Аннабель Питчер - Моя сестра живет на каминной полке Страница 9

– Да пошла ты, – протянул Дэниел скучающим тоном, а у самого лицо серым стало, того же мышиного цвета, что и волосы. Понял, что проиграл. И понял, что я это понял, и зыркнул на меня с такой ненавистью. У меня даже мурашки по спине заскакали. – Ну их, этих лохов. Пускай друг с дружкой водятся. – И пошел прочь, громко хохоча над какой-то хохмой, которую отпустил Райан.

Остались только мы с Суньей. Было так тихо, будто мы сидим в телевизоре с выключенным звуком.

Я хотел сказать: «Какая ты храбрая». И еще хотел сказать: «Спасибо». Но больше всего мне хотелось спросить про мое кольцо изолентовое – у нее оно или нет? Но все слова застряли в горле, в точности как куриная косточка, которую я проглотил, когда мне было шесть лет. Сунья, похоже, ни в каких словах и не нуждалась. Она улыбнулась мне, показала на свой платок и убежала.

* * *

В первый раз с тех пор, как ушла мама, я рад, что она больше не живет с нами. Сегодня вечером нам будет звонить директор.

– Мы не потерпим воровства в нашей школе, – отчеканил он, а миссис Фармер сняла моего ангела с первого облака и сунула в левый нижний угол.

Это случилось после обеда. Дэниел и Райан пожаловались, что у них украли часы. А затем Александра и Мэйзи заявили, что у них пропали сережки. Я поначалу не обратил внимания. В Лондоне у нас вечно что-нибудь пропадало. Подумаешь. Но здесь, похоже, это событие мирового масштаба. Все заохали. А миссис Фармер так и застыла столбом у доски. Волоски у нее на бородавке встали по стойке смирно, как солдаты в военных фильмах.

Ожив, она велела нам вытащить все из шкафчиков. Заставила вывернуть карманы и вытряхнуть на пол содержимое мешков для физкультуры. И все пропавшее барахло вывалилось из моего мешка. Сунья громко выругалась, и ее тут же выставили из класса. А меня повели к директору.

– Господь следит за нами каждую минуту, – говорила миссис Фармер, пока мы топали через библиотеку в кабинет директора. – Даже когда нам кажется, что мы одни, Господь видит все, что мы творим.

Неужели и в туалете за нами подглядывает? Да не может такого быть.

Миссис Фармер остановилась перед секцией с научно-популярной литературой и повернулась ко мне. От нее пахло кофе, и она все моргала и моргала своими маленькими глазками.

– Ты разочаровал меня, Джеймс Мэттьюз, – сказала она и поводила перед моим носом толстеньким пальцем. – Огорчил и разочаровал! Мы приняли тебя в нашу школу, в нашу общину, в наши объятия, а ты что? В Лондоне, быть может, такое в порядке вещей, но…

Тут я как топну, даже полки затряслись, а том «Электричества» бухнулся на ковер.

– Это не я!

Миссис Фармер пожевала губами:

– Разберемся.

Если бы я был вором, у меня хватило бы ума не прятать украденное в свой физкультурный мешок.

Запихнул бы добро в штаны и оттащил домой. Вот это я и попробовал втолковать директору, но вышло только хуже.

Сунья ждала меня под директорской дверью.

– Это Дэниел тебя подставил! – выпалила она.

– Сам знаю, – огрызнулся я.

Если бы она не разозлила Дэниела, ничего бы не было. Сунья принялась меня утешать, но я рявкнул: «Отвяжись!» – и рванул со всех ног прочь, хотя там и висело объявление «По коридору не бегать».

Всю дорогу домой я летел как сумасшедший – боялся, что директор позвонит, прежде чем я доберусь до дома. Взмок так, что волосы ко лбу прилипли. Распахнул дверь и весь сжался, как бывает во время салюта, когда ждешь, что сейчас как бабахнет. Но услыхал только храп. У меня даже ноги обмякли от облегчения.

Если папа весь день пил, значит, весь вечер проспит как убитый и я первым успею схватить телефон. А потом притворюсь, что я – это папа, и он никогда не узнает, что директор новой школы считает меня вором. Скажу в трубку низким папиным голосом: «Мой сын заслуживает полного доверия. Его, вне всякого разумения, подставили». А директор скажет: «Приношу свои извинения». А я отвечу: «Не стоит». А он спросит: «Что я могу для вас сделать?» А я скажу: «Возьмите Джеймса в футбольную команду, и мы забудем про этот инцидент».

Когда Джас вернулась домой, я торчал в кухне – подпирал стенку возле телефона. Попробовал прикинуться, будто просто мне нравится упираться затылком в жесткую стену, но Джас не проведешь.

– Что стряслось? – потребовала объяснения она, и я разом выложил всю правду.

Когда я дошел до рассказа про Дэниела, она нахмурилась, а когда рассказал, как я крикнул: «Мужики не носят веночков из маргариток!» – она рассмеялась. Было приятно, что Джас мной гордится, хоть я и соврал.

