Денис Лукашевич - Эратийские хроники. Темный гном Страница 9

Он просто не мог в это поверить. Тонкий, практически неосязаемый луч коснулся его. Не стихийная волшба, ни камлание орочьих шаманов - настоящая Тьма.

Шмиттельварденгроу не мог пользоваться магией, но ощущал ее в достаточной мере, чтобы почувствовать следящее заклинание. Очень сложное и незаметное. Вроде мимолетно брошенного взгляда, который, однако, успевает подметить все детали. Достаточно тонкое, чтобы его не могли учуять клирики, сопровождавшие караван.

Луч задержался только на мгновение, но и его хватило, чтобы сердце цверга учащенно забилось, едва не захлебываясь от усердия. Не надо было быть выдающимся чернокнижником, чтобы понять: заклинание исходило откуда-то из руин. Цверг замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Гном довольно долго неподвижно просидел, не реагируя на настойчивые попытки Джалада дозваться до него. Но луч так и не вернулся. Только стук сердца громовым эхом отзывался в ушах. Шмиттеварденгроу облегченно выдохнул:

- У-ух! Покажется ведь такое! – А сам тайком продолжал следить за руинами одним глазом. – Из-за этих воспоминаний всякая ерунда в голову лезет, раздроби мне молот!

Джалад невольно восхитился способностью гнома смотреть в две стороны одновременно; он даже испугался, что цверг от таких усилий серьезно окосеет.

- С тобой все нормально?

- Да-да, - ответил цверг, продолжая следить боковым зрением за разрушенным Горгонадом. – Показалось что-то.

На долю секунды Шмиттеварденгроу уловил какое-то движение среди колонн, но это могло быть что угодно: заплутавший орк или какое-нибудь северное животное, забредшее в руины... Может, и луч был всего лишь игрой воображения, разогретого воспоминаниями? Вскоре цверг уже почти себя в этом убедил. Не осталось никого и ничего — мертвые руины и забытые кости павших на полях сражений.

10.

Легендарная Ганалийская долина по сути и долиной то не являлась. Неизвестно, кто ее так назвал и в честь чего, но одно только упоминание о ней вызывало как у добропорядочных адептов Света, так и у коварных приверженцев Тьмы примерно одни и те же чувства: смесь страха и глубокого желания находиться как можно дальше от нее.

Когда-то в стародавние времена, так давно, что даже у практически бессмертных эльфов-пустынников не осталось об этом сведений, Эратию постиг катаклизм космических масштабов. Огромный астероид, состоящий сплошь из железа и никеля, разбился на этом месте, образовав кратер диаметром несколько десятков миль: огромную, идеально круглую впадину, усыпаную железными осколками. Падение вскрыло также глубокий пласт практически чистого железа, которое, как известно, крайне вредно для любой магии. Дикие племена первых людей обходили это место стороной, разумно рассудив, что там, где магические стихии сходят с ума и любая волшба может скорее прикончить самого колдуна, делать нормальным людям совершенно нечего. А вот ненормальным там самое место: Ганалийская долина стала местом ссылки непримеримых бунтарей, свергнутых правителей, магов-преступников и прочих отщепенцов общества. Эпохи сменялись эпохами, волны великих переселений народов прокатывались по миру, а назначение долины не менялось. Даже когда правил Горгонадец, эта славная традиция не забывалась. Высококачественное железо, добываемое здесь, не закончилось и до сих пор, только шахты все глубже и глубже вгрызались в породу. Те, кому доводилось отбыть тут срок и возвратиться домой, поговаривали, что некоторые шахты доходят до центра мира, в самую глубокую тьму, которая никогда не ведала света, чуждой даже чернокнижникам.

- Славное местечко. – С дрожью в голосе произнес Джалад, выслушав рассказ Шмиттеварденгроу. – Пожалуй, только Бездна может быть хуже.

- Не уверен! – ухмыльнулся цверг. – Скорее всего, легенды об ужасах Ганалийской долины и породили миф о Бездне. Каторжники, говорят, никогда не видят белый свет. Они вкалывают не покладая рук там внизу, старятся и умирают во тьме, практически слепые. – зловеще закончил Шмиттельварденгроу, таинственно сверкая алыми глазми.

О приближении к Ганалийской долине возвестили многочисленные столбы дыма, поднимающиеся над кратером и видимые за много миль вокруг. Ноздри широкого пористого носа цверга затрепетали, чувствуя запах гари. По обе стороны широкого тракта, проложенного сотнями повозок, груженных железом в слитках и уже готовым оружием, земля была черной от копоти. Множество ручейков и рек, стекающих сюда с отрогов Льдистого нагорья, были безнадежно отравлены отходами железоделательного производства: просто такая же черная, как все вокруг, безжизненная жижа.

В придорожных канавах попадались остовы разбитых телег и разнообразный ржавый металлолом, в котором копошились подозрительные личности в живописных лохмотьях, которые тут же бросались врассыпную при виде каравана, волоча при этом за собой более-менее целые стальные болванки и заготовки под оружие. Иногда рядом с трактом возвышались грубые орочьи статуи, поставленные здесь еще во времена Горгонада. Массивные, сложенные из необработанных глыб, они изображали различных божеств из богатого орочьего пантеона. Хоть орки кочевали сейчас далеко на севере, за Льдистым нагорьем, но новые хозяева Ганалийской долины сочли для себя излишним трудом убирать памятники монументального искусства зеленокожих дикарей.

- Клянусь всеми порождениями Бездны! Чтоб меня!.. – неожиданно выпалил Шмиттельварденгроу, ухватившись за прутья и уставившись на одну из статуй.

- Что такое? – встрепенулся Джалад и также подался вперед.

- Дварфы, - хмуро произнес цверг таким тоном, как будто самолично выносил себе смертный приговор.

И в самом деле, для него дела оборачивались не лучшим образом. На той статуи, которая привлекла внимание цверга, красовалась довольно грубая надпись, вырубленная на скорую руку в цельном монолите фундаментального живота каменного монстра. Три слова, выведенных дварфскими рунами: «ЭТО НАША ЗЕМЛЯ».

Скоро показалось еще несколько изваяний, украшенных надписями с подобным содержанием, вроде «ЗДЕСЬ ЖИВУТ СЛАВНЫЕ ДВАРФЫ», «ЧУЖОЙ ЗДЕСЬ ЛИШНИЙ» и прочее. Чем ближе караван подъезжал к долине, тем фразы становились все более и более угрожающими. В конце концов, на огромном валуне (статуи к этому моменту уже закончились) была выведена на редкость длинная и сложная для простых как гранитная плита дварфов надпись: «ЕСЛИ ТЫ НАМ ВРАГ, ТО ЭТА ЗЕМЛЯ СТАНЕТ ДЛЯ ТЕБЯ МОГИЛОЙ». Внизу мелкими корявыми буковками добавили: «НАДГРОБИЕ МЫ ТЕБЕ ОБЕСПЕЧИМ». Юмор у дварфов был столь же суров, как и они сами.

- Как-то однообразно, - прокомментировал надписи Джалад, - ни капли фантазии. Вот помню я, когда был помельче…

За две сотни лет цверг научился отлично говорить взглядом. Пожалуй, найти взгляд красноречивее цвергского вряд ли представлялось возможным. В тонком искусстве разговора без слов Шмиттельварденгроу достиг невероятных высот: одних только угрожающих взглядов цверг знал сотни, рассчитанных на широчайший спектр собеседников. Существовал особый взгляд для человека: вместе с угрозой в нем чувствовался легкий аромат презрения, а также щепотка брезгливости. Взгляд для гоблина допускал наличие едва заметной жалости, чтобы длинноухий смог ощутить собственную ущербность. Сложнее всего для обучения взгляд, предназначенный для огра или тролля. Такие толстокожие существа реагируют только на неприкрытую ярость или ненависть, такую, которая ощущается практически на материальном уровне.

Как и многие до него, Джалад понял взгляд цверга без слов и тут же умолк. Правда, он попытался добавить что-то извинительно-просительное, но повторный взгляд отверг его беспочвенные претензии.

11.

Шмиттеварденгроу почувствовал, как его темное сердце екнуло и ушло куда-то в пятки – вид массивного барбакана, нависающего над высоченными воротами из листовой стали, мог привести в душевное смятение любого, даже жестокосердного огра или тролля с его каменной шкурой и не менее каменными мозгами. Цверг всегда утверждал, что ничего не боится. Обычно, это «ничего» само его боялось, но теперь гному пришлось признать, что есть на свете вещи, вызывающие у него трепет и холодный пот в подмышках.

По обыкновению дварфов надвратное укрепление было сложено из массивных каменных блоков и являло собой кульминацию практичности без какой-либо доли элегантности или хотя бы соразмерности. Просто невероятно тяжеловесное сооружение, готовое, казалось, перестоять даже древнее нагорье, где они были добыты. По верху барбакана шел ряд массивных зубцов, размером превышавших даже самих дварфов, выглядывавших из-за них.

Когда караван подъехал вплотную к вратам, что-то в глубине крепости дрогнуло, прогрохотало, напоследок ухнуло, и стальные створки со скрежетом принялись раскрываться. Цверг с трудом сглотнул.