Unknown - o 80a5fbb3c0cafda8 Страница 8

статьи, которые она оставила на моем столе.

«The Portrait Project» в сущности рисунки большого количества портретов, крупных

размеров на видных поверхностях. За всей этой деятельностью стоит мощная идея – это лица

убийц, которые находятся среди общества в целом, от стрельбы в Коломбине (название школы

в Денвере, где двое учеников устроили массовое побоище, а потом застрелились сами) до

резни в кинотеатре, это преступники, чьи лица мы зачастую вспоминаем. Проект пытается

увековечить жертв, превознося их в виде героев картины, в публичных местах, чтобы все

могли их видеть. Величина проекта ошеломляет, когда художники традиционно портретируют

тех, кого убили в войне с наркотиками на Мексиканско-Американской границе. Их число

почти достигает сотни тысяч , их даже не возможно сосчитать проводя исследования по

идентификации жертв, нахождению их фотографий чтобы запечатлеть их в живописи. От

масштабов проекта у меня начинает кружиться голова.

Затем, в статье я вижу его. Я не могу быть уверенной в этом, но каким-то образом это

так. Снимок сделан под углом и со спины. Черные штаны, черная толстовка, рука держащая

банку. Что-то в том, как он держит плечи, я могу видеть профиль его лица. Я настойчиво

разглядываю размытую печатную копию фотографии не лучшего качества, что задумываюсь, не впала ли я в транс. Мне он нравиться еще больше из-за того что он этим занимается. Он ─

загадка и я одержима им.

Утром в пятницу, когда я прохожу по коридору, ведущему в мой кабинет, я вижу его

стоящего у двери с большим холстом, завернутым в коричневую бумагу и перетянутым

веревкой. На нем его обычная одежда, джинсы и футболка. Сегодня он не надел шапочку и его

волосы собраны в пучок, в то время как бока аккуратно выбриты. Красивый кулон

нефритового камня весит у него на шее на кожаной веревке.

─ Ты создаешь свои собственные ювелирные украшения? ─ спрашиваю я, копаясь в

сумочке в поиске ключей от кабинета.

─ Да, мэм, ─ говорит он и протягивает коричневую упаковку.

─ Как ты так рано попал внутрь? ─ спрашиваю я его, страшась ответа. Я постоянно

боюсь, что он сделает что-то, за что его выкинут отсюда, что я никогда больше его не увижу, и

что он сделает неправильный выбор и в конечном счете снова встанет на плохой путь. Это

такой тонкий баланс, пытаться подбадривать этих ребят. Я испытываю к Мози такие сильные

чувства, это воспламеняет эмоциональные искры в моей груди. Я хочу для него лучшего.

─ Я вызвался добровольцем, чтобы перенести художественные принадлежности. Я

пришел сюда в семь. Педро и Амир пустили меня в здание. Я уже закончил подготовку

творческого пространства.

Я киваю ему головой, пока включаю свет и вешаю куртку.

─ Ты могла бы носить кусочек нефрита, Лана, если, конечно, ты захочешь. Он подходит

к твоим глазам.

Я смотрю на него и чувствую слабость от его предложения и искренности.

─ Зачем ты хотел меня увидеть? ─ он удивлен, потому что я не придаю внимание его

предложению. На моем столе миллион документов, которые нужно рассмотреть, так что мне

нет необходимости встречаться с ним взглядом.

─ Я принес тебе картину, как и говорил. Это одна из новых. Я сделал ее специально для

тебя.

Я стою за своим столом и тупо смотрю на него. Никто никогда раньше не писал для

меня картины. Я так тронута, что не могу пошевелиться. Я не могу нормально двигаться. Я

даже не могу дышать рядом с ним. Мне хочется расплакаться от того, что он сделал что-то, думая обо мне.

─ Давай посмотрим, ─ говорю я, мое лицо ничего не выражает. Я пытаюсь вспомнить

как мои родители реагировали, когда я или мой брат, будучи детьми, рисовали для них.

Правильно было бы встретить его подарок с гордостью и одобрением. А не обхватывать его

руками за шею и страстно целовать, так как мне хотелось это сделать.

Он срывает обертку с эмоциями, которые я не могу распознать, что это гнев или

волнение. Я передаю ему ножницы, и он перерезает веревку, и обертка падает.

─ Это… я не знаю, как вы называете это на английском. Мы зовем это тунцом, как

рыбу, но на самом деле это фрукт.

Мне интересно ─ кто это мы. Является ли Мози сиротой, или же он часть огромной

мексиканской семьи?

─ Колючая груша, ─ говорю я ощущая липкость слов на языке. Я борюсь с собой,

чтобы сдерживать эмоции в узде. Я чувствую давление на своем лице от веса зародившихся

слез, которые стремятся пролиться. ─ Это прекрасно, ─ говорю я и шмыгаю носом, чтобы не

всхлипнуть.

