Alana Enoch - Под маской Джокера Страница 7

— Бегемотью… бегемотиную… нет, бегемотячью семью, — решила Леська.

Альбомные листы один за другим начали покрываться акварельной мазнёй, а Леськины пальцы — пятнами всех цветов. Творческий процесс был в самом разгаре, когда настойчиво и требовательно тренькнул дверной звонок. Струнка беспокойства натянулась и зазвенела в пространстве, потревожив идиллический уют, воцарившийся вокруг двух художников-любителей.

— Рисуйте, я посмотрю, кто там, — сказала Нелли, снимая кухонный фартук и вытирая руки полотенцем.

Кто бы это мог быть? Предвыборные агитаторы? Кто-то из управляющей компании? Социологический опрос? Продавцы чудо-пылесосов? Сектанты? Эти ребята были способны просочиться куда угодно, никакие домофоны их не останавливали.

— Привет, мама…

Лучше бы это были иеговисты: перед их носом, по крайней мере, можно захлопнуть дверь, а родную мать просто так не выставишь — особенно, если она явилась с булочками собственноручной выпечки, банкой крыжовникового джема и стопкой старых детских книжек, «потому что сейчас уже такого не издают, а детей надо воспитывать на советской классике». Электронный замок на двери подъезда она открыла, конечно, своим ключом.

— Мам, ты бы хоть позвонила, предупредила, что придёшь, — пробормотала Нелли, принимая у неё пальто и пакет с «бабушкиным набором».

Мать подняла бровь.

— С каких пор мне нужно заранее просить об аудиенции, чтобы повидать родную дочь и внучку? — хмыкнула она, разуваясь. — А где мои тапочки?

Тапочки были на ногах Влады, чей голос вместе с Леськиным смехом доносился из комнаты.

— А, у тебя гости? — насторожилась мать.

Холодок пробежал по сердцу Нелли, но на плечи словно легли невидимые тёплые руки: сейчас или никогда. Час настал.

— Здравствуйте, Анна Марковна, — сказала Влада. — Я, кажется, ваши тапочки присвоила? Простите, что так вышло… Вот, возьмите.

Она сняла стоптанные шлёпанцы и аккуратно поставила их перед матерью Нелли, но та с каменным лицом прошла к столу и села. Леська соскочила со своего места, чтобы обнять бабушку, и, конечно, заинтересовалась гостинцами. Банка с янтарным джемом привлекла её пристальное внимание.

— Бабуля, здорово, что ты пришла! Давайте пить чай с вареньем!

Пространство буквально звенело от напряжения. Нелли заварила чай и крикнула в комнату:

— Лесь, Влада! Убирайте-ка там со стола, потом дорисуете!

Невидимое тепло на плечах наполняло её уверенностью в себе, а вся нервозность схлынула. В самом деле, сколько можно трястись? Впервые за долгое время Нелли чувствовала себя хозяйкой дома, а не вечно настороженной, подавленной, бесхребетной маминой дочкой, и эта сила струилась и сквозила в каждом её движении, пружинисто оплетала пряди волос и теплилась тихим светом в глазах. Восхищённый и ласковый взгляд Влады поддерживал её, а вот мать сидела за столом, как на похоронах.

— Прямо «Каменный гость», — пошутила Влада. — Анна Марковна, да вы расслабьтесь, чувствуйте себя как дома.

Матери кусок не лез в горло, а губы вытянулись в нитку, будто склеенные капелькой джема, которую она через силу попробовала.

— А вы… судя по всему, здесь уже давно освоились? — проговорила она, глядя как бы сквозь Владу.

— Она будет с нами жить, — ляпнула Леська. — Правда же, Влада?

Это было даже не масло в огонь, а самый настоящий напалм. Полыхнуло, правда, беззвучно, но от взгляда матери прокатилась такая взрывная волна, что на теле Нелли встали дыбом все волосы.

— А ты знаешь, Лесенька, что когда две тёти живут вместе — это плохо? — Прищур матери не предвещал ничего доброго, голос был подчёркнуто сдержан, но в нём уже перезванивались ампулы с успокоительным. — Мама не рассказывала тебе, что детей, у которых такая семья, дразнят в школе? Ты хочешь, чтоб тебя гнобили, показывали на тебя пальцем? Хочешь стать изгоем?

— Почему, бабуля? — Брови Леськи поползли вверх.

— Потому что семья должна быть нормальной! Мать, отец, ребёнок! Если нет отца — то одна мать! Но никак не две! — Нет, это было не змеиное шипение. Это шипел шланг баллона с анестезией — только это средство и годилось, чтобы купировать назревающий, звенящий в воздухе приступ. Щелчки лопающихся струн-нервов, визг пенопласта по стеклу… Сладкая спиртовая вонь, игла, ватка на локтевом сгибе — ещё не реальность, но уже стоящая у порога угроза.

— Семья — это не кто кого родил, бабуля, — сказала Леська. — Это когда вот тут, — она показала на сердце, — есть тепло. И эти тёплые ниточки тянутся к сердцам тех, кого любишь.

