Том Уикер - На арене со львами Страница 8

— …в наших с вами краях такого свинства и в заводе нет, верно я говорю, друг любезный?

— Это точно.

Морган щедро дал ему на чай, стыдясь, по обыкновению, что лишь притворяется, будто ему есть дело до этого человека, до его обид и недовольства. Наших с вами краях, подумал он, выбираясь из такси и вытаскивая свой легкий чемоданчик. А как разобрать, кто я, кто ты, когда потухнет свет!

В аэропорту было полно народу, полно испарений от мокрой одежды; кондиционеры не успевали подавать воздух. Очередь в кассу, к которой стал Морган, совсем не двигалась, какой-то старичок застрял у окошка, безнадежно запутавшись в расписании. Неумолчно бормотало радио, объявляя, какой самолет сел, какой вылетает, какой задерживается. Морган чувствовал, что теряет терпение. Он столько раз уже стоял в такой вот самой очереди, в таком самом аэропорту, в такой самый час— господи, всегда все то же! — что обычно умел отрешиться от происходящего, и тогда возле чемоданчика оставалась лишь оболочка того, что было Морганом, лишь бренное его тело, доступное пинкам равнодушного мира. Порой он уносился мысленно в далекие края; чаще — вновь упивался близостью уступчивых женщин, каких любил когда-то или надеялся полюбить; порой строил благие и далеко идущие планы, а однажды в О'Хара, дожидаясь, пока выдадут багаж, начал мысленно сочинять большой роман и уже придумал изрядный кусок первой главы, но тут сообщили, что его чемодан утерян. Но сегодня отрешиться от внешнего мира не удавалось. Среди иных слабостей у Моргана была и такая — зачастую он слишком долго терпел хамство и несправедливость и вскипал потом по самому неподходящему поводу, в самое неподходящее время, когда все равно ничего нельзя было изменить. Сейчас, например, ему, строго говоря, не на что было сетовать, разве только на бездушие всего происходящего вокруг, и все же как будто бес толкал выместить зло на ком-нибудь, кто сейчас под боком.

Неподалеку стояла вылощенная девушка в коротенькой форменной юбочке.

— Сударыня,— процедил Морган сквозь стиснутые зубы,— есть ли хоть отдаленная надежда, что откроют еще одну кассу?

Она обратила к нему отсутствующий голубой взгляд и захлопала огромными, густо накрашенными ресницами.

— Да я только прилетела на двести четвертом, — сказала она.— В Хьюстоне не так жарко, как здесь.

Ресницы похлопали еще, словно птичьи крылышки.

Позади кто-то захохотал, и Морган обернулся, злой как черт, потому что было уже невмоготу, ведь хотя бы в эту ночь жизнь могла бы обойтись с ним помягче, не заставлять, как обычно, добиваться от нее милостей, выставляя себя на посмешище.

— Так ее, Рич! Пусть знают, с кем имеют дело.

На подобные приветствия Морган за много лет приучил себя отвечать добродушной усмешкой; подобными шуточками его неизменно встречал Чарли Френч, он-то и стоял сейчас в очереди через два человека за Морганом. Френч, способный корреспондент газеты на Среднем Западе, был одних с Морганом лет и с болезненной завистью относился к тому, что газета Моргана, а значит, и сам Морган пользуются таким влиянием. Морган, как собрат по профессии, уважал Френча-газетчика, но его коробило от преднамеренных стараний этого человека выставлять напоказ свою завистливую неприязнь. Чем отвечать, когда другой забывает о сдержанности и чувстве собственного достоинства? Морган привычно спрятал свою неловкость под маской наигранной веселости.

— Чего ждать от авиакомпании, когда у нее одни фордовские трехмоторки,— сказал он.— Естественно, и все прочее здесь на том же сверхсовременном уровне.

— Фу, какой.— Птичьи крылышки над отсутствующими глазами овеяли его спертым аэровокзальным воздухом.— И вовсе это неправда.

Френч снова захохотал.

— Вы уж, миленькая, расстарайтесь, чтоб для мистера Моргана открыли еще одну кассу. А то как бы ваше начальство из-за него не лишилось места, он ведь такой.

Опытным мужским взглядом Морган попробовал за внешним лоском, за взмахами птичьих крылышек нащупать живую девушку. Похоже, нет ничего — ни нежных проблесков тела, ни пышных округлостей, ни соблазнительных линий; все безукоризненно — хоть бы волосок выбился из прически, хоть бы веснушка обнаружилась. Он понял, что она совсем юная, почти девочка. Может быть, и верно, что бог создал женщину, подумал он,но стюардессы — определенно дело рук человеческих. Вдруг она показала ему язык.

Морган громко рассмеялся.

— Глядите,— сказал он Френчу,— в этой компании даже служащих неспособны призвать к порядку.

— Сюда проходите, пожалуйста,— послышался голос рядом.

Открылась еще одна касса, и Френч, проворно опередив всех, перешел туда. Моргану удалось встать третьим.

— Вот видите. — Птичьи крылышки снова затрепыхались.— И не стыдно вам так злиться?