─ Да? ─ говорит Мози, его лицо озаряется светом. ─ Кожица толстая и покрыта

шипами кактуса. Ты должен быть осторожен и надеть специальные перчатки, когда

выбираешь их, но даже так иногда ты можешь уколоться, и эти шипы чертовски больно ранят

и заставляют тебя кровоточить.

На картине кактус в пустыне, небо тяжелое от надвигающегося дождя. Растение

полностью расцвело и на нем много колючих груш. Груши в расцветке от зеленого, в цвет

ствола растения до шокирующе ярко фиолетового, как на переднем фоне картины. Если я

внимательно присмотрюсь, то увижу длинные серебряные волокна, блестящие на солнце. Но

это шипы, те, что заставляют кровоточить. Она простая и потрясающая, и уже так много

значит для меня.

─ Картина выполнена аэрозольной краской?

─ Да. Как и всегда, иногда я выполняю детали масляными красками. Но чаще всего я

пользуюсь аэрозолью.

─ Ты уверен, что хочешь, чтобы она была у меня? ─ Никто никогда не рисовал для

меня настоящую картину.

─ Ты что, шутишь? Я сделал ее для тебя.

─ Ты изобразил меня таким образом? ─ Это и есть его идея ─ метафора для Дока

Финча, его колючей груши и социального работника.

─ Что? Нееет! Это мой любимый фрукт. Смотри, я принес парочку тебе на пробу, ─

говорит он, открывая свой рюкзак. Он вытягивает пластиковый пакет, в котором восемь или

около того «тунцов».

Он исчезает в кабинете Джени, и я слышу, как он роется в столовых приборах, которые

стоят в кружке рядом с микроволновкой и кофейными фильтрами.

Он возвращается в комнату с пластиковым ножом, бумажными полотенцами и улыбкой

на лице. Отрезав оба конца фрукта, он бросает их в мусор. Затем он протыкает его ножом, чтобы сделать длинный продольный надрез. Кожица действительно толстая и сок течет по его

руке. Он поднимает руку и слизывает капли с запястья. Дело во мне или же Мози всегда

слизывает такого рода вещи?

Он отделяет кожицу от фрукта, который почти прозрачно зеленый. Он протягивает его

мне, и фрукт влажный, холодный и его сок капает повсюду.

─ Просто откусить?

─ Вообще-то нет. Ты можешь откусить, но ты не сможешь съесть его. Вот, позволь мне

показать тебе.

Он берет фрукт назад и откусывает большой кусок, но он не жует его, он обволакивает

и сжимает фрукт своим прекрасным, широким ртом. Его пальцы мокрые от сока. Это

слишком, чтобы выдержать.

─ Ты не можешь сомкнуть зубы, потому что фрукт полон льда. Затем тебе просто

нужно сглотнуть, чтобы почувствовать сладость.

Брехня, он не говорит метафорами. Толстая кожица, покрытая шипами. Храниться

во льду, чтобы иметь сладкий вкус. Знаешь что, придурок, я посещала уроки литературы.

Он предлагает мне фрукт, его губы блестят от сладкого сока, и он ждет, когда я

попробую фрукт, который он уже поел. И Боже, как я хочу это сделать. Я бы с удовольствием

попробовала фрукт прямо с его губ.

Но это недопустимое поведение для директора программы. По правде говоря, я даже не

должна быть с ним в комнате наедине, не должна принимать подарки личного характера, пока

мечтаю о его поцелуе.

─ Ты можешь оставить мне один? Я только почистила зубы. И если честно, я не хочу

есть фрукты с моим кофе.

От моего отказа у него осунулось лицо и я чувствую себя монстром. Я знаю, как сильно

обделенные ребята нуждаются в одобрении, но для меня небезопасно поощрять его.

Сдавив мою половину фрукта бумажным полотенцем, он бросает его в мусор. Он

пожимает плечами и приставляет холст к моей пустой стене.

─ Амир сказал, что после регистрации придет и повесит ее. Я бы сделал это для тебя,

но участникам не разрешено пользоваться дрелью.

С этим он покидает мой кабинет.

Я беру фрукт и изучаю его в моей ладони. Я провожу пальцем по его гладкой коже.

Почувствовав болезненный укол, я подпрыгиваю от шока. На моем пальце появляется

выпуклая капелька крови и я наблюдаю, как она превращается из капельки в большую каплю

прежде, чем беру палец в рот и сосу.

Я срезаю концы «тунца» и разрезаю кожицу, как делал это он. Я очищаю его, нажав

большими пальцами по толстой сердцевине, и она легко выскальзывает. Поднеся фрукт ко рту, и надкусываю, не сжимая зубы. Фрукт такой сочный, что сок стекает по моему лицу. Я