Александр Янов - Россия и Европа- т.2 Страница 8

СМЫСЛ ТРИЛОГИИ:

Размышления автора

Императив

сознательного выбора

Мы видели, что обе стратегии, примененные па­терналистскими правительствами с целью остановить европейскую модернизацию России, кончились катастрофически. Например, по­пытки наглухо отрезать страну от европейского просвещения, как в излюбленной мифотворцами Московии или при Николае, были в конечном счете сметены грандиозными реформами и остались в истории как символы невежества и суеверия. А попытка совмес­тить европейскую риторику и имитировать европейские учрежде­ния с гегемонией государства над обществом, как в постниколаев­ской России, кончилась революцией и гибелью патерналистской элиты. Но в то же время видели мы, что и оба Европейских проек­та — Ивана ill и Екатерины — привели в конечном счете лишь к той же мобилизации патерналистских элит и к самодержавной реак­ции, насильственно подавившей европейскую модернизацию. По­хоже на заколдованный круг, не так ли?

Выход из него, я думаю, в том, чтобы присмотреться к качеству обоих предшествовавших Европейских проектов. В конечном счете состоял их смысл, как мы видели, просто в том, чтобы не мешать ев­ропейскому просвещению России. И оно, это просвещение, усваи­валось бессознательно, делало свою работу стихийно, как Марксов

крот истории, постепенно избавляясь от московитского наследства. Другое дело, что крот истории роет медленно. Тем более что работа его все время перебивается попятными движениями.

Это правда, что ему удалось сокрушить почти все главные стол­пы Московии — православный фундаментализм в XVIII веке, крепо­стное право в Х1Х-м, самодержавие и империю в ХХ-м. Не забудем, однако, что понадобилось для этого три столетия, а работа все еще не закончена — опасность попятного движения остается. Короче, даже в самых благоприятных условиях стихийному процессу евро­пеизации потребовались поколения, чтобы добиться чего-нибудь путного. Десятилетия нужны были, чтобы из зерна, посеянного Ива­ном III, выросла европейская когорта, осуществившая Великую ре­форму 1550-х. И декабристов от Екатерины тоже отделяли два поко­ления. Проблема в том, может ли сегодняшняя Россия (даже в слу­чае, если не произойдет в ней очередного движения вспять) ждать европейской модернизации так долго?

Вот лишь несколько цифр. Италию всегда упоминают как самый яркий пример европейской страны с «отрицательным естествен­ным приростом населения». Междутем на сто рождений приходит­ся там 107 смертей. В России —170. Самый высокий в Европе про­цент смертности от сердечных заболеваний у людей рабочего воз­раста (от 25 до 64 лет) в Ирландии. В России он в 4 раза (!) выше. Финляндия — страна с самым высоким в Европе уровнем смертнос­ти от отравления. В России он выше опять-таки на 400 %. Результат всех этих европейских рекордов поистине умопомрачительный: ес­ли молодых людей (в возрасте от 15 до 24 лет) было в России между 1975-м И 2000-м годом ОТ 12 до 13 миллионов, то уже В 2025 году, т. е. одно поколение спустя, окажется их, по прогнозам ООН, лишь 6 миллионов![5] Вот и судите теперь, может ли Россия ждать, покуда сами собой вырастут в ней поколения, подобные реформаторам 1550-х или декабристам.

Нет слов, пережить столь драматическую потерю молодежи на протяжении одного поколения было бы жесточайшей трагедией для любого народа. Для России с ее необъятной Сибирью окажется эта потеря трагичной вдвойне. Ведь и у потерявшей половину своей мо­лодежи страны территория останется прежней, только значитель­ная ее часть опустеет. На этой вторичной, так сказать, националь­ной драме и сосредоточивается в своей последней, неожиданно дружелюбной, даже, если хотите, полной симпатии к России книге «Выбор» Збигнев Бжезинский. К сожалению, подчеркивает он, де­мографическая катастрофа в России совпадает с гигантским демо­графическим бумом в Китае, население которого уже в 2015 году достигнет полутора миллиардов человек.

