Татьяна Терещенко - О браке. Священное Писание и церковный опыт Страница 2

Священник Александр (Рождественский)

(1872–1905 гг.)

Союз супружеский, а отсюда и семейная жизнь, установлены и освящены Самим Господом Богом еще в раю. И сотворил Бог человека, – сказано в Священном Писании, – по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю (Быт. 1, 27–28). Когда пришел на землю Сын Божий, Господь наш Иисус Христос, то и Он подтвердил закон супружества, повторив слова, которые сказал Бог в раю, когда создал жену первому человеку и установил закон супружества: оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть (Быт. 2, 24). Чтобы дать людям понять, как достоин почтения союз брачный, Он сам благоволил быть с Пречистой Матерью Своей и учениками на браке в Кане Галилейской. Но, будучи установлен Богом еще в раю, подтвержденный Христом Спасителем, брачный союз получил в Христовой Церкви еще особенное, высшее освящение, как то объяснили святые апостолы.

Так, святой Павел, повторив слова Спасителя о брачном союзе, что в нем двое – муж и жена – будут одна плоть, прибавляет: Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви (Еф. 5, 32). Заметьте, тайна сия велика! – учит Слово Божие. Вот почему брак и почитается Таинством в ряду семи Святых Таинств, установленных в Церкви.

Священник Александр (Рождественский)

Без благословения Бога, без освящения Им брака, все поздравления и добрые пожелания друзей будут пустым звуком. Без Его ежедневного благословения семейной жизни даже самая нежная и истинная любовь не сумеет дать все, что нужно жаждущему сердцу. Без благословения Неба вся красота, радость, ценность семейной жизни может быть в любой момент разрушена.

Святая страстотерпица царица Александра

(1872–1918 гг.)

Никакой роман не может заменить брак. В романе люди являются в пышности и расцвете, но все же не самими собой: в романе открывается призрачная, приукрашенная действительность, и жизнь каждого из двух – непременно поза, хотя бы и простительная и невинная. Только в браке возможно полное познание человека – чудо ощущения, осязания, видения чужой личности, и это так же чудесно и единственно, как познание Бога мистиками. Вот почему до брака человек скользит над жизнью, наблюдает ее со стороны, и только в браке погружается в жизнь, входя в нее через другую личность. Это наслаждение настоящим познанием и настоящей жизнью дает то чувство завершенной полноты и удовлетворения, которое делает нас богаче и мудрее.

Священник Александр (Ельчанинов)

(1881–1934 гг.)

Путь девственности и безбрачия, с одной стороны, и путь семейной жизни, с другой стороны, оба служат нашему спасению, оба дают простор творческим силам, заложенным в поле. Лишь бы твердо держать руль и направлять ладью жизни к правде и красоте. Лишь бы разуметь всем существом правду и неустранимость для каждого человека его креста – будь то путь безбрачия или путь семейной жизни. В несении креста – в формах, которые диктуются жизнью, т. е. на путях безбрачия или на путях семейной жизни, и состоит творческая задача каждого человека.

Протоиерей Василий (Зеньковский)

(1881–1962 гг.)

Те, кто вступает в брак чистым, целомудренным, впервые в браке постигают тайну телесного единства, и от этого в душе рождается новое благоговейное отношение к телу другого, которое становится как бы священным и святым. Как показывает жизнь, именно от телесного сближения в браке (в нормальных условиях) расцветает в душе глубокое, светлое и радостное чувство любви друг к другу, нежное поклонение и глубокое чувство неразрывности. Именно здесь, в этой точке, опытно познается правда моногамии (единобрачия), вся неправда разводов. Муж и жена могут принадлежать только друг другу – и это встает в сознании не только как требование социальной морали, сохраняющей семейный очаг, но и как некая повелительная и глубокая тайна, постигаемая в браке. Половое сближение не только не может быть отделено от других видов единения, но оно само создает и формирует законченную цельность всех взаимных отношений. Когда между мужем и женой цветет любовь, она сияет во всем и овладевает всем. Малейшая дисгармония в это время переживается очень болезненно: невнимание, небрежность, равнодушие – даже в самых ничтожных пустяках – вызывает скорбь, тревогу, мучает и обижает. А когда появляются признаки зачатия ребенка, тогда отношения мужа и жены еще более укрепляются в любви к будущему дитяти, в благоговейном трепете перед тайной появления нового человека на свет через близость мужа и жены. Тонкость и чистота взаимной любви не только не стоят вне телесного сближения, но, наоборот, им питаются, и нет ничего добрее той глубокой нежности, которая расцветает лишь в браке и смысл которой заключается в живом чувстве взаимного восполнения друг друга. Исчезает чувство своего «я» как отдельного человека, и в больших вещах, во внутреннем мире и во внешних делах и муж, и жена чувствуют себя лишь частью какого-то общего целого – один без другого не хочет ничего переживать, хочется все вместе видеть, все вместе делать, быть во всем всегда вместе. Всякая разлука переживается мучительно, как разрыв в этом целостном единстве. Это вовсе не торжество сентиментальности, иронически представленной Гоголем в образах Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны («Старосветские помещики»). Здоровая нормальная любовь мужа и жены не только не нуждается в эгоистическом отделении от других, но, наоборот, создает особую чуткость к другим людям.