— Устами младенца глаголет истина, — задумчиво проговорила Влада, обнимая девочку и притягивая к себе. — Это тебе мама сказала, Лесь?

— Нет, я сама так думаю, — ответила та.

— Убери свои руки от неё, извращенка!

Голос матери сорвался, из горла слышалось только сипение наподобие звука мехов порванной гармошки, а лицо побагровело. Был ли в том промысел высших сил или просто связки перенапряглись, но все её попытки заговорить заканчивались приступами удушающего кашля.

— Мама, выпей воды, — пробормотала Нелли, протягивая стакан.

Та лишь трясла головой и кашляла. Её лицо приобрело апоплексический оттенок, на лбу вздулись жилы.

— Может, скорую? — нерешительно предложила Влада. — А то как бы маман удар не хватил.

Обошлось, впрочем, без скорой. Вытряхнув в стакан с водой полфлакончика корвалола, мать кое-как проглотила мутновато-белёсую жидкость, резко пахнувшую валерьянкой. Говорить по-прежнему не получалось, не помогла даже чашка горячего чая с мятой. Махнув рукой, мать стала собираться домой. Надевая в прихожей пальто, она упрямо пыталась изъясняться знаками — не сдавалась на милость своей временной немоты.

— «Айл би бэк», хочет Анна Марковна сказать, наверно, — «перевела» Влада с усмешкой. — Конечно, мама, приходите ещё обязательно. Доскажете всё, что не смогли сегодня.

Холодный апрельский воздух с ноткой весенней неустроенности струился в форточку, газ синим живым цветком лизал дно чайника, на кухонном столе ждали три чашки. Вечерние огни плыли за дождливой ширмой окна, а руки Леськи обнимали шею Влады.

5

Мать не возвращалась ещё долго — попала в неврологическое отделение: как выяснилось, со связками было всё в порядке, а голос пропал на нервной почве. Нелли грызло чувство вины, но одновременно её сердце согревалось при виде Леськи и Влады, по воскресеньям сидевших в обнимку на диване и смотревших мультики. Их Влада обожала по-ребячьи, и в такие минуты к её лисьим лукавинкам в уголках глаз добавлялся восторженный детский свет. Нелли не отрывала двух своих самых любимых людей от просмотра, только подносила им то кисточку винограда, то сухарики, то фрукты. Всю неделю Влада работала, Нелли тоже не сидела без дела, но выходные они чтили свято и отмечали совместным походом в музей, в парк или в «Радугу».

Отец не изменил своей политике невмешательства, заглянул в гости только один раз. У Влады откуда-то взялась бутылка коньяка, и они вместе распили её на кухне.

— Я в ваши дела совать нос не буду, — гудел чуть надтреснутый басок отца. — Это ваша личная жизнь. Конечно, Нельке я бы хотел обычного бабьего счастья, но если она видит свою долю так — что ж… — Глоток коньяка, кашель, кружок лимона. — С кем бы дитё ни тешилось — лишь бы не вешалось. Она девка взрослая, у самой уж дитё есть. Мать, конечно, того… Психанула. Ничего, успокоится, в больничке её лекарствами поднакачают — глядишь, нервишки опять на место встанут. Вы к ней пока не приходите, пусть остынет.

Нелли не вмешивалась в их «мужской» разговор, но в ней всё сильнее поднималось тёплое, грустноватое желание обнять отца. Войдя на кухню, она поцеловала его в седые, начавшие редеть волосы на макушке.

— Пап, спасибо тебе.

От посещений матери в больнице они пока воздерживались, но SMS Нелли ей всё-таки отправила: «Мам, не переживай. Мы с Леськой счастливы — это главное».

Переехав к Нелли, свою однушку Влада сдала жильцам: и квартира не пустует, и доход идёт. В стаканчике в ванной появилась третья зубная щётка, на крючке повисло третье полотенце, а в шкафу стало больше вещей. Теперь обувь Нелли уютно соседствовала с обувью Влады, а её плечи после вечернего душа блаженствовали под разминающим нажимом любимых рук. На работе она, впрочем, о событиях в личной жизни не распространялась, но коллеги заметили, что Нелли прямо-таки расцвела и «светится изнутри». На расспросы «женсовета» кафедры она отвечала уклончиво, отшучивалась; единственным человеком, которому она могла открыться без опаски, был, как ни странно, мужчина — молодой преподаватель истории языка Андрей Викторович. Странным, впрочем, это могло показаться только на первый взгляд. Напрасно девушки-студентки вздыхали и строили глазки красивому молодому человеку с густой светло-русой шевелюрой и большими голубыми глазами: женский пол не интересовал Андрея совсем. Лишь глаз Нелли, знавшей о нём правду, мог подметить, что с парнями Андрей общался охотнее, весь таял и смягчался, если с ним заговаривал симпатичный студент. Однажды, зайдя в университетскую библиотеку, она стала свидетельницей забавной картины: Андрей, обложившись стопкой книг, в окружении сразу четырёх студентов мурлыкал на тему великого сдвига гласных, и невооружённым глазом было видно, как приятно ему мужское общество. В коридоре Нелли дружески поймала его под руку и шепнула: