Марк Цицерон - Мысли и высказывания Страница 20

Актеры. Мозаика. Помпеи

Четвертая речь против Луция Сергия Катилины

Я вижу, сенаторы, что все ваши лица, все ваши взоры обращены на меня; вижу, что вас озабочивает не только ваша и общегосударственная опасность, но – в случае ее благополучного устранения – и моя. Ваше участие поддерживает меня в моем трудном положении и утешает меня в моем горе; но ради бессмертных богов, оставьте его в стороне, забудьте о моей судьбе и сосредоточьте свои мысли на деле вашем и детей ваших. Если уже такова воля рока, чтобы я в свой консулат испытал все горести, все страхи и мучения, какие только могут выпасть на долю человека, – я их перенесу не только покорно, но и с полной готовностью, лишь бы мои невзгоды были залогом славы и благополучия для вас и для народа римского; мой консулат, сенаторы, был обставлен такими условиями, что я нигде не чувствовал себя обеспеченным от предательского кинжала – ни на форуме, этой арене правосудия, ни на Марсовом поле, освященном консульскими ауспициями, ни в курии, этой всенародной гавани спасения, ни в собственном доме, этом природном убежище человека, ни на ложе сна, ни на кресле чести; о многом я смолчал, многое перенес, многое простил, многое направил к лучшему ценою действительной боли для меня и одного лишь страха для вас. И если бессмертные боги решили дать моему консулату такой исход, чтобы вы и римский народ были избавлены много от жестокой гибели, ваши жены, дети и девы-весталки от невыносимого поругания, храмы, святыни и весь наш прекрасный, родной Рим от нечестивого пламени, вся Италия от опустошения войны, то, какая бы участь ни ожидала меня лично, я встречу ее безропотно.

Август Октавиан. Фрагмент античной статуи

В самом деле, если Публий Лентул, дав веру вещателям, счел свое имя роковым символом гибели государства, почему бы и мне не лелеять радостной мечты, что мой консулат станет тоже, если это слово здесь уместно, «роковым символом» спасения римского народа?

Итак, сенаторы, позаботьтесь о самих себе, порадейте о государстве; охраняйте самих себя, жен, детей и имущество ваше, защищайте честь и благополучие римского народа; меня же щадить, обо мне думать перестаньте. Прежде всего я могу надеяться, что все боги – покровители нашего города воздадут мне ту благодарность, которую я заслужил; если же мне суждено иное – я встречу смерть спокойно и бесстрашно.

Смерть не позорна для того, кто достаточно потрудился на своем веку, не преждевременна для того, кто уже достиг консулата, не горестна для того, кто вкусил плодов мудрости. Конечно, я не настолько лишен человеческого чувства, чтобы оставаться равнодушным к скорби присутствующего здесь, столь же любящего, сколь и любимого брата, к слезам всех этих моих друзей, которые окружили мое кресло; мои мысли то и дело витают в покоях моего дома, где мне представляются – бледная от волнения жена, дрожащая дочь и малютка-сын, он, которого наша отчизна, думается мне, прижимает к своему лону как залог верности своего консула; не забываю я и о своем зяте, который стоит вот там – я его вижу отсюда – и дожидается исхода нынешнего дня.

Алтарь Мира. Фрагмент рельефа

Да, все это действует на меня, но действует в том направлении, что я скорее желаю им всем спастись вместе с вами, хотя бы и ценою моей гибели, чем погибнуть в той общей пучине, которая грозит поглотить и их, и нас, и все государство. Поэтому, сенаторы, еще раз прошу вас: приложите все свое усердие к спасению государства, подумайте о всех бурях, которым мы идем навстречу, если вы их не предотвратите.

Вы знаете, кто такие те, которые ждут решения своей участи от строгости вашего суда: это не Тиберий Гракх, пожелавший вторично стать народным трибуном, не Гай Гракх, попытавшийся возобновить аграрное движение, но Луций Сатурнин, убивший Луция Меммия, нет – уличены те, которые остались в Риме ради поджогов, ради вашего поголовного избиения, ради выдачи города Катилине; уличены они своими письмами, своими печатями, своими почерками, своими признаниями.

