Царь Горы, или Тайна Кира Великого - Сергей Анатольевич Смирнов Страница 9

Я добрался до своей комнатушки, задвинул за собой дверной засов -- и в тот же миг преобразился в болотного кота, выходящего на ночную охоту. Раздеться, а затем выбраться через крохотное окошко на саманную крышу стоило мне еще пары мгновений.

Ночь была безлунной. Надо мной ярко светили звезды. Судьба явно благоволила мне.

Повозки с товарами и мулы иудейского купца стояли за отдельной загородью. Наемные охранники жгли костры, и, успев захмелеть, громко переговаривались, то есть были и слепы, и глухи. Найти лаз под оградой тоже оказалось нетрудным делом.

Так я подобрался к повозкам и провел опись чужому имуществу. Там были тарские ковры, прекрасные ткани из Харрана и Каппадокии, свитки египетского пергамента. Все это я определал наощупь. а по запаху -- откуда вина в объемистых бурдюках. Оказалось, из родной Ионии. Некоторое повозки были нагружены мешками с каким-то сыпучим товаром. Тонким, коротким кинжалом -- тем самым, которому предстояло стать последним словом судьбы -- я вспорол три мешка и удивился. Тонкими ручейками из мешков потекла мне на пальцы пшеница. На вкус зерно было отменным. Но странный, едва уловимый запах подсказывал мне, что хлеб здесь не главное. Пришлось перевернуть верхние мешки и забраться поглубже. Я нанес раны еще нескольким и вот, сунув руку в одну из дыр, едва не с криком отдернул ее назад. Мне самому пустили кровь!

Другой рукой я осторожно пощупал лезвия. То были длинные обоюдоострые мечи, кованные или в Беотии, или в Пеллах Македонских. Дорогое и прекрасное оружие!

Размышлять над этим открытием не хватало и стигмы* времени. Я уложил все как было, выбрался из стойбища и вскоре вновь очутился на крыше. Теперь моей целью был ученый муж из Вавилона.

В его комнате стояла непроглядная темень. Но если свеситься ниже к окошку, то по сопению постояльца легко было определить, что он притворяется спящим. Для такого случая у меня, как и у всякого Болотного Кота, была припасена крохотная дощечка с отверстием, палочка, больой рыбий пузырь и сухой пучок травы Цирцеи. Пузырь с тлеющей дурманной травкой полетел в окно, и вскоре послышался грохот падающего тела. Мне оставалось сосчитать еще до тридцати, потом повязать нос и рот льняной повязкой, смоченной известковым раствором, спуститься в окошко и на всякий случай задержать дыхание.

В суме ученого мужа я не нащупал ничего опасного -- только исписаные свитки кож и пергаментов, медную линейку и угольник. Зато широкий его двуслойный пояс хранил много такого, чем добрый вор мог поживиться: золотые монеты лидийской чеканки и три крупных изумруда. Однако слишком любопытному вору довелось бы тут скорее не разбогатеть, а лечь мертвецом.

Мои пальцы наткнулись на два серебряных шипа, полых внутри, тупые концы которых были запаны смолой. В таких шипах тайно носят смертельные яды. Я отошел в угол и отвел от носа край повязки. Чутье не помогло мне, но утром мои догадки подтвердились. В одном из шипов таилась хрустальная пыль, разъедающая кишки того, кто отведает вино или мед, сдобренные этот страшной приправой. В другом -- яд морских ежей, которого хватило бы сразу “вылечить” и коней царя, и самого царя, и все царское войско.

Скамандр учил нас быть ворами, которые не оставляют следов воровства. Вот что мне оставалось сделать в комнате посланника Вавилона: снова затянуть на нем пояс, аккуратно повязать на поясе все кожаные тесемки, потом подрезать и надорвать их, в том месте, где хранились шипы, а заодно -- и сам крохотный тайный кармашек (пусть ученому мужу должен в пути придется проклинать себя за свое ротозейство), наконец аккуратно устроить путника на его ложе, сунув ему под шеку его ладошку. Последние два дела: прихватить пузырь и убраться самому.

И еще одно важное дело оставало оставалось мне свершить той ночью близ вавилонского Ниппура, на постоялом дворе, над крышей которого звезды и впрямь расположились зловещей тайнописью. Иудейского обоза я не опасался, а вот “ученый” наверняка знал дорогу лучше меня и, хоть лишился своих змеиных зубов, но мог-таки добраться до Кира первым. Этого я позволить ему не мог. Его жеребец стоял в конюшне рядом с моим, а на следующий день должен был отстать от моего не меньше, чем на четыре сотни стадиев.

У ворот конюшни я прислушался. Мой конь опасливо фырчал. Мне показалось, что там возится какая-то мелкая тварь, кошка или крупная крыса. Щель под воротами была широкой. Я проскользнул в нее и обомлел. Слух не мог обмануть меня: то, что я собирался сделать с чужим конем, уже делали с моим!

Одним прыжком я настиг негодяя и вцепился одной рукой в горло, а другой в его руку. Кони шарахнулись в стороны. Мы оба испугались шума и, разом оттолкнувшись ногами, откатились к воротам.

Негодяй оказался маленьким, жилистым и вертлявым, все норовил укусить меня и лягнуть в пах. Но справиться с ним не стоило большого труда. Я заломил ему руку и уперся коленом в затылок. Он тихо застонал.

-- Кто послал тебя, крысенок? -- прошипел я у него над ухом.

Он терпел боль и не сдавался.

Тогда я вынул у него из онемевших пальцев железную колючку, которую он хотел оставить в копыте моего коня, засунул ее ему между ног и стал вдавливать в мошонку. Он захрипел, а потом завонял такой отвратной кислятиной, что я уж решил было плюнуть ему на спину и убраться. Но тут он сдался и еле выговорил имя:

-- Аддуниб!

-- Учитель из Вавилона? -- уточнил я и убрал колючку.

-- Аддуниб! -- радостно повторил “крысенок” и весь скрючился от судороги.

Дожидаться рассвета не пришлось. Судьба не просто торопила, а стегала кнутом по загривку. Однако я изображал из себя честного арамейского коновала, а не безродного вора, поэтому разбудил хозяина, дал ему денег и сказал, что увиденный сон велит спешить по своим делам. Хозяин сам пошел открывать конюшню и ворота. “Крысенок”, конечно же, успел исчезнуть.

До границ Мидии мне предстояло еще преодолеть великую реку Тигр, обогнуть стороной болезнетворные болота низовий и, наконец, пересечь пределы древнего Эламского царства, некогда сокрушенного ассирийским царем Ашшурбанапалом*.

Я слышал, что летом в Эламе стоит такая жара, что на открытых местах, бывает, заживо запекаются даже ящерицы и скорпионы. Эламиты -- народ темнокожий, мрачный и расчетливый по натуре -- в это время обитают в глубоких подвалах под своими