Георг Борн - Записки штурмовика (сборник) Страница 8

Меня бесит, что коммунисты по-прежнему пытаются облить Гитлера грязью. Мне как-то на улице незаметно всунули в карман листок бумаги. Прежде чем порвать, я решил его прочесть. Там было напечатано, что Гитлер трус, что в 1923 году в Мюнхене во время национал-социалистского путча он первый бежал и спрятался под кроватью у какой-то банкирши. В крепости он тоже жил припеваючи, так как его богатые друзья посылали ему туда хорошую пищу. Потом в листовке говорилось, что Гитлер обманывает штурмовиков, а потом их предаст, что придет время, когда командиры СА будут бить штурмовиков по морде. Это все подлая ложь! Тот, кто видел и слышал Гитлера, не может не верить ему. Всякому видно, что Гитлер не уступит капиталистам и что разные Папены и Мейснеры не сумеют его обмануть. Все наши СА, даже те, кто прежде ничем не интересовался, теперь с утра берутся за «Ангрифф». Мы все ждем, что скоро нам придется немало поработать. Конечно, Гитлер придет к власти легально, но без СА дело не обойдется. Наши револьверы и кинжалы предназначены не только для коммунистов. Я лично всегда предпочитаю иметь в. качестве мишени полицейского, нежели рабочего парня.

29 ноября 1932 г.

Дросте спрашивает, совсем ли у меня зажила рука. Я поспешил ответить, что уже даже забыл о ране, что никакой боли не чувствую.

– Тогда ты будь сегодня здесь в восемь часов вечера. Только смотри, не надевай форму, а достань где-нибудь теплое пальто – мы поедем в открытом грузовике.

В назначенный час Дросте, я и еще два наших парня сели в такси, долго кружили по городу, затем пересели в подземку, приехали к месту, где нас ждал грузовик, а потом остановились у ворот какой-то большой виллы в Грюневальде. Нас там ждали; ворота открылись, и мы въехали в большой сад. Какой-то хорошо одетый человек позвал нас в погреб и велел перенести в грузовик ящики, на которых было написано: «Осторожно, стекло!» Одни ящики были длинные, другие короткие. Через десять минут ящики были погружены в грузовик и сверху накрыты брезентом. Дросте сел с шофером, мы же влезли на грузовик.

– Странно… что это стекло такое тяжелое? – спросил я.

Ребята заржали:

– У тебя, Вилли, голова, как кочан капусты.

Я тогда догадался:

– Значит, это оружие?

– А ты думал – клизмы? В длинных ящиках, вероятно, карабины, в коротких – обоймы. Видал ты, как Дросте взял с собою какой-то маленький чемодан? Там, наверное, ручные гранаты.

В грузовике было чертовски холодно, дул сильный ветер, и мы все продрогли. Попытались закурить, но ветер не давал зажечь папиросы. Ехали мы около двух часов и наконец остановились близ большого помещичьего дома. Здесь нас, видно, уже ждали. Мы въехали во двор. Нас встретил сам хозяин в охотничьей шляпе, ему в меховой куртке и сапогах, конечно, было теплее, чем нам. Видя, что мы закоченели, он ударил одного из нас по плечу и сказал:

– Перенесите ваш груз в подвал, а потом я вас отогрею.

Мы живо покончили с этой работой, и помещик пригласил Дросте к себе, а нас послал на кухню.

По-моему, это свинство: мы такие же штурмовики, как Дросте, а то, что он штурмфюрер и хорошо одет, не должно играть никакой роли. Мои спутники говорят, что на это наплевать – шнапс везде шнапс, и все равно, где его пить. На кухню с нами пошел какой-то парень с блестящими пуговицами, избегавший касаться нас, чтобы не испачкаться. Подумаешь, барин – лакейская душа. Нам дали по стакану шнапса. Я согрелся и почувствовал голод. Толстый повар в белом колпаке, когда мы ему сказали, что у нас в брюхе пусто, бросил на стол миску с отварным картофелем.

Через час пришел Дросте. Он шатался: видимо, здорово выпил. По дороге обратно он разоткровенничался:

– Ну, ребята, мы привезли сюда пятьдесят карабинов и пять ящиков обойм. В подвале еще есть свободное место. Надо разгрузить наш склад на Грюневальде, так как полиции уже кто-то сообщил о нем. Да что карабины – это ерунда! На днях я отвозил пулеметы, спрятали их в деревне. Когда надо будет, живо достанем. Здесь бояться нечего – окружной начальник первый друг нашего хозяина и заранее предупредит его, если понадобится.

По приезде в город Дросте успел уже протрезветь и сказал нам строгим голосом:

– Смотрите, не болтайте языком, а не то придется вам прикрутить горлышки.

