Златан огорчениях. - Я — Златан Страница 7

Как-то раз отец взял нас с Санелой с собой в Арлёв поплавать. Потом я гостил у друга. По пути домой пошел дождь. Он усили- вался, и мне пришлось что есть силы крутить педали велосипеда. В итоге домой я приковылял весь промокший до нитки. Тогда мы уже переехали на улицу Зенит, что немного в стороне от Русенгор- да. Я изнемог, меня качало из стороны в сторону, да еще, в при- дачу, начались боли в животе. В общем, я был разбит. Я едва мог идти, рухнул на кровать и укутался. Затем меня вырвало, начались судороги, я стал бредить.

Вернулся домой отец. Опять в своем репертуаре, его не переде- лаешь. Снова пьяный, а холодильник по традиции пуст. Но когда приходит беда, ему нет равных. Отец быстро вызвал такси, взял меня на руки, как младенца, и понес к машине. Я был тогда лег-

Мы заботились о нем. C делами сентиментальными он обра- щался к Санеле, с другими проблемами — ко мне. Я взял наОсебя ответственность за него и заступался. Но в остальном я оставался отнюдь не святым и не всегда был приветлив даже с друзьями или товарищами по команде. Я был излишне агрессивен и позволял себе такие выходки, из-за которых сейчас пришел бы в бешенство, поступи так кто-либо в отношении моих Макса и Винсента. Увы, это факт. Уже тогда я был, скажем так, неоднозначным.

Я был одновременно и дисциплинированным, и диким. Я вы- вел насчет этого свою философию: нужно не только заявлять о себе, но и подтверждать слова делом. Не просто так — взять и ска- зать: «Я — лучший, а вы кто такие?». Нет, конечно, ведь это как-то по-детски. Но и не быть похожими на скромных шведских звезд с их невнятным лепетом. Мне хотелось быть лучшим, оставаясь при этом задиристым и даже вызывающим. Разумеется, я даже не мечтал превратиться в суперзвезду или что-то в этом роде. Боже, о чем вы — я же из Русенгорда?! Но, тем не менее, все эти мысли помогли мне стать хоть немного другим.

Я был, что называется, проблемным малым. Еще и немного су- масшедшим. Но при этом обладал своим характером. Я мог опо- здать в школу (рано подняться было проблемой), но при этом хотя бы выполнял домашние задания (каюсь, не всегда). Легче всего мне давалась математика. Раз, два, три — и я находил решение. Это чем-то напоминало игру на футбольном поле. Образы и ре- шения приходили ко мне молниеносно. Но меня тошнило от того, что нужно скрупулезно записывать все это на бумагу, и учитель ду- мал, что я «сачкую». Я не считался прилежным учеником, от кото- рого ждут успехов в учебе. Скорее, наоборот, — вылета из школы. Но я старался подходить к учебе всерьез. Штудировал учебники перед контрольными. Правда, на следующий день после них все выученное вылетало из головы. Все-таки, в школе я был не так уж плох. Просто не мог подолгу усидеть на месте, ерзал, да еще швы- рялся ластиками и другими подручными предметами. Ну, шило в заднице, одним словом.

Те годы были бурными. Мы постоянно переезжали, из кварти- ры в квартиру. У меня это вызывало недоумение. Мы не задержи- вались на одном месте больше года, и учителя пользовались этим. Мне говорилось, что следует перейти в школу по соседству, и не потому, что того требовали правила, а просто чтобы отвязаться от меня. Я регулярно менял школы, и поэтому с трудом находил себе

— Отец, остановись. Не гони.

Но он не останавливался. Можно сказать, он обладал харизмой мачо. Когда он изредка заявлялся в школу на родительские собра- ния, все присутствовавшие удивлялись этой его ковбойской удали: «Кто он?». Его заметили и зауважали, а учителя не осмеливались жаловаться на меня, по крайней мере так, как им бы этого хоте- лось. Вроде, «нам лучше быть поосторожнее с этим парнишкой».

Меня часто спрашивают, чем бы я занимался, не стань футбо- листом. Ума не приложу. Но очень может быть, что превратился бы в уголовника. В то время вокруг меня было много криминаль- ного. Нельзя сказать, что мы только о том и думали, чтобы совер- шить мелкую кражу или угон. Но в этом было что-то привлекав- шее меня. Все эти велосипеды и воровство в универмагах вдох- новляли меня, и я должен быть благодарен судьбе, что отец ничего об этом не узнал. Да, он пил, но при этом строго придерживался определенных правил: ты должен совершать только правильные поступки, тем более ничего не красть (даже и мысли об этом себе не позволять), и тогда, типа, попадешь в рай.

