Макс Лукадо - Я не центр Вселенной Страница 6

«нечистый» в те времена называли прокаженных. Так Божья святость заставляет замолкнуть человеческое

самомнение.

Но Божья милость делает святыми и нас. Смотри, что происходит дальше.

«Тогда прилетел ко мне один из серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с

жертвенника, и коснулся уст моих и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и

грех твой очищен» (Ис. 6:6,7).

Сам пророк ни о чем не просил. Ни о каких благословениях. Он едва осмелился надеяться на

помилование. Но Бог полон благодати и готов прощать. Он очистил грех Исайи и дал его жизни новое

направление. И вот Господь вопрошает: «Кого Мне послать? и кто пойдет для Нас?» (Ис. 6:8). Руки и сердце

пророка устремляются к небу. «Вот я, пошли меня» (Ис. 6:8). Мимолетное знакомство с Божьей святостью, — и

Исайя больше не может молчать. Как если бы он обуздал неистовство той реки на дне каньона. Как если бы

увидел то же, что и Моисей, — Самого Господа.

Хоть и мимолетное знакомство, но ведь с Самим Богом. С Богом, не похожим ни на кого другого. Встреча

со святой непохожестью.

ГЛАВА 5

«МИНУТОЧКУ»

Обычно, когда маленькие дети произносят новое для них слово, родители ликуют.

— Дорогая, малыш Бобби только что сказал «бай-бай»!

— Мам, ты не поверишь, что творит твоя внучка. Она до пяти сосчитала!

— Эрни, ну-ка покажи дяде Тому, как поет птичка.

В такие моменты мы готовы хлопать от радости в ладоши. Я всегда так и делал. Но было одно исключение.

Однажды моя дочь произнесла фразу, заставившую меня умолкнуть. Дженне тогда было года два и она

еще только начинала говорить. В тот вечер она, цепляясь своей ручонкой за мою ручищу, прогуливалась по

нашей гостиной. Вдруг она остановилась, уставилась на мяч на полу, затем посмотрела на меня и заявила:

«Минуточку!» Рука Дженны выскользнула из моей, и дочка оставила меня в одиночестве.

Минуточку? Кто поведал ей о минутах? Вообще-то стиль ее существования не предполагал, что она имеет

хоть какое-то представление о времени. Младенцы же ничего не знают о таких вещах, как начало или конец, спешить или медлить, поздно или рано. В крохотном мире ребенка настоящее время занимает все

пространство существования, а представления о будущем и прошлом сведены к минимуму. Но эта фраза

Дженны — «Минуточку!» — свидетельствовала о том, что время начинает проникать и в ее мир.

В автобиографии «Священное путешествие» Фредерик Бьюкнер делит свою жизнь на три этапа — «до

времени», «после времени» и «вне времени». Годы детства, пишет он, проходят «до времени»: «Какой ребенок с

наступлением лета станет думать о том, что оно когда-то кончится? Какой ребенок, увидев на детской площадке

выпавший снег, будет размышлять о том, что снега здесь когда-то не было?»

Может, детство для нас сродни той жизни, что Адам и Ева вели до грехопадения? Пока эта супружеская

пара не перешла границы владений дьявола и не съела запретный плод, никто ведь не печатал календарей, не

носил часов и не строил кладбищ. Они пребывали в мире, свободном от временных ограничений. Также как в

мире двухлетней Дженны минуты являлись величиной неизмеряемой. Никаких сложностей, ежедневные

прогулки, сон, музыка, папа, мама. Но «Минуточку!» возвестило, что и на этот островок невинности проникли

коварные пираты. Время оккупировало мир моей дочери.

И вот она начинает понимать, что жизнь — это сумма мгновений, совокупность элементов, поддающихся

измерению и счету. Как сдача в кармане или кнопки в банке. В вашем кармане еще может быть полно

десятилетий, а в моем осталось лишь несколько лет. Но все равно каждый располагает какой-то суммой

временных отрезков.

Каждый, но не Бог. Если уж составлять список высказываний Христа, способных потрясти наше привычное

человеческое восприятие мира, давайте одним из первых поставим там и это: «Прежде нежели был Авраам, Я

есмь» (Иоан. 8:58). Если бы толпа и не убила Иисуса сразу же после этого заявления, то уж спустя какое-то

время точно бы расправилась. Он провозгласил Себя Богом. Вечным Существом. Тем, Кто «Высокий и

Превознесенный, вечно Живущий» (Ис. 57:15).