Вот она, расплата за сказанное сгоряча.

— Еще как,— сказал Морган.— Просто умираю со стыда.

Маленькая стюардесса, услышав, что с ней наконец заговорили на знакомом языке, шутливом, ни к чему не обязывающем, к которому ее приучили и жизнь и работа, поняла, что в ее мирке все снова стало на место, и разразилась мелодичным, вполне созвучным ее внешности смехом. Смех этот прозвенел тоненько, словно чокнулись один о другой два бокала с виски.

— Ну что ж, счастливенько, — заученно, как попугай, прощебетала она.— Приятного вам полета рейсом нашей компании.

Морган надеялся, что она позволит себе еще какую-нибудь непредусмотренную правилами вольность, но она повернулась и зашагала прочь, лишь едва заметно покачивая красивыми бедрами, надежно закованными в строгую форменную юбочку.

Френч купил билет, сдал чемодан в багаж и остановился рядом с Морганом.

— Вы тоже летите на похороны Андерсона?

Морган кивнул.

— В общем, и писать-то не о чем, просто он в нашем штате победил на первичных выборах, когда впервые выставил свою кандидатуру, и прямо-таки оглушил всех.

— Я помню.

Морган уже понял, что придется сидеть рядом с Френчем и вести разговор. Правда, после первых язвительных выпадов Френч всегда держался вполне скромно, но Морган считал, что дорога — те часы, когда переносишься с одного места на другое,— только тогда и хороша, когда ее проводишь никем не узнанный. Он не любил жертвовать этим кратким уединением и уступать посягательствам на свою личность, будь то даже простая необходимость поддерживать легкий, не требующий особого притворства разговор на знакомые темы, со знакомыми людьми. Он подписал кредитную квитанцию, взял билет и отошел к Френчу. Свой маленький чемоданчик он мог взять с собой в кабину, и они направились через весь аэровокзал к выходу на посадку — разумеется, самому дальнему.

Замогильный голос зловеще пробубнил через невидимые динамики, что мистера Ричмонда П. Моргана вызывают по телефону. Френч съязвил, что это не иначе как президент, и Морган вошел в стеклянную будку, где застоялся запах дешевых сигар.

— Мистер Морган, с вами будет говорить ответственный редактор.

— Я тороплюсь. Соединяйте скорей.

— Это уже я, Рич. Куда это вы так торопитесь?

Морган объяснил.

— Рич, я знаю, сенатор Андерсон ваш старый друг, но материал о Хинмене слишком важное дело. Кстати, поздравляю, что удалось его раздобыть. В связи с таким назначением сразу возникают вопросы. И притом в мировом масштабе.

— Я оставил за себя Келлера. Можете не беспокоиться.

— Честно говоря, я предпочел бы, чтоб вы сами были на месте. Похоже, потребуется новый и новый материал, хотелось бы, чтоб он поступал из самых искусных рук.

Голос звучал обманчиво мягко, ровно.

— Хант Андерсон был мой друг,— сказал Морган.— Он умер, а я, по-вашему, буду заниматься работой как ни в чем не бывало, так, что ли?

Голос в трубке стал суровым, в нем, как всегда в минуты раздражения, зазвучали скрипучие нотки.

— По-моему, для вас интересы газеты должны стоять выше…

— Чушь собачья. Я и без вас знаю, что идет в ущерб интересам газеты, а что нет. Келлер справится ничуть не хуже меня.

Молчание. Потом:

— Рич, вы слишком много себе позволяете, мне это надоело, да и не мне одному. Пожалуй, вам стоит над этим поразмыслить.

— Хорошо, я зайду, тогда мы все это обсудим,— сказал Морган.— Вот только вернусь с похорон и сразу же к вам.

— Да уж сделайте одолжение.

Скрипучий голос от ярости едва не сорвался на визг, в трубке предостерегающе щелкнуло — и все смолкло.

Морган вышел из будки злой и недовольный собой, Очередной блошиный укус — это он знал. Изучив по долгому опыту повадки чиновников, на которых он работал, постигнув неодолимую потребность их безымянных, незримых, высокопоставленных хозяев подавлять и сковывать свободу тех, кто зримо представляет их власть, он, еще когда шел к телефону, догадывался, что его ждет. Чиновные властолюбцы, мастера нести многозначительную ахинею о том, чьи интересы выше, а у самих, кроме низменных интересов, за душой ничего и нет. Морган тешился, говоря себе, будто отдавать кесарю кесарево надлежит, лишь когда ты успел позаботиться о самом себе. И все же он сейчас пробирался назад к Френчу с тягостным сознанием, что поступал так, только если это не мешало ничему другому. Энн, например, часто его корила, что он не на ней женат, а на своей работе. «Вот с ней и спи, а не со мной!» — крикнула она, когда он вернулся как-то из редакции за полночь и разбудил ее, шаря рукой у ней за воротом пижамы. Так что Морган и сам впал, что, вообще-то говоря, отстаивает не принцип, а лишь свои кровные интересы, когда на них посягают.