Наталия Сухинина - Куда пропали снегири? Страница 7

Всё, что происходило в обители, настоятель покры­вал любовью. Конечно, слухи об издевательствах над ним просачивались и доходили до митрополита. Он посылал с поручениями разобраться. Но Дионисий всё отрицал, от всего отказывался.

Целый год провёл настоятель лаврский в душном подвале Новоспасского монастыря. Спасение пришло от Иерусалимского патриарха Феофана. Именно он удостоверил невинность архимандрита Дионисия, не найдя в исправленных им книгах никакой ереси и ни­каких отступлений от догматов. Настоятель был возвращён в Троицкий монастырь. Произошло это ле­том 1619 года.

Есть удивительные страницы. Они написаны Симо­ном Азарьиным, почтенным старцем Троице-Сергиевой обители. Он вспоминает, как Иерусалимский пат­риарх посетил обитель преподобного Сергия и оказал настоятелю Дионисию великую честь. Стоя у раки Преподобного, патриарх снял свой клобук, положил его в раку с мощами Радонежского чудотворца, а по­том надел на седую голову кроткого архимандрита. При этом сказал: «Даю тебе благословение, сын мой, и знаменую тебя в великой России, среди братии тво­ей да будешь первый в старейшестве по благослове­нию нашему...»

Началась привычная жизнь смиренного троицкого инока. Он, как всегда, был кроток и смирен, много трудился, не гнушался самыми чёрными работами, проводил ночи в молитве и поклонах. Основатель оби­тели преподобный Сергий был во всём примером ему. Зла, конечно, не помнил. Как старого, так и нового. Клеветники и завистники изобретали всё новые и но­вые «крамолы». То Дионисий задумал «подсидеть» патриарха, то он не хочет выполнять царского повеле­ния. А он не бил себя в грудь, не клялся в невиновнос­ти, он молчал. Братия любила его. Жил в монастыре старец Дорофей, немощный, древний. Совсем уже за­немог, готовился к смерти, а тут весть: Дионисий от­бывает по неотложным делам в Москву.

-   Уезжаешь, а я умираю, так хотел быть погребён­ным твоей рукой, - засокрушался старец.

-   Не дерзай умирать до моего возвращения, - бла­гословил старец. - Дождёшься, тогда и погребу тебя, как надо.

Уехал. Старец дождался. Зашёл Дионисий к нему в келью, благословил, пошёл к вечерне. А через пят­надцать минут пришли сказать, что Дорофей умер.

Сам же Дионисий преставился 10 мая 1633 года. Господь за терпение и кротость наградил его лёгкой смертью. Утром он отстоял службу, потом почувство­вал слабость, пригласил братию, простился со всеми, простил всех, принял схиму и мирно отошёл. Отпевал его сам патриарх Филарет. Святые мощи Дионисия были перевезены в Москву для отпевания в Богояв­ленском монастыре, а потом возвращены в Лавру. Один священник лаврской слободы Феодор не смог прибыть на его похороны. Скорбел, печалился, а Дио­нисий пришёл к нему во сне, объяснил:

- Почему все пришли и благословение у меня про­сят, потому что остаются здесь. А ты скоро пойдёшь за мной.

Через восемь дней Феодор скончался. Угоднику Божьему открывается многое, как многое и даётся.

А далось ему действительно много. Он много понёс скорбей и много успел сделать для Отечества. Он много прощал и этим подготовил свою душу к небесному со­зерцанию. Он много любил, и сердце его, наполненное любовью, звенело прекрасной песней. Эта песня покры­вала и унижения, и насмешки, и наветы, и предатель­ства. Он просто не видел их, не слышал, не понимал.

Сын Отечества, готовый положить на алтарь спасе­ния его свою пречистую главу. Божий раб, не гнушаю­щийся рабством, а с радостью служивший всем, кто этого хотел. Угодник. Святой. Преподобный Диони­сий Радонежский - именно так зовут его православ­ные люди, воспевающие ему память и чтущие его подвиги. Не случайно, наверное, святые мощи его по­чивают в Троицком соборе Лавры, в юго-западном притворе, на том самом месте, где была келья препо­добного Сергия Радонежского. Не случайно и он зо­вётся Радонежским, как и все ученики Преподобного.

Когда Отечество в опасности, Господь посылает во спасение ему верных сынов. Дионисий Радонежский был послан России в лихолетье Великой Смуты. Он взял на себя ношу скорбей Отечества и нёс её по жиз­ни, равно как нёс и крест Христов. Всю жизнь. До по­следнего дыхания. А ещё он всегда помнил, что имя ему - православный, и ничем не запятнал сие имя. Служение людям и служение Богу. Жизнью своей Ди­онисию удалось соединить в себе два этих великих служения. Ещё в Смутное время, когда был неурожай­ный год, спекулянты взвинтили на московских рынках цены на хлеб, и столице грозил голод. Что делает сми­ренный инок Сергиевой обители? Он вывозит всё до зёрнышка из лаврских житниц на московские рынки и этим сбивает цену на хлеб. Спас Москву.

