Сны над Танаисом - Сергей Анатольевич Смирнов Страница 8

- Я своими глазами видел, как он писал, - как бы издалека услышал Гестас свой голос, жалкий, словно молящий о пощаде.

- Кто писал? - послышались два слова голосом Феспида.

- Пресбевт.

- Я готов тебе поверить, посланник пресбевта. Объяснений не слишком много, чтобы в них можно было запутаться. Забота лишь в том, чтобы определить верное. Первое: пресбевт писал приказ, но ты, оказавшись его тайным врагом, подменил в пути пергамент. Это объяснение вряд ли тебя устроит и пока мало напоминает правду. Противное первому объяснение в том, что пергамент подменил я. Это объяснение не устраивает уже меня, поскольку вовсе не правдиво, хотя мне это и нелегко доказать... Впрочем, тебе, конечно, известны отличительные знаки пергамента, содержащего на себе приказ?

Едва заметный надрыв края и тонкая метелка волокон были на месте.

- Это тот самый пергамент, - признал Гестас. - Его невозможно подделать.

- Подделать возможно все что угодно, - насмешливым, учительским тоном проговорил диадох. - Однако твое признание меня отчасти успокоило.

Пергамент вдруг исчез со стола, и Гестас вздрогнул. Он словно очнулся от неподвижного, застывшего в глазах сновидения.

Пергамент оказался в пальцах Феспида. Диадох, подойдя к свету, внимательно разглядывал сбоку его поверхность.

- Я не вижу следов нажима, - сказал он. - Следовательно, секрет фокуса - не в чернилах... Однако ты все еще не можешь прийти в себя. Хион!

Позади послышалось короткое движение.

- Принеси вина. Нашего - и посвежее.

Хион вернулся мгновенно, поскольку Феспид почти без паузы приказал ему поставить кувшин и чашку для Гестаса на стол.

- Выпей, - предложил диадох, - Достаточно пары глотков по-скифски. Это - не Хиос и не Фасос, а терн нашей родной Скифии.

Гестас невольно повиновался. Крепкое и терпкое вино стремительно разбежалось по телу. На глаза навернулись слезы, и облик Феспида расплылся и затрепетал, словно отражение на воде. Гестас зажмурился.

- Хвала Дионису, сразу пропала твоя покойницкая бледность, - усмехнулся Феспид. - Сколь же приятно поговорить теперь с живым человеком... Итак, остается одно разумное объяснение, однако как бы раздвоенное по степени твоей причастности к обману. Равенна все же не послал, а подослал тебя, и либо ты умело утаиваешь от меня свою искушенность в замыслах пресбевта... либо он действительно писал на твоих глазах, а затем подменил пергамент точно таким же, но пустым. На своем веку я перевидал множество политических хитростей, но смысл этой совершенно ускользает от меня. Видимо, я слишком отстал от жизни здесь, в степной норе.

- Великий пресбевт не мог подменить пергамент, - решил Гестас, немного успокоенный теплым хмелем. - Я брал приказ прямо из его рук.

- Но в чьи-либо руки приказ еще попадал перед твоим отъездом? - спросил Феспид.

- Да, но только на один миг... и уже внутри пояса. В руки Никагора, сына пресбевта. Но он никуда не отходил и все время стоял рядом со мной.

Феспид удовлетворенно качнул головой:

- Ловкость рук Никагора, первого лохага Танаиса...

- Никагор не мог этого сделать, - едва не вспылив, возразил Гестас: ему вспомнился ясный, дружеский взгляд лохага.

- Почему же? - удивился Феспид.

- Он благороден, - сказал Гестас, помедлив: его смутило предчувствие, что такой довод вряд ли убедит уже утомленного политическими хитростями диадоха.

- Как я рад нашей встрече! - Феспид развел руками в ироническом изумлении. - Я впервые вижу перед собой образованного юношу с душой наивной и чистой, как у героев троянской старины. Хвала богам, не перевелись еще такие на земле...

- Если лгут пресбевт и лохаг, кому тогда остается верить? - переводя дыхание от жгучего прилива обиды, зло спросил Гестас.

Феспид пристально взглянул на него и болезненно улыбнулся:

- Верь своему отцу. Твой отец Мирипп - вот кто благородный человек, клянусь Зевсом. Лови мгновения этой веры и наслаждайся ими. Жизнь коротка. Когда твоего отца увезет Харон, ты останешься один в бескрайнем море лжи... Я слишком устал от лживых слов и лживой чести, и потому я здесь, а не там. - Феспид резким, недобрым жестом указал в сторону Танаиса. - Но теперь мне и здесь, на старости лет, не дадут покоя.

Темные, отчаянные мысли терзали душу Гестаса.

- Если все эллины так погрязли во лжи, значит, их час настал, - приуныв, решил он. - Варвары поднимаются на нас неспроста. Это - наказание богов.

Феспид не принял слова Гестаса близко к сердцу и усмехнулся, как престарелый киник.

- Ты молод, а в молодости не стоит отчаиваться. Если хорошо подумать, то не раз и не два придет сомнение: а были ли они, светлые и славные, лучшие времена... Впрочем, раз уж простодушное, рыночное плутовство Одиссея некогда принесло ему славу великого хитреца, то можно подозревать, что бывали времена и более честных людей.

- Есть еще одно объяснение: злое колдовство, - вспомнил Гестас свою первую, горячечную мысль.

- Это не объяснение. - Феспид глубоко вздохнул, вновь выражая свое менторское снисхождение к юной и наивной душе. - Это - признание своего бессилия перед самым злостным и разбойным обманом.

- Ночью за мной была погоня, - признался Гестас. - Я чудом уцелел. Это были всадники, похожие на мертвецов. Я не мог различить их лиц. - Гестас весь похолодел, переживая заново страшные мгновения, и Феспид, заметив страх в его глазах, насторожился. - Они выследили меня дважды. И уже нагнали было, как вдруг все разом исчезли, словно тени от облаков... Это ли не колдовство?

- Колдовство ли это? - переиначил вопрос Феспид, но лицо его напряглось. - Скорее всего - малая часть какой-то большой политической игры.

Казалось, уже ничто не может поколебать Феспида в его выводе: в том, что пресбевт затягивает его в искусно сотканную, гибельную паутину своих зловещих планов.

- Между тем, диадох, тебе известно главное, - решился Гестас на новое наступление. - Тебе известно, что вот-вот случится нападение. Время идет, и медлить нельзя. Прикажи скорее заделать брешь.

Феспид молчал, отвернувшись в сторону.

- Ведь я знаю приказ наизусть, - продолжил Гестас. - могу поклясться Зевсом, что именно в таких словах он был начертан на пергаменте. Не пора ли защитить Цитадель от варваров?

Феспид повернулся к Гестасу: взгляд его впервые показался открытым - в нем виделась не насмешливость и настороженность, но даже робкое доверие.

- Боюсь, исполнение