

Простолюдины – вероятно, крестьяне‑землепашцы, составляли подавляющее большинство шумного собрания. Но изредка среди грязных овчинок и волчьих полушубков мелькало железо: кольчуги, кожаные рубахи с нашитыми бляхами, стальные шлемы, копья, щиты, топоры, боевые цепы…

«Башня перехода», «Башня перехода», «Башня перехода», – упрямым дятлом стучало в голове. Бурцев начал догадываться о сути произошедшей перемены.

И догадки эти ему не нравились.

Глава 6

Бред! Сумасшествие! Безумие!

Отнюдь… Все не так уж и неправдоподобно, если спокойно, без паники и материалистической предвзятости осмыслить то, что с ним произошло. Итак, таинственное сборище тевтонской секты. Светящаяся аномальщина в парке, посреди которой он оказался. И не просто оказался, а прикоснулся к ней, пусть даже не руками, а дубинкой…

Что еще? Магистр неоскинхедов, вырядившийся в форму гитлеровского офицера с охапкой бумаг. Если верить подружке хиппаря, это было полное досье о ходе Великой Отечественной войны. И горящие в ночи цифры, еще на аллее парка, вызвавшие у Бурцева ассоциацию с 1941 годом…

Все случилось там, где некогда возвышалось древнее строение. Большая башня перехода, надо полагать, основание которой раскопали гитлеровцы? И на этом самом месте Бурцев разнес «демократизатором» малую гиммлеровскую башенку, похищенную сектантами из музея. Вот и открылся портал, способный перенести человека не только в пространстве, но и во времени.

Та девица из парка говорила, что магистр собирался кого‑то о чем‑то предупредить. Теперь можно догадаться – кого и о чем. Если предположить – просто предположить в порядке бреда, что некий посланец из будущего, знающий все нюансы неудачной для Германии военной кампании в России, сообщит обожаемому фюреру о предстоящих сражениях во всех подробностях… И если слова такого «пророка» будут приняты на веру… Елки‑палки, да ведь подробная информация стоит дороже всей шпионской сети Вермахта. Она действительно способна изменить ход истории. Но главарь сектантов‑скинов в прошлое так и не попал. Вместо него туда отправился случайный хрононавт из ОМОНа.

Все сходится, кроме одного. Ведь, по идее, его, Василия Бурцева, тоже должно было забросить в 41‑й!.. Так ведь и забросило! Только не в 1941‑й, а в 1241‑й. Забыл, что ли, как ногой «девятку» на «двойку» исправил? Забыл, что медиумы – помощники магистра – даже глазом не моргнули. Вот и обживайся теперь, Васек, в тринадцатом веке.

Захотелось взвыть. Эх, правильно говорил Пацаев: головой сначала надо думать, а уж потом действовать. Бурцев шагнул вперед – к возбужденной толпе, которая казалась ему сейчас пострашнее скинов. Никогда раньше он не передвигал ноги с таким трудом. И дело вовсе не в грязи, облепившей омоновские берцы. Не только в ней.

С телег на Бурцева встревоженно поглядывали женщины и дети, а вот мужики у реки его пока не замечали. Когда люди стараются переорать друг друга, они редко замечают, что происходит вокруг. А ор над речушкой Стоял несусветный.

– … Хенрик Побожны!.. Хен‑рик По‑бож‑ны!.. – с трудом разобрал Бурцев отдельные слова. – … Ксьяже Вроцлава!

Язык похож на русский. Видно, братья славяне глотки дерут. К болгарам, что ли, попал? Или нет, скорее к полякам. Да, точно к ним. Музейная башенка‑то была из Польши. Если он что‑нибудь в чем‑нибудь понимает, то похищенный скинами экспонат представлял собой уменьшенную копию того самого сооружения, останки которого лежат теперь выщерблен‑ными и вросшими в землю глыбами вдоль дороги.

Польша, значит? Вот так сюрприз! Особенно для того, кто по польски кроме «пся крев» ничего и не знает, даром что в роду у Василия поляков – не намного меньше, чем русских.

И тут произошло нечто.

– Слава Генриху Благочестивому! – провопил кто‑то. – Слава сиятельному князю Вроцлава!

У Бурцева перехватило дыхание. Это невероятно, но он начинал понимать кричавших. Теперь не было нужды напрягать слух, вычленяя отдельные слова и догадываясь о смысле остальных. Пробуждение генетической памяти? А почему бы и нет? Кому известно, что происходит с человеком, угодившим в далекое прошлое? В прошлом он ведь не совсем тот человек, что был прежде. Точнее, позже… Тьфу, голова идет кругом. Фантастика! Да, генетическая память – вещь сильная. Бурцев даже не ощущал забавного инородного акцента, будто сам всю жизнь говорил исключительно по‑польски. Говорил? Кстати, хорошая идея… Не мешало бы проверить.

На всякий случай он прикрылся щитом и слегка похлопал резиновой дубинкой по спине человека в простеньком крестьянском тулупе. Только‑только извлеченная из лужи «РД‑73» оставила на чужой спине отчетливые следы гуталинового цвета. Крестьянин не рассеялся, как подобает бесплотному призраку, но и не отреагировал на приглашение к беседе – слишком уж надрывался криком, сердечный. Бурцев тряхнул его за плечо – хорошенько тряхнул, украсив тулупчик незнакомца отпечатком грязной пятерни. Тот наконец соизволил повернуться. Рыжие волосы, раскрасневшееся веснушчатое лицо, туповатые, но и хитрющие глазенки, щербатый рот, распахнутый в дурацкой улыбке… Ох, и рожа!