Он спасал её и когда благословлял на борьбу с по­ляками Козьму Минина. И когда писал при свечах воз­звания к народу, и когда собирал по лесным больша­кам и погребал достойно братьев своих и сестёр рус­ских. Он спасал её и тогда, когда сам терпел скорби невыносимых, тяжких наветов. Потому, что если бы не выстоял, многих бы этим соблазнил. Тверской уро­женец Давид Зобниновский. Преподобный Дионисий, Радонежский чудотворец. Сын Отечества и спаситель Москвы. А ещё раб Божий. Редкая жизнь вмещает в себя столько вех и столько назначений.

ПОМОЩЬ ПРИДЁТ ИЗ РОССИИ

Мороз за тридцать завис над шведской деревней Ланденпаа сизой, прозрачной дымкой. Соби­ралась ехать сегодня на встречу с Бенгтом Похьяненом, что живёт в пятидесяти километрах от деревни, но по такой погоде хороший хозяин и собаку не выгонит. Остаюсь дома. Конечно, расстраиваюсь, конечно, огорчаюсь.

-   Включить телевизор? - предлагает хозяйка, рус­ская женщина Анна, определившая меня к себе на постой.

-   А что ещё делать? Включай...

На экране немолодой мужчина с маленькой окла­дистой бородкой и грустными глазами.

-   Бенгт! - ахает Анна. - Надо же, Бенгт!

Да, Бенгт Похьянен. Пятьдесят километров остались сэкономленными, а знакомство состоялось. Мы пере­хитрили мороз. Всматриваюсь в лицо человека, о кото­ром много слышала и ради встречи с которым приехала в этот далёкий северный край. Он что-то спокойно, не­торопливо рассказывает, и среди шведских слов я с ра­достью улавливаю три русских - Бог, любовь, Достоев­ский - Бенгт Похьянен говорит о православии.

Что я знаю об этом человеке? Бывший протестан­тский священник, живший в благополучии, достатке, уважении и почитании, писатель, специалист по куль­туре, очень востребованный шведским обществом, из­давший много книг, имеющий имя в литературе.

И вот, наконец, Бенгт Похьянен встретил нас на по­роге своего дома, усадил поближе к камину, согрел чаю.

-   Бог, любовь, Достоевский? - спрашиваю по-рус­ски.

Бенгт смеётся.

-   Я знаю ещё слово «образ», - с трудом выговари­вает он русские слова.

Маленькая церковь соединена с домом широкой де­ревянной лестницей. Спускаюсь с неё и ощущаю под­кативший к горлу комок. Наши родненькие, русские святые, «завсегдатаи» православных горниц взирают с чудных икон. Преподобный Сергий Радонежский, преподобный Серафим Саровский, Казанская Божия Матерь, «Всех скорбящих Радость». Самые почитае­мые на Руси иконы вокруг. Далеко я от Руси, а всё рав­но - дома. Как премудро устроено Создателем: дом там, где отрада твоей душе. А уж здесь моей душе ве­ликая отрада.

Все иконы написаны женой Бенгта Моникой. Она преподаёт в школе шведский и английский, но рисовала всегда, и в той, далёкой теперь уже протестантской жизни баловалась портретами и натюрмортами, пейза­жами. Они бережно развешаны по стенам большого до­ма. Ходила и любовалась, отдавала должное вкусу, чувству цвета, композиционной чёткости. Но вот спус­тилась в храм и возликовала. Мой путь по дому, из ком­наты в комнату (здесь пейзаж, там портрет) всё ближе и ближе к церкви - путь самой Моники к иконе.

-   С чего же началась ваша дорога к православию? - спрашиваю Бенгта.

-   Моника первая пошла по этому пути. «Братья Ка­рамазовы». Книга появилась в нашем доме, когда я ещё был священником лютеранской церкви. «Карама­зовы» Монику потрясли. Она первая завела разговор о православной вере. Я священник, и эти разговоры всерьёз не воспринимал. Видно, не настала ещё пора...

Да, пора ещё не настала, но часы лютеранского свя­щенника по секундочке, по минутке уже отсчитывали православное время.

Откуда взялся он, нечаянный путник, русский че­ловек Александр на пороге дома лютеранского свя­щенника Бенгта слякотной осенней ночью? Бенгт дал ему кров, и они проговорили до утра. Александр, пра­вославный христианин, рассказывал Бенгту о святой Руси, о великих подвижниках благочестия, с радостью умиравших за православную веру, о Соловках и Сер­гии Радонежском.

-   Я почувствовал в словах Александра несокруши­мую силу. Так можно говорить только об истине. Он уехал, а мы с Моникой вспоминали его каждый день. Очень хотели побывать на Соловках, ведь это от нас не так уж и далеко географически.