Любовь и смерть Катерины - Эндрю Николл Страница 7

— У меня встреча с сеньором Эрнесто Марромом, — сказал он.

— Как вас представить, сеньор?

— Сеньор Вальдес.

Холуй ушел в глубину зала, мимо охранника, такого толстого, что его пузо свешивалось над кобурой револьвера, полностью закрывая ее, и вошел в искусно украшенную деревянной резьбой массивную дверь.

Высший менеджмент национального банка «Мерино» славился любовью к роскошным интерьерам. Стены были украшены резными деревянными панелями, а на потолке красовались лепные украшения: аллегорические фигуры Промышленности и Сельского хозяйства, сыплющие из рога изобилия фрукты и овощи во все уголки просторного вестибюля и толстые голые амуры, сгибающиеся под тяжестью мешков с деньгами. Сеньор Вальдес задрал голову, прослеживая их тяжелый, неспешный полет по белой штукатурке, и тут услышал голос клерка, приглашающего его войти.

Холуй провел его по короткому коридору в кабинет управляющего банком.

Сеньор Эрнесто Марром уже поднимался из-за стола, протягивая руку.

— Дорогой мой сеньор Вальдес! — пророкотал он. — Какая неожиданность! Надеюсь, вы здоровы?

— Да, вполне здоров. Как вы?

— Спасибо, спасибо, как всегда, дел невпроворот.

— А как поживает сеньора Марром?

— Прекрасно, благодарю. Чем я могу вам помочь?

Сеньор Вальдес полез в карман и вытащил бумажник.

— Мне надо обналичить чеки — роялти за последние романы. — Вместе с чеками из бумажника вылетела записка Катерины и упала на стол.

Сеньор Марром подобрал ее и протянул сеньору Вальдесу.

— «Я пишу»? Вы что, сеньор Вальдес, боитесь забыть, чем занимаетесь? Или это на случай, если потеряетесь?

Потеряетесь? Да, он потерялся. Как это похоже на правду. Как теряются выжившие из ума старики, хранящие в бумажниках листки с именем и адресом «на всякий случай», если вдруг умрут где-нибудь на автобусной станции или, что еще хуже, очнутся в незнакомом месте далеко от дома, не имея ни малейшего представления, кто они и как туда попали.

Сеньора Вальдеса охватила волна ненависти к сеньору Маррому за то, что тот грязными лапами осквернил записку Катерины. В романе он, не задумываясь, придумал бы банкиру страшную казнь и за меньшее преступление, но жизнь диктовала свои условия, и он равнодушно сказал:

— И то, и другое, — и убрал записку в бумажник.

— А почему вы не обналичили чеки в отделе розницы? — спросил управляющий. — Это же так просто!

— Знаю. Мне ужасно неловко беспокоить вас, но я хотел бы перевести эту сумму на мой счет за границей.

— Ах так? Все равно деньги должны сначала пройти через ваш личный счет.

— Правда? Неужели это действительно необходимо? Столько бумажной волокиты…

— Да уж, не говоря о налогах…

— Прошу вас, только не будем о налогах, — смеясь, замахал рукой сеньор Вальдес.

— Хорошо, я сам этим займусь.

— Еще раз прошу прощения, но нельзя ли сделать это сегодня?

— Сегодня? — сеньор Марром добродушно вздохнул. — Ох, сеньор Вальдес! Мы завалены работой, но так и быть, ради вас я останусь и поработаю во время обеда. Хотел забежать домой, но уж ладно, будь по-вашему. Только не думайте, что я для любого клиента иду на такие жертвы!

— Я очень ценю ваше отношение, — сказал сеньор Вальдес сердечно. — Очень, очень ценю, поверьте. — Он встал и пожал управляющему руку. — Не провожайте меня.

Выйдя на солнечный свет, сеньор Вальдес прошагал три квартала обратно на север и нашел Марию за столиком в той же позе, в которой оставил: она сидела, откинувшись на спинку, элегантно забросив одну стройную ногу на другую и соблазнительно покачивая туфелькой, висящей на голых пальцах узкой ступни.

— Не верю своим глазам, сеньора Марром! Вы все еще здесь?

— Ты бесстыдный обманщик, Чиано, и прекрасно знаешь это.

— Я только что говорил с Эрнесто.

Мария отвернулась, будто это ее совершенно не интересовало.

— И он сказал…

— Что интересного он мог сказать?

— Он сказал, что не придет домой обедать, а останется работать в банке до вечера.

Мария заметно повеселела.

— И вот я подумал…

— Да?

— Я подумал, не пригласить ли мне вас, несравненная сеньора Марром, провести со мной время в постели?

— О, Чиано, дорогой мой, какая чудесная идея! — Мария быстро всунула ногу в туфельку, подхватила его под руку и устремилась к стоянке такси.

Река Мерино — ось. вокруг которой вращается жизнь города. Например, когда весной в горах начинает таять снег или грозовые тучи, толстые, как коровье вымя, проливаются ливнями над джунглями, Мерино замечает перемены и через пару недель оживляется. Воды несутся мимо верфей, прохладный бриз приводит в движение безжизненно висящие флаги, на реке даже появляются настоящие волны, и офицеры морского флота, лишенные своих кораблей и прозябающие на половинном жалованье, поворачиваются, как флюгеры, в сторону украденного побережья и с тоской смотрят вдаль.

Тоща оживает и город. Люди начинают ходить в гости, по магазинам, смотрят на небо, с нетерпением ожидая первых капель дождя, что прольются на землю, как жертвенная кровь. Они настежь раскрывают ставни и дают сквознячку всласть погулять по дому, и занавески на окнах весело полощутся, как паруса кораблей. Мужчины сидят в уличных кафе, болтают и смеются. Заказывают лимонную водку или бренди, бездельничают до вечера, а потом идут домой, чтобы еще немного посмеяться перед сном. И ложатся спать на прохладные простыни.

В такие дни собаки бегут по своим делам с задранными хвостами, держа носы по ветру — так же, как и женщины. Женщины отправляются в Сад кармелиток, садятся на скамейки или медленно прогуливаются по улицам, покачивая бедрами, демонстрируя новые наряды. И мужчины улыбаются, глядя им вслед.

Но когда водная гладь Мерино застывает, густая и неподвижная, словно цветное стекло, и пеликаны целыми днями торчат на причале, подобно стервятникам, когда бакланы раскрывают огромные желтые клювы и издают резкие, кашляющие звуки, когда даже мухам лень летать, а сточные канавы на весь город воняют тухлой рыбой — тогда по ночам невозможно уснуть. В такие дни на каждой улице днем и ночью орут младенцы, а кошки устраивают драки на крышках помойных баков.

В такие дни женщины уходят из Сада кармелиток, бредут по раскаленным улицам в тонких, промокших от пота платьях, поближе к реке. Они медленно проходят под окнами тюрьмы, слушают свист и улюлюканье заключенных и только тогда улыбаются.

Именно в такой жаркий день сеньор Вальдес сидел в коричневом коридоре факультета математики и ждал. Он уже закончил тщательный осмотр здания, нашел аудиторию, где доктор Кохрейн читал лекции, и выбрал скамью, мимо которой, по всем его расчетам, должна