Алёнка - Ryzhaya lyubi menya vo lzhi chast 2 Страница 7

Когда Калеб вышел из душа, я все еще лежала, опираясь на локоть. Я не стала притворяться, что не наблюдаю за ним. Он вытер волосы полотенцем, отчего они стали торчать в разные стороны. Я широко улыбнулась и похлопала по кровати. Он отбросил полотенце и присоединился ко мне.

— Тебе все еще грустно? — спросила я, опираясь подбородком о его грудь.

Он ухмыльнулся и нежно щелкнул меня по кончику носа.

— Мое настроение немного улучшилось.

— Оооо — немного улучшилось..., — передразнила я его акцент и собралась вставать с кровати. Он схватил меня за лодыжки и потянул обратно.

— Мне гораздо веселее, — исправился он.

— Хочешь, сделаем это еще раз и отправимся на ленч? — предложила я, рисуя пальцем круги на его плече.

— Это зависит..., — сказал он, хватая меня за руку.

Я ждала, когда он продолжит, решив не озвучивать банальное «от чего?»

— Я не ищу серьезных отношений, Лия. У меня до сих пор каша в голове из-за ...

— Последней девушки? — ухмыльнулась я и потянулась к нему, чтобы поцеловать.

— Ладно, — сказала я напротив его губ. — Разве я похожа на девушку, которая стремится тебя заполучить?

— Ты — проблема, — он тоже ухмыльнулся. — Пока я рос, моя мама говорила, чтобы я никогда не доверял рыжим.

Я нахмурилась.

— Есть только две причины, почему она могла сказать подобное.

Калеб поднял брови.

— Какие же?

— Либо твой отец спал с одной из них, либо она одинока.

Я оживилась от его кривоватой улыбки. На этот раз она затронула и его глаза.

— Ты мне нравишься, — сказал он.

— Это хорошо, бойскаут. Очень хорошо.

Глава 5

Настоящее …

Спустя два дня после отъезда Калеба в командировку, моя мать упаковывает чемоданы и сообщает мне, что тоже уезжает.

— Ты, должно быть, шутишь, — говорю я, наблюдая, как она застегивает чемодан. — Ты же говорила, что хочешь остаться и помочь.

— Слишком жарко, — оправдывается она, касаясь волос. — Ты же знаешь, я ненавижу здешнее лето.

— У нас есть кондиционер, мама! Мне нужна твоя помощь.

— Ты справишься, Джоанна.

Ее голос едва заметно дрожит. Очевидно, у нее начинается очередной приступ депрессии. Кортни единственная, кто знает, как справляться с ней, когда она становится такой. Я же всегда, кажется, делаю только хуже. Однако Кортни здесь нет; здесь только я. А значит именно мне выпадает честь иметь дело с «дорогой мамочкой».

Я пожимаю плечами.

— Хорошо, давай отвезем тебя в аэропорт. Все равно Калеб возвращается в полночь.

Пусть катится в Мичиган в свой огромный безликий дом, где вдалеке растут сосны, и глотает там свои таблетки, как драже «Тик-Так».

На обратном пути из аэропорта я врубаю радио и чувствую себя птицей, впервые покинувшей свое гнездо. Эстелла начинает плакать в своем автокресле уже через пять минут моего блаженства. Что это значит? Она хочет есть? Ее укачало? Она описалась?

Я уже почти забыла, что она здесь... на этой планете... в моей жизни.

Я делаю упражнения Кегеля и с горечью думаю о Калебе — Калебе, которому не нужно заботится о ребенке. Он нежится под Багамским солнцем с бокалом своего чертового «Брукладди» и закусывает крабовыми котлетками. Это несправедливо. Мне нужна няня, почему он этого не понимает? Калеб такой ярый сторонник всего правильного и неправильного. Со всей его любовью к старомодным ценностям, мне следовало догадаться, что он будет настаивать, чтобы я сидела дома и воспитывала ребенка сама. Он как бойскаут. Кто сейчас сам воспитывает своих детей? «Белая шваль» — вот кто,  потому что нанять няню им не по карману. (Примеч. Белая шваль — так часто называют белых американцев, часто живущих на пособия по безработице, в ржавых трейлерах, отличающихся низким социальным статусом и уровнем образования)

Закусив губу, увеличиваю громкость радио, чтобы заглушить плач. Сейчас, звуки, которые она издает, напоминают не очень громкий, но вместе с тем пронзительный вой будильника, но что будет спустя несколько месяцев, когда ее легкие разовьются? Как я смогу терпеть этот шум?

Я пытаюсь выяснить, как заставить ее прекратить плакать, и тут в глаза мне бросается кое-что желтое. Хочу заметить, что желтый — ужасный цвет. Что хорошего можно ждать от цвета, в который окрашены яичные желтки, сера и горчица. Этот цвет присущ заболеваниям, гнойным язвам и прыщам, пожелтевшим от никотина зубам. Ничто, нигде и никогда не должно быть желтым, но именно из-за этого цвета я поворачиваю голову назад и сразу же перестраиваю машину в крайний правый ряд и выкручиваю руль так, будто нахожусь в чайной чашке на карусели Диснейленда. Меня сопровождает хор автомобильных гудков, пока я пересекаю две полосы дороги, чтобы добраться до площади. Я закатываю глаза. Лицемеры.

Вождение во Флориде напоминает мне движение в переполненном гастрономе — либо застреваешь позади дряхлого старика и тащишься за ним со скоростью два километра в час, либо тебя толкает хулиган прямо на полку с пачками каши и приходится со скоростью света пытаться поймать то, что падает. Я хороший водитель, так что пусть катятся ко всем чертям.

Я следую по желтым указателям к торговому центру и вглядываюсь в пустые витрины, пока моя машина медленно движется по парковке. Кривые таблички с вакансиями висят практически на всех окнах. Над входом по-прежнему висят вывески со старыми названиями, напоминая о крадущемся по стране экономическом кризисе. Я приставляю к виску палец с недавно наманикюреным в салоне ногтем и оттягиваю воображаемый курок. Сколько мечтаний превратилось в пыль в этой дыре? В дальнем правом углу возле гигантского мусорного контейнера расположился «Sunny Side Up Daycare».(Примеч. Sunny Side Up Daycare — сеть детских садов) Я торможу под вывеской цвета засохшего яичного желтка и барабаню пальцами по рулю. Пойти или не пойти? Ничто не мешает мне просто разведать обстановку.

Выскочив из машины, я иду к двери, но тут меня осеняет, что ребенок-то остался в машине. Твою мать! Я поворачиваюсь и, убедившись, что никто не видел мой промах, возвращаюсь назад, чтобы отсоединить автокресло Эстеллы. Она милостиво молчит, пока я проношу ее через двери «Sunny Side Up Daycare». Первое, что я замечаю — любой может зайти в это здание и украсть ребенка. Где двери, запирающиеся на ключ-карту? Я изучаю молоденькую администраторшу двадцати с хвостиком лет. Веки над тусклыми карими глазами накрашены синими тенями. Она явно в поисках парня. Я определяю это по слишком отсрому аромату ее духов и чересчур глубокому декольте. А еще у нее подведены нижние веки. Все знают, что нельзя использовать подводку на нижних веках.

— Привееет, — чирикаю я приветливо.

Она улыбается мне и вопросительно поднимает брови.

— Мне нужно переговорить с вашим руководством, — говорю я громко, на тот случай, если она действительно такая недалекая, какой кажется на первый взгляд.

— О чем?

Почему на стойку регистрации всегда берут всяких недоумков?

— Так, у меня есть ребенок... — резко выдаю я, — ... а это вроде как детский сад.

Она морщит нос и это единственный знак, который дает мне понять, что я знатно ее разозлила. Я постукиваю ногой по полу, пока она уходит звать директора садика. Осматриваюсь. Стены бледно-желтого цвета, на них изображены ярко-оранжевые солнышки, на полу голубой ковер, весь в пятнах и хлопьях от завтрака. Спустя минуту приходит директор. Блондинка средних лет в футболке с изображением Элмо, в потертых розовых кедах, а еще у нее два огромных, размером с дыню, грудных имплантата. (Примеч. Элмо — кукла из международного телешоу «Улица Сезам». Пушистый красный монстр с большими глазами и оранжевым носом.) Я с отвращением смотрю на нее и через силу улыбаюсь.

Но не успеваю я и рта раскрыть, как она восклицает:

— Ух ты, новорожденная.

— Она родилась раньше положенного, — вру я. — На самом деле она старше, чем выглядит.

— Меня зовут Дитер, — представляется она, протягивая руку. Я беру ее и трясу.

— Хотите осмотреть детский сад?

Мне хочется сказать «Черт, конечно же, нет», но вместо этого я вежливо киваю, и Дитер ведет меня через ряд двойных дверей, которые открывает ключ-картой.

Здесь ужасно грязно и даже Дитер должна это видеть. В каждой комнате витает неповторимый запах мочи, смешивающийся — О, Господи! — с ароматом хвои. У Дитер либо иммунитет к запахам, либо она предпочитает не обращать внимание. Я с трудом сдерживаю рвоту. Она обращает внимание на отношения между воспитателями и детьми и весело указывает на комнату пения, где сидят четырехлетки, у которых текут сопли из носа.

Кушаешь сам, поделись с товарищем.

— Все игрушки абсолютно новые, но вашей малышке, они, конечно, пока что не понадобятся, — она открывает дверь с табличкой «Ясли» и заходит внутрь.