Нежная забота мужа и жены друг о друге невольно и естественно создает такую же нежную заботу о других людях: сбросив в семье силу эгоизма, и муж, и жена, каждый сам по себе, становится открытым в своем сердце для всех людей.

Протоиерей Василий (Зеньковский)

Когда супруги обмениваются кольцами, они обещают друг другу, что если когда-нибудь что-либо случится между ними, если когда-нибудь будет ссора или даже неверность со стороны одного по отношению к другому, измена, обман, неправда и если он вновь вернется, то ему ничего не будет поставлено в упрек. Потому что он вернется и скажет: «Вот, я пришел (я пришла), можешь ли ты меня принять или твое сердце охладело, или любовь ко мне умерла?» И ответ будет: «Конечно, приди, конечно, я тебя люблю, как любил (любила) раньше! Моя любовь когда-то была ликующей радостью; когда ты ушел (ты ушла), моя любовь стала жгучей болью, ожиданием, тоской, а теперь моя любовь стала вновь ликующей радостью, более светлой, более глубокой, более торжествующей и более уверенной, чем она была до того, как ты ушел (ушла)…»

Поэтому, обмениваясь кольцами, супруги дают друг другу обещание и верности, и взаимного доверия – доверия, которое идет гораздо дальше всякой измены и всякой ссоры. И это так прекрасно.

Митрополит Антоний Сурожский

(1914–2003 гг.)

В Таинстве Венчания совершается нечто, что иначе, человеческими силами, не могло бы совершиться. Это момент, когда восстанавливается… то единство между мужчиной и женщиной, та целостность всечеловека, о которой говорится в начале книги Бытия. Это момент колоссальной важности. Это момент, когда двое, потому что они полюбили друг друга, могут стать одной плотью, то есть не только физической плотью, но и одной телесной реальностью, которая в себя включает разность и душевности, и духовности. В Ветхом Завете мы читаем о том, как человек был создан всечеловеком, и в нем, по учению некоторых (далеко не всех) отцов, заключалось все и женственное, и мужеское. Постепенно человек начал возрастать, созревать, и пришел момент, когда в одном человеке уже не могла совмещаться полнота и женского, и мужского существа. Тогда Бог привел к человеку всех животных, чтобы он увидел, что в них есть два пола, и почувствовал, как сказано в Писании, что единственно он одинок. И когда он вдруг ощутил свое одиночество, Бог навел на него глубокий сон и разделил в нем мужское от женского. Но разделил не так, чтобы не осталось ничего того или другого в каждом из них. В каждом осталось нечто от другого, что давало ему возможность узнавать себя самого в другом существе; он и она составляли одно. И когда Адам увидел перед собой Еву, он воскликнул: «Это кость от костей моих, это плоть от плоти моей…» Иначе сказать: «Это я!» – и вместе с тем: «Это я – перед собственными глазами». Но это было настолько «я», это настолько было единство духа, что они себя нагими не видели, они видели себя как единицу, как человека в двух особях. Позже, когда совершилось падение, они вдруг увидели себя нагими, то есть чужими друг другу. И вот с этого момента началась борьба о воссоединении, влечение одного к другому, отчаянное, слепое влечение, крик: вернись ко мне… И это совершалось в брачной любви, в любви двух, которые, посмотрев друг на друга, как бы узнавали себя в другом и одновременно узнавали в другом не его собственную ограниченность, а новую полноту, новую красоту, новый смысл. И тогда брак, то есть тайна этой встречи, совершался в том, что они друг друга видели и узнавали самих себя, и вместе – не просто себя, а себя восполненными, с полнотой жизни, которую они могут иметь только друг с другом. И соединяясь, они и телесно, и душевно, и духовно делались (опять-таки сколько было возможно и сколько до сих пор бывает возможно в падшем мире) всечеловеком. Это изумительная тайна. Это полнота человека, являемая в двух особях. Потому-то это – Таинство. Теперь разделение, которое совершено грехом, пусть отчасти, но в значительной, решающей мере, снимается, они теперь едины.