Директору и в голову не пришло, что беседует он вовсе не с мамой, а с моей пятнадцатилетней сестрой. Как она с ним говорила! Ну просто взрослая мадам. Заявила, что раз у него нет ни одного живого свидетеля, который видел, как я прячу вещи к себе в мешок, она не станет меня наказывать, поскольку это было бы несправедливо. Директор даже заикаться начал – я сам слышал! Тут Джас добавила, что если у него нет стопроцентной уверенности, что меня не подставил кто-то из класса, то оставлять меня после уроков – это вопиющая несправедливость. Директор только в трубку сопел. А Джас напоследок говорит: «Благодарю вас за то, что поставили меня в известность, но я убеждена, что Джеймс невиновен». А директор наконец очухался и ответил: «Спасибо, что уделили мне время, миссис Мэттьюз». А Джас: «Всего наилучшего». И повесила трубку. И мы начали хохотать – остановиться не могли! И пошли ужинать. Уселись перед теликом с тарелками – куриное филе в сухариках и картошка из микроволновки. Джас к своей порции почти не притронулась, так что мне досталось в два раза больше. Она даже испугалась:

– Не съешь ведь столько.

Я и ухом не повел. Я могу съесть больше всех, кого знаю. В пиццериях со шведским столом могу умять тринадцать кусков пиццы, даже пятнадцать, если без корочки.

– Ну ты и обжора, – засмеялась Джас.

А я приложил палец к губам:

– Ш-ш-ш.

Снова показывали рекламу Крупнейшего в Британии конкурса талантов, и эта реклама навела меня на одну мысль.

7

Мотор

заглох прямо под нашими окнами. Мама! Я замер – сейчас послышатся шаги по дорожке! – но все-таки заставил себя остаться в постели. Слишком часто я бросался к окну, а мама на моих глазах превращалась то в молочника с бутылками, то в фермера на тракторе, то в соседей, возвращающихся домой с работы. Не могу больше этого видеть! Однако на этот раз машина не просвистела мимо нашего дома. На этот раз машина завернула прямо к нам во двор. Должно быть, мистер Уокер наконец-то дал маме отгул. Я соскочил с кровати, одернул футболку, поплевал на руки и пригладил волосы. Мама ненавидит водить машину и все же проехала тысячу километров, ночью, потому что ужасно соскучилась по мне!

Я рванул к двери, Роджер следом. Уже взявшись за ручку, я услышал, как скрипнула половица. Джас кралась на цыпочках к лестнице и хихикала в свой мобильник.

– Неужели ты здесь! – шептала она.

Я ждал, что сейчас она стукнет мне в дверь и скажет: «Мама приехала», но она прошла мимо моей комнаты и спустилась по лестнице.

Я тоже двинул вниз. Роджер, в восторге от того, что я не сплю посреди ночи, как чокнутый терся о мои ноги, мешался. Я подхватил его на руки, и он заурчал. Прижимая Роджера к груди, я крался за Джас. Даже не заметил, что не дышу. Только в самом низу спохватился, когда в груди заболело. Джас стояла на крыльце, ее силуэт вырисовывался на стекле. Она обхватила маму руками, а та уткнулась ей в плечо.

Бабуля говорит, люди от ревности зеленеют. По-моему, это не так. Зеленый – спокойный цвет. Свежий цвет. Чистый и прохладный, как ментоловая зубная паста. А ревность – красная! Она опаляет вены и выжигает кишки.

Еле переставляя ноги, я дотащился до двери. Роджер извивался, выдираясь у меня из рук, я опустил его на пол, и он кинулся в прихожую. Джас и мама, обнявшись, покачивались, будто танцевали под музыку, которую они слышали, а я – нет. Я приоткрыл щель для писем, в лицо дунуло холодом. И дымом. Трубкой Найджела.

– Ты здесь, – шептала Джас. – Как я рада!

Послышался звук поцелуя, я представил, как мама прижимается губами к щеке Джас. Я припал лицом к щели, но смог различить только фигуру в куртке. Как мне хотелось вцепиться в черную ткань руками! Я ужасно боялся, что мама снова исчезнет.

– Тебе нельзя долго задерживаться. – И Джас тихонько рассмеялась. – Если папа узнает, я – труп. – Снова поцелуйное чмоканье. – Тебе пора.

Я ждал, что она добавит: «Только сначала поздоровайся с Джейми». Не дождался. Замерев, почти не чувствуя, как бьется сердце, я напряженно прислушивался. Джас хотела сохранить маму в тайне!

– Пора, – простонала Джас.

Я распрямился. Мама не может уехать, не взглянув на мою футболку! У меня внутри словно военный оркестр надрывался – в сердце, в голове, в том месте на шее, где – БУМ-БУМ-БУМ – барабанит пульс. Джас прижалась спиной к входной двери.