Писание словно старается передать нам эти слова в стереозвучании. Бог существует «от века» (Пс. 92:2).

Он есть «Царь вечный» (Иер. 10:10). «Нетленный» (Рим. 1:23). «Единый имеющий бессмертие» (1 Тим. 6:16). Небо и

земля исчезнут, «но Ты — тот же, и лета Твои не кончатся» (Пс. 101:27). Легче сосчитать, сколько тонн соли

содержится в Мировом океане, чем как-либо измерить Божьи годы. Потому что «число лет Его неисследимо»

(Иов. 36:26).

Проследи, как дерево вырастает из семени. Проследи, как платье попадает на прилавок с фабрики.

Проследи, как младенец зарождается в утробе матери. Проследи, как Бог... как...

Нет, не получится. Бога даже Сам Бог не творил. «От начала дней, Я Тот же» (Ис. 43:13). Вот поэтому Иисус

и делал заявления вроде: «Прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Иоан. 8:58). Он даже не сказал: «Я

существовал еще до того, как Авраам родился». Бог никогда не говорит о Себе: «Я был». Потому что Он всегда

есть. Он есть — и прямо сейчас, и в дни Авраама и в конце этого мира. Он вечный. Он не живет в мгновения

времени, следующие друг за другом. Мир Его бытия — одно-единственное мгновение. Или, лучше сказать, Его

мир — вообще «безмоментный», вневременной.

Для Него человеческая история представляется не вереницей веков, а одной-единственной фотографией.

Твою жизнь, всю целиком, Он видит сразу, лишь мельком взглянув на нее. Твое рождение и твоя смерть

существуют для Него в одной фоторамке. Он знает и твое начало, и твой конец, потому что Сам не имеет ни

того ни другого.

Понимаешь хоть немного? Нам, существам, закованным во времени, вечность кажется чем-то

непостижимым.

Это все равно, как если бы тебе в руки попала книжка на кан-дзи (ну конечно, если ты сам не японец). Вот

ты разглядываешь эти странные начертания, изучаешь зигзаги иероглифов. Но в итоге все-таки качаешь

головой. Для понимания такого странного языка в твоей голове не находится места. А если бы кто-то научил

тебя читать и писать по-японски? Предположим, какой-то носитель языка уделил бы свое время, а ты бы

обнаружил в себе волю и желание... И вот, день за днем, ничего не значившие символы превращаются в

повествование, полное смысла.

С Божьей помощью нечто подобное происходит с нами и в том, что касается понимания вечности. Бог

учит нас своему языку. «И вложил вечность в сердце их» (Еккл. 3:11, New American Standard Bible), Все начинается

с предчувствия, что мы были созданы для каких-то вечных целей, и с надежды, что это предчувствие верно.

Помните историю об орле, воспитанном курами? Из своего курятника однажды он увидел орла, парящего

в облаках, и в сердце его что-то зашевелилось. «И я могу так!» — зашептал он. Другие курицы смеялись, но

он-то лучше знал. Он был рожден другим. Он был рожден с верой в иное.

Вот так и с тобой. Твой мир простирается далеко за пределы твоего курятника. Вечность добивается

твоего внимания. Твое земное бытие по сравнению с Небесами все равно что песчинка рядом с Эверестом. А

если этих песчинок всего-то две, мы и представить не можем, как выложить из них гору. Небеса же — это как

собрать весь песок на всех пляжах мира и еще добавить... Земная же жизнь будет тогда чем-то вроде сотой

доли одной песчинки... Хочешь подсказку, как определить продолжительность всего твоего земного

существования? Повторяй за моей Дженной: «Минуточка!»

Не это ли определение выбрал и Павел? «Наше легкое страдание всего лишь на мгновение, но оно

производит в нас избыточное, преобладающее, вечное чувство избыточной славы» (2 Кор. 4:17, New King James Version, курсив автора).

А что если бы мы увидели апостола в тот самый момент, когда он пишет эти строки? К тому времени он

уже был «безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти». «От Иудеев, — пишет он, — пять раз

дано мне было по сорока ударов без одного; три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза

я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине морской» (2 Кор. 11:23-25). И до сих пор он пускается

в опасные для жизни походы по рекам, бродит по пустыням, подвергается холоду, нападениям, голоду и жажде.

Это и есть, по словам самого Павла, то самое легкое страдание, посещающее нас всего лишь на мгновение.

Что если бы у нас было такое отношение к жизни? Что если б мы смогли увидеть свои трудности как