Алексей Дударев - Белые Росы Страница 7

— Куда? — опешил сибиряк и удивленно спросил: — За что?

— Быстро собирай все и пошли. Совсем обнаглел!

— Да вы что, ребята? У меня же самолет!

— Собирайся...

— Да что я сделал-то? — чуть не плачет сибиряк и вдруг, перехватив взгляд на бутылку, начинает хохотать: — Ой, братцы! Ну, вы даете! Это же вода! Колодезная... Из наших ключей. Мне моя Зинка всегда на дорогу дает... А вы... Ой, не могу!

— Рассказывай, рассказывай...

— Да попробуйте, елки зеленые!

— Гражданин!

— Ну, понюхай хоть...

Милиционер понюхал, не поверил собственному носу, попробовал. Вода!

— Ну, а зачем ты ее возишь за собой? Вон ведь вода! — показал тот, кото­рый пробовал, на мраморный фонтанчик в углу.

— Я такую не пью. Она с железом.

— Ну и что?

— Не хочу, чтобы у меня внутри железо было.

Милиционеры ушли.

Сашка подошел.

— Дай воды...

— На! — сибиряк налил полный стакан.

Сашка маленькими глотками опорожнил его.

— Понимаешь, брательник, какая штуковина... Зинка моя... Ну, ударни­ца! Сама, понимаешь, кнопочка такая, в кармане носить можно, а сына на пять кило отчебучила... Орет, как бугай! За витаминами отправила. Трактор бросил, за витаминами лечу. Ты представляешь, сколько при таком весе вита­минов надо, чтобы все путем было! Как вода? Скажи... Из моего колодца... Полгода рыл, думал, до Пентагона докопаю... Нигде такой нет.

— Есть, — сказал Сашка. — У нас в Белых Росах.

— А это может быть, — неожиданно легко согласился сибиряк.

Лайнер стремительно пробежал по взлетной полосе, лег большими сере­бристыми крыльями на упругий прозрачный воздух и понесся догонять оди­нокое облачко на горизонте.

Поздно ночью Мишка Кисель вошел во двор старика. Он был одет в свет­лую куртку с молнией, на плече — рюкзак. Постучал негромко в окно:

— Дядька Федос!

Окно распахнулось, в нем показался весь в белом старый Ходас.

— Чего тебе?

— Топор-то отдай, — тихо и жестко попросил Кисель.

— Вон в углу торчит, — кивнул старик.

Кисель подошел, вырвал из бревна топор, вернулся.

— Ваську позови...

— Сидит Васька, — вздохнул старик.

— Как... сидит? — удивился Кисель.

— В городе чего-то набедокурил... Десять суток дали... К Марусе заходил?

— Нет.

— Зайди.

Кисель покачал головой:

— Боюсь... Остаться могу, — глухо промолвил Кисель и пошел в темноту.

Старик еще долго сидел в окне.

Кричали первые петухи.

Кисель вышел на шоссе перед изогнутой стрелой указателя. Остановился, перевел дух, поправил на плече рюкзак, какое-то время смотрел на исцарапан­ный указатель. Потом легко одной рукой разогнул его, глянул в последний раз на темную спящую деревню и быстро-быстро пошел по шоссе к освещенному электрическими огнями городу.

И вот наступил тот день для жителей неперспективных Белых Рос, когда все сомнения по поводу дальнейшей судьбы деревни одним махом разрешились.

— Дорогие жители Белых Рос! — радуясь и волнуясь не меньше самих «жителей», говорила полная женщина с депутатским значком на груди. —

Ваша старая деревня с таким милым поэтическим названием переживает свое второе рождение! Через год-два на этом месте вырастут многоэтажные дома, магазины, школа, детские учреждения, предприятия бытового обслу­живания... И особенно приятно то, что ваша деревня не исчезнет! — продол­жала женщина. — Решением горисполкома новый микрорайон будет носить название Белые Росы! Более того, всем вам, я повторяю, всем без исключе­ния, предоставляются благоустроенные квартиры в одном доме в двух шагах отсюда. Вот этот дом! — женщина показала рукой на серую бетонную башню метрах в пятидесяти от деревни.

Все головы одновременно, как у туристов, повернулись в сторону дома... Огромная махина всеми окнами смотрела на людей. Кто-то даже зааплодировал.

— Улица, уже городская улица, — продолжала женщина, — на которой вам предстоит жить, будет называться Белоросинская. Счастья вам, дорогие мои, радости и здоровых деток в новом доме!

Тут зааплодировали все. Маленький шустрый фотограф бегал вокруг, приседал и щелкал фотоаппаратом.

— Позвольте мне, — продолжала женщина, — выполнить приятное поручение исполкома Первомайского районного Совета народных депутатов и вручить вам ордера и ключи от новых квартир...

Тишина.

— Ордер на однокомнатную квартиру вручается старейшему жителю деревни Белые Росы, ветерану трех войн, ветерану труда — Ходасу Федору Филимоновичу...