Вы знаете – они поднимали против нас аллоброгов, подстрекали рабов, призывали Катилину; их замыслом было произвести такую резню, чтобы некому было даже почтить погребальным плачем имя римского народа, воздать последний дар слез похороненному властелину мира. Все это удостоверено показаниями свидетелей, признаниями обвиняемых, да и вашими собственными многократными приговорами.

Август Октавиан. Античная монета

Когда вы в столь необыкновенных выражениях высказывали мне свою благодарность, объявляя, что я своею ревностью и осмотрительностью обнаружил заговор нечестивых людей; когда вы заставляли Публия Лентула сложить с себя претуру; когда вы того же Лентула, а с ним и остальных подсудимых, решали подвергнуть заключению; когда вы – что очень важно – назначали от моего имени благодарственное молебствие, являя первый пример такой почести гражданскому администратору; когда вы, наконец, во вчерашнем заседании присуждали щедрые награды послам аллоброгов и Титу Вольтурцию; когда вы постановляли все это, вы этим самым давали понять, что те лица, которых вы поименно приказали подвергнуть заключению, должны совершенно недвусмысленно считаться осужденными.

Тем не менее, сенаторы, я решил представить это дело, точно непочатое, на ваше обсуждение. Ваше право – высказать ваше мнение о самом деянии и о заслуженной им каре; мой консульский долг велит мне, однако, напомнить вам следующее.

Что умы в государстве сильно взволнованы, что готовится и назревает какое-то неслыханное до сих пор бедствие – это я знал давно; но я никак не ожидал, что этот заговор получит среди граждан такое огромное, такое гибельное распространение. Но раз это так – я должен требовать, чтобы ваше постановление, каково бы оно ни было, состоялось до наступления ночи.

Римская женщина. Мозаика. Помпеи

Каково злодеяние, отданное на ваш суд, это вы видите; если вы думаете, что число неприкосновенных к нему людей ограниченно, то вы сильно ошибаетесь. Шире, чем это думают, рассеяны семена этого зла; оно не только охватило Италию, но уже и проникает за Альпы, уже, незаметно распространяясь, образовало гнезда во многих провинциях. Выжидательной и медлительной политикой его никак не побороть; за какую бы меру вы ни высказались – ее следует применить круто и быстро.

Таких мер до сих пор было предложено две. За одну высказался Децим Юний Силан, требующий для врагов – опустошителей своей родины смертной казни; за другую – Гай Цезарь, не допускающий казни в виде наказания, но, впрочем, сосредоточивающий в своем приговоре все ужасы карательной строгости.

Оба они, таким образом, как и следовало ожидать от их достоинства при разборе столь важного дела, требуют крайне суровых кар. При этом, однако, первый из них не считает возможным хотя бы на один лишний миг продлить жизнь и пользование одним с нами воздухом тем, которые хотели лишить жизни всех нас, разорить нашу державу, уничтожить имя римского народа, – памятуя, что в нашем государстве такого рода наказание не раз применялось к нечестивым гражданам; другой держится того мнения, что смерть установлена бессмертными богами не как кара за прегрешения, а либо как закон природы, либо как отдых от трудов и злоключений.

Август Октавиан. Античная статуя

И в этом действительно заключается причина, почему мудрые люди никогда не роптали при встрече смерти, а мужественные нередко даже встречали ее охотно: напротив, заключение – и тем более пожизненное, – несомненно, придумано как крайнее наказание за ужасную вину.

Итак, он предлагает распределить их по муниципиям. На первый взгляд может показаться, что исполнение этой меры содержит в себе несправедливость по отношению к этим последним, если действовать принуждением, и сопряжено с некоторыми затруднениями, если ограничиться просьбами; но это соображение не должно вас удержать от ее принятия, если она кажется вам целесообразной.

Я уже возьму ее исполнение на себя и надеюсь найти достаточно муниципиев, которые сочтут несовместимым со своим достоинством отказать вам в том, что вы постановите ради всеобщего блага. Затем автор второго предложения требует тяжкого наказания для муниципиев на случай, если бы заключенные были освобождены; этим они усиливают суровость заключения до размеров ужасающих, хотя и вполне заслуженных, разумеется, преступлением этих нечестивых людей. Далее они требуют постановления, чтобы никто не смел предлагать сенату или народу смягчить участь осужденных: этим он отнимает у них даже надежду, единственную утешительницу людей в их несчастии.

Алтарь Мира. Фрагмент рельефа