В тот раз, когда мы попались на краже в универмаге «Вессельс», я все равно был в восторге. Ведь мы набрали вещей на полторы тысячи четыреста крон. Это не конфетки какие-нибудь стянуть. Но отец моего друга-«подельника» решил проучить нас и сдал, и когда пришло письмо, что, мол, Златан Ибрагимович был задер- жан за кражу и прочее, мне удалось порвать его, до того как его увидел отец. Я был рад и продолжил свои «делишки». Ясно, что добром бы все не закончилось.

Но могу твердо заявить, что никогда не имел ничего общего с наркотиками. Я всегда был решительно против них. Более того: помимо вылитого отцовского пива, о чем рассказывалось ранее, я выбрасывал и мамины сигареты. Я ненавидел все эти наркотики и прочую отраву. Да и напился впервые только лет в семнадцать— восемнадцать и, как и положено юноше после первой попойки, блевал где-то на ступеньках. После этого подобное происходило со мной крайне редко. Один раз, помню, набрался в бассейне, ког- да мы отмечали мое первое скудетто (звание чемпиона Италии по футболу — прим, пер.) в составе «Ювентуса». Но виновником был Трезеге — это он, змей-искуситель, подбил меня на этот «подвиг».

Мы с Санелой присматривали за Кеки. Ему строго-настрого запрещалось пробовать сигареты или алкоголь, и мы контролиро- вали его. Младший брат стал для нас кем-то особенным.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В Русенгорде существовало неформальное деление на общины, одна не лучше другой, хотя, пожалуй, низший статус имела так на- зываемая «цыганская». Это вовсе не означало, что все албанцы, к примеру, или турки селились кучно в одном месте. И важнее было, не из какой страны родом твои родители, а из какой ты общины. И, в общем, следовало оставаться в ее границах. Та, где находил- ся дом моей матери, называлась Тёрнрусен («розы с шипами», в переводе со шведского — прим. пер.). Здесь имелись качели, дет- ская площадка, мачта с флагом и футбольная площадка, где мы ежедневно играли. Иногда меня не принимали — «мал еще». Это уже потом я так вымахал.

Меня бесило, когда я оставался вне игры. Еще терпеть не мог проигрывать. Но даже больше чем победа, в игре меня привлека- ли различные финты и трюки. Ведь они вызывали восторженные возгласы вокруг: «Вау! Только посмотрите на это!». C помощью та- ких финтов и трюков можно было удивить окружающих, и нужно было долго тренироваться, чтобы стать лучшим. Частенько мама- ши кричали нам: «Уже поздно! Ужин готов. Ступай домой».

«Сейчас, сейчас», — бросали в ответ мы и продолжали играть. Могло стемнеть, мог начаться дождь, наконец, мог бы случиться конец света — мы все равно продолжали играть. Мы не чувство- вали усталости. Поле для игры было маленьким, и приходилось не только быстро бегать, но и соображать. Особенно это каса- лось меня, маленького и хилого, которого легко было оттеснить от мяча. И я все время разучивал разные хитрые приемчики. Так было нужно, иначе не услышишь никаких «Вау!», ничего из того, что вдохновляло меня. Я даже часто засыпал в обнимку с мячом, придумывая, какие еще трюки я проделаю завтра. Это было своего рода бесконечное кино.

Моим первым клубом стал МБИ — «Мальмё Болл ок Идрёт- тсфёренинг» («Футбольное и физкультурное общество г. Маль- мё»; сейчас — ФК «Русенгорд», выступающий в 4-м шведском дивизионе — прим. пер.). Я пришел сюда в шесть лет. Мы играли друзей. Отец то и дело отправлялся дежурить на работу, все его внимание занимали война и выпивка, но хуже всего, его стал бес- покоить шум в ушах («тиннитус»), В его голове словно позвякивал колокольчик. Глядя на весь этот бардак, происходивший в моей семье (а какое-нибудь дерьмо случалось постоянно), я решил по- реже думать об этом и стал все больше заботиться о самом себе.

Знаете, мы — балканцы — люди горячие и нетерпимые. Когда одна из сводных сестер (со всей своей наркотой) порвала отноше- ния с матерью и всеми нами, это было ожидаемо: после стольких то попыток побороть зависимость. Но ведь и другая моя сводная сестра также покинула семью. Мать просто вычеркнула ее из сво- ей жизни, не знаю точно за что. Поговаривали что-то о ее дружке, тоже родом из Югославии. Они крепко повздорили между собой, и мать по каким-то причинам приняла его сторону. Сестра в ответ за- велась, и они вылили друг на друга ушаты дерьма, что, конечно же, совсем не хорошо. В конце концов, не конец же света случился.

Та ссора была далеко не первой в нашей семье. Но мать осталась непреклонной и, образно выражаясь, закрыла перед моей второй сводной сестрой дверь на ключ. Могу ее понять — я вообще не за- бываю обид. Могу годами помнить даже про обыкновенный гру- бый подкат в игре. Я помню все зло, которое мне причинили, и могу долго держать обиду. Но в данном случае все зашло слишком далеко.