В казарме мы выкурили по сигаре, полученной от помещика через Дросте. Я еще никогда не держал в руках таких роскошных сигар. Самые дорогие, какие я курил, стоили двадцать пфеннигов, а эти – не меньше чем по две марки. Хорошо живется чертям! Но скоро все станет иначе, будет и на нашей улице праздник.

Вечером я расскажу об этой истории Гроссе – ведь он рассказал мне о комедии с Краусом.

4 декабря 1932 г.

Вчера у нас было много разговоров о политике. Гитлера обманули. Старый Гинденбург сделал рейхсканцлером генерала фон Шлейхера. Эта хитрая лиса добилась своего. Шлейхер нас, штурмовиков, ненавидит. Фон Люкке с нами вчера разговаривал как-то не по-обычному. Он ругал Шлейхера, сказал, что президент выжил из ума, но что Гитлер все равно придет к власти.

Когда наш командир ушел, началась болтовня. Один парень стал уверять, что Гитлер никогда не будет канцлером, что Шлейхер хитрее его и что мы останемся в дураках. Гитлер все время говорит о легальности, в то время как нужно устроить национал-социалистскую революцию. Берлинские штандарты могли захватить президентский дворец и разоружить полицию. Рейхсвер не стал бы стрелять в нас. Один из штурмовиков рассказал, что у него есть в рейхсвере брат, солдат, так, по его словам, против Гитлера только генералы и полковники, а многие солдаты за национал-социализм. В казармах рейхсвера солдаты читают наши газеты и листовки. Есть и такие, которые интересуются тем, что пишут коммунисты. Но, если у кого найдут коммунистическую литературу, того не только выбрасывают из рейхсвера, но и отдают под суд.

Мне иногда тоже кажется, что мы напрасно теряем время. Гитлер должен был бы собрать все свои штурмовые отряды и начать поход на Берлин. Так, говорят, сделал Муссолини в Италии. В конце концов мы ничем не рискуем, разве только шкурой; зато будет настоящая драка. Какие ни есть коммунисты, но я думаю, что, если бы мы выступили против генералов и капиталистов, они бы нам не мешали.

Говорят, что когда Гитлер узнал, что его обманули, он хотел немедленно мобилизовать СА, но ему не дали этого сделать Геринг и Геббельс. А вдруг они изменники? Я, конечно, в политике ничего не понимаю, а наш вождь все знает; может быть, он и не напрасно ждет. Но мне что-то не нравятся разговоры среди СА; у нас еще ничего, а вот в одиннадцатом штандарте, говорят, дело пахнет бунтом. Штурмовики прогнали своего командира, к ним приехал сам Гитлер, который со слезами на глазах уговаривал их потерпеть и верить ему.

19 декабря 1932 г.

Две недели я не брал в руки карандаша. За это время произошло много интересного. Транспортные рабочие Берлина начали стачку; забастовали шоферы автобусов, машинисты городской железной дороги и подземки, многие шоферы такси. Коммунисты здорово организовали это дело. Наши ребята требовали, чтобы НСБО[15] участвовали в стачке. В то время как транспортникам сокращают заработную плату, в городском управлении каждый день раскрываются все новые мошенничества, чиновники набивают себе карманы, покупают виллы и автомобили. Недавно «Ангрифф» писал, что один социал-демократический советник продал еврею Шенкеру все берлинские пристани по Шпрее и каналам. Шенкер заплатил за это городу лишь полтора миллиона марок, а на пристанях только баржи и доски стоили около трех миллионов марок.

Сначала наши руководители были против стачки. Тогда в НСБО и СА началось брожение, кое-кто кричал об измене программе. И только после этого национал-социалисты получили разрешение от руководства участвовать в стачке. Интересно было смотреть, как тысячные толпы людей шагают пешком по улицам. Как только появится автобус, его живо опрокидывают. Несколько шоферов, которые пожадничали и выехали на работу, получили по заслугам – от их такси остались одни обломки. Полиция разъезжала в своих грузовиках с карабинами между колен. По-моему, это самый подходящий момент для того, чтобы мобилизовать СА. Мы бы захватили Вильгельмштрассе[16], Бендлерштрассе[17] и Александрплац[18]. Но наши командиры уговаривают нас не делать глупостей и не вмешиваться в политику. СА – это солдат, а политикой должны заниматься другие. Если солдат лезет не в свое дело, то он уже не солдат, а дерьмо.

25 декабря 1932 г.

Стачка кончилась, но как-то непонятно. Много народу арестовано, но все это коммунисты. Говорят, что наши представители голосовали против продолжения стачки. Кто это им позволил? Настроение у нас в штандартах все хуже и хуже. Все ходят злые, каждый день ссоры и драки.

Я третьего дня подрался с одним студентом, он поступил в СА уже после меня. Сначала у нас зашел спор о стачке, потом он меня назвал большевиком и рабочей свиньей. Я рассвирепел, пустил ему красную юшку. Он хотел пырнуть меня ножом. Я полез в карман за маузером. Нас разняли.