Обращает он внимание и на то зловещее обстоятельство, что китайские школьники уже сегодня учатся географии по картам, на которых вся территория от Владивостока до Урала окрашена в национальные цвета их страны. Вот его заключение: «Имея в виду демографический упадок России и то, что происходит в Китае, ей нужна помощь, чтобы сохранить Сибирь... без помощи Запада Рос­сия не может быть уверена, что сумеет ее удержать».41

Я намеренно не касаюсь здесь таких сложных и спорных сюжетов, как, допустим, способность (или неспособность) сегодняшней России ответить на вызов захлестнувшей мир глобализации. Говорю я лишь о самом простом, насущном и очевидном для всех вызове — демогра­фическом, который, в сочетании с амбициями державного национа­лизма в Китае (у них тоже есть свои Леонтьевы и Прохановы) неминуе­мо обернется смертельной угрозой для самого существования России как великой державы. А также, конечно, о том, что, оставаясь в плену «языческого особнячества», по выражению B.C. Соловьева, ответить на этот вызов уе сможет она ни при каких обстоятельствах.

Так что же следует из этого рокового стечения угроз, настигших Россию в XXI веке? Похоже, главным образом два вывода. Во-пер­вых, что на этот раз крот истории может и опоздать. Слишком много за спиной у страны «затмений вселенской идеи» и слишком дорого и долго она за них платила, чтобы положиться на стихийный про­цесс европеизации. А во-вторых, впервые в истории сознательный выбор исторического пути оказывается для русской истории- странницы буквально вопросом жизни и смерти. И шаги, которые нужны для этого, должны быть еще более драматическими, нежели шаг, сделанный Путиным после и сентября 2001 года.

Z.Brzezinski. The Choice,Global Domination or Global Leadership, NY, 2004,p.103.

О том, какими именно могут быть эти шаги, говорил я, конечно, и в других книгах, но подробно обсудил в трилогии. Ибо дорого яич­ко ко Христову дню. Важно, чтобы читатель получил полное пред­ставление о том, чем могут закончиться московитские фантазии ми- фотворцев и начитавшихся Нарочницкой «высокопоставленных со­трудников» в не успевшей еще стать на ноги после советского «затмения» стране.

*к *к *к

Я понимаю, что, может быть, и опоздал со своей трилогией, что слишком далеко уже зашло влияние мифотворцев. Тем более до­садно это опоздание (если я и впрямь опоздал), что практически все элементы новой парадигмы русской истории уже и в моих предыду­щих книгах присутствовали. И все-таки в цельную картину, в «новую национальную схему», о которой мечтал Федотов, элементы эти за­гадочным образом не складывались. Не складывались, покуда не ожила передо мной николаевская «Московия». В заключение по­зволю себе еще раз процитировать Поппера. «Мы могли бы стать хозяевами своей судьбы, — говорит он, — если перестали бы стано­виться в позу пророков».[6] Как видит читатель, предложенная здесь новая парадигма и впрямь, в отличие от той, что рухнула в 1917-м, не предсказывает будущее России. Она лишь предлагает мораль­ный и политический выбор — опасный и драматический для одних, страшный для других, но неминуемый для страны. И, конечно, объ­ясняет, почему в еще большей степени, чем в 1855-м, зависит от это­го выбора судьба России на много поколений вперед.

загадкаl И КОЛ Э 6 В С КО ^ россии

Россия так никогда и не наверстала тридцать лет, потерянных при Николае.

Н.В. Рязановский

П.Я. Чаадаев

Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны отечеству истиной.

Те 25 лет, которые протекли за 14 декабря, труднее поддаются характеристике, чем вся эпоха, следовавшая за Петром I.

А.И.Герцен

ПЕРВАЯ!

Вводная

глава вторая Московия, век XVII

глава третья Метаморфоза Карамзина

глава четвертая «Процесс против рабства»

глава пятая ВОСТОЧНЫЙ вопрос

глава шестая Рождение н а пол е о но вс кого комплекса

гяава седьмая Национальная идея

ГЛАВА ПЕРВАЯ Вводная

Главный недостаток этого царствования в том, что все оно было ошибкой.

А.В. Никитенко

В 1971 году в издательстве Принстонского университета вышло оче­редное издание книги маркиза де Кюстина о России при Нико­лае I. Введение к ней написал знаменитый американский дипломат и историк Джордж Кеннан. Больше всего поразило меня в этом вве­дении замечание Кеннана, что сталинский СССР, где служил он в на­чале 1950-х, неожиданно показался ему скверной копией России 1839-го, описанной Кюстином (хотя и оригинал, как знает читатель, выглядел не особенно привлекательно).

Прошло столетие, все, казалось бы, изменилось, над Кремлем развевалось красное, вместо трехцветного, знамя — и все-таки не мог Кеннан отделаться от ощущения, что не изменилось по сути ничего. Та же скрытность и подозрительность к остальному миру, та же всесиль­ная бюрократия и та же всепроникающая идеология официальной на­родности, наглухо отрезавшая Россию от современного мира.1