Все зашумели, захлопали в ладоши, задвигались, заулыбались...

— Ну че ты пнем стоишь? — прошептал Гастрит. — Иди, если просят. Пока дают...

Старик подошел к колодцу.

— Поздравляю вас, дорогой Федор Филимонович! — женщина протянула старику синенькую бумажку и ключик. — Долгих лет вам жизни, здоровья, счас­тья! — и даже обняла. Но, обняв, прошептала на ухо: — Скажите что-нибудь...

Старик повернулся к односельчанам.

Все ждали от него речи.

— Ну, чего сказать?.. — заволновался Ходас. — Родился я, значит, тут в од­на тысяча...

— Знаем, когда родился, — крикнул кто-то. — Речь давай!

— А ты там не вякай! Говорю что говорю! — огрызнулся старик и про­должал свою «речь»: — Родился я, значит, тут, женился тоже тут... Войну, зна­чит, одну с Буденным Семеном Михайловичем, другую в Карелии, а третью, значит, тоже тут, в партизанах... А теперь во квартиру дали... Помру, значит, с удобствами... Спасибо...

Он вытер пот и пошел.

— Ну, Федос! — упрекнул его Гастрит. Не умеешь ты красиво говорить.

— Я зато думаю красиво! — буркнул старик.

— Все думают, — махнул рукой Гастрит.

Женщина улыбнулась, сказала растроганно:

— Спасибо, дедушка...

— За что? — изумился старик.

— За все. За всю вашу жизнь... — очень тихо, только ему одному сказала женщина, опять улыбнулась, взяла новый ордер и ключик.

— Ордер на трехкомнатную квартиру вручается...

В своем гнезде сидел одинокий аист.

Тревожно поглядывал по сторонам.

Клекотал.

Потом вдруг взмахнул крыльями и полетел.

К новому дому бежали семьями по мере получения ордеров и ключей. Именно бежали, а не шли.

— Петька! — задыхаясь, кричала седая старушка, прижимая к груди чер­ного как смоль кота. — Возьми кошку!

— Ай! — отмахнулся молодой белобрысый парень.

— Возьми, я сказала! Кошка первой должна войти! Или дай хоть я войду, чтоб мне первой в новой хате помереть.

— Бросьте вы, мама!

— Петька, у тебя же семья и дети малые!

И захлопали двери, зазвенели оконные стекла, загудели лестницы под ногами, застонал-завыл лифт. Бурная, восторженная жизнь вошла в серый железобетон.

Первым делом, конечно же, высыпали на балконы.

— А высоко-то как!

— Банчук! Ты меня видишь?

— Не!

— И я тебя не вижу...

— Елки-моталки! Да тут же двух кабанов держать можно!

Струк, перегнувшись через перила, звал соседа:

— Кулага! Кулага!

С балкона этажом ниже показалась нервная голова Кулаги.

— Че?

— А я сверху тебя, — довольный до невозможности, сообщил Струк.

— Ну и что?

— А вот тьфу на тебя с высоты и все, — расплылся в добродушной улы­бочке Струк.

— Отобью голову! — взвился Кулага. — Я сказал...

Мурашка, увидев хозяина, подняла от травы морду и замычала. Старик подошел к ней, достал из кармана большой кусок хлеба, протянул к коровьим губам:

— На, поешь, — отломил кусочек, отдал корове. Та осторожно взяла хлеб с ладони старика.

— На базар завтра пойдем... — вздохнул Ходас, достал из другого карма­на ордер и ключ. — Вот видишь, квартиру в городе дали. Не обижайся...

Большое розовое солнце через ветви деревьев смотрело на старика.

Утро. По обочине ведет старик свою Мурашку к городу... Чуть впереди шагает Андрей... Молчат... Проносятся мимо автомашины...

— Ты куда сразу? — спрашивает старик.

— На работу. А потом в мебельный... Стенку посмотреть надо...

— Деньги есть?

Андрей кивает.

— А то могу дать...

— Не надо...

— И нечего обижаться! — сердито говорит старик. — Сашка вон со дня на день должен явиться... Я как чувствовал...

— А кто обижается? — оборачивается сын. — Только насчет того, что я бы твоей смерти ждал, это, папаша, дурь несусветная...

— Нечего дурь близко к сердцу принимать, если ты разумный... — напа­дает старик и делает неожиданный переход: — А денег могу дать.

Андрей улыбнулся, заметил вдали рейсовый авобус, зашагал шире.

— Я поехал!

— Андрей! — позвал старик. — Зайди после работы к нашему охламо­ну... Может, голодный сидит, так купи чего-нибудь...

— Хорошо!

— И скажи, что Кисель смотал удочки из деревни...

Под вечер Андрей пришел на свиданье к Ваське. Братья сидели на травке у синего забора, курили... Андрей рассказывал: