Геннадий Красухин - Круглый год с литературой. Квартал третий Страница 3

Что прикажете в таких случаях делать? Не писать же самому! И вот – начинаешь выяснять, кто проталкивал в печать эту книгу, с кем дружит автор, кто ему покровительствует или кому покровительствует он.

Вот так однажды я вышел на Сергея Александровича Васильева, вальяжного поэта, который считал себя сатириком, потому что помимо обычных стихов и поэм писал пародии. Они удивляли меня тем, что совершенно не были похожи по стилю на тех, кого пародировали. Васильев даже не обыгрывал строчки, как будет потом делать Александр Иванов. Он придумывал для своей пародии какое-нибудь название, выносил в подзаголовок имя и фамилию поэта, в которого метил, и писал всё, что приходило ему в голову. Ну, в самом деле, попробуйте, догадайтесь, кто это:

«Ты хочешь, милый, чаю?» -Она воркует, чуть раскрыв уста.«Зачем мне чай, – резонно отвечаю, -Ты завари лаврового листа!»

Догадались? Вот и я бы не смог. А ведь это пародия на молодого Евтушенко. Васильев написал её в пятидесятые годы, когда Евтушенко обладал очень узнаваемым стилем.

А в литературных и окололитературных кругах Сергей Васильев был известен своей не опубликованный при его жизни поэмой «Без кого на Руси жить хорошо?» Он доказывал, что лучше всего жить на Руси без евреев. Не знаю, может, её из-за подобной животрепещущей постановки проблемы где-нибудь нынче напечатали: всё-таки это вам даже не двести лет вместе, а врозь и навсегда! Но я читал её в рукописи. Впрочем, поэму Васильева не печатали, но читать разрешали. На вечерах в ЦДЛ. Да и с печатаньем всё было не так просто. Она была набрана в «Крокодиле». Но в последний момент Васильев засомневался, решил подстраховаться, послал гранки в ЦК. Был 1949 год. Самое время поношения космополитов. Тем не менее в ЦК уклонились от оценки: «Печатайте на ваше усмотрение». Не одобренную начальством поэму печатать трусливый поэт так и не решился. В Интернете она сейчас есть. Вот – небольшой кусочек:

– Зачем нам проза ясная?– Зачем стихи понятные?– Зачем нам пьесы новые,спектакли злободневныена тему о труде?– Подай Луи Селина нам,подай нам Джойса, Киплинга,подай сюда Ахматову,подай Пастернака!– Поменьше смысла здравого,а больше от лукавого,взамен двух тонн свежатинысто пять пудов тухлятиныи столько же гнильцы.Один удар по Пырьеву,другой удар по Сурову,два раза Недогонову,щелчок по Кумачу.Бомбёжка по Софронову,долбёжка по Ажаеву,по Грибачёву очередь,по Бубеннову залп!По Казьмину, Захарову,по Сёмушкину Тихону,пристрелка по Вирте.Статьи строчат погромные,проводят сходки тёмные,зловредные отравныерецензии пекут.Жиреют припеваючи,друг другом не нахвалятся:– Вот это мы! Молодчики!Какие гонорарищидруг другу выдаём!Спешат во тьме с рогатками,с дубинками, с закладками,с трезубцами, с трегубцами,в науку, в философию,на радио, и в живопись,и в технику, и в спорт.Гуревич за Сутыриным,Бернштейн за Финкельштеином,Черняк за Гоффенштефером,Б. Кедров за Селектором,М. Гельфанд за Б. Руниным,за Хольцманом Мунблит.Такой бедлам устроили,так нагло распоясались.вольготно этак зажили,что зарвались вконец.Плюясь, кичась, юродствуя,открыто издеваясянад Пушкиным самим,за гвалтом, за бесстыдною,позорной, вредоносною,мышиною вознёйиуды-зубоскальникив горячке не заметили,как взял их крепко за ухосвоей рукой могучеюсоветский наш народ!Взял за ухо, за шиворот,за руки загребущие,за бельма завидущие –да гневом осветил!

Ясно, что представлял собой Сергей Александрович Васильев, скончавшийся 2 июля 1975 года (родился 30 июля 1911-го)?

Звоню я, значит, Васильеву и предлагаю написать рецензию на какую-то (запамятовал!) уж совсем дрянную книжку (не помню и кто её автор).

– Хорошая? – спрашивает.

Что мне на это ответить? Вру:

– Неплохая.

– И сколько нужно страниц?

– Четыре-пять, – отвечаю. И, боясь спугнуть удачу: – Но можно и меньше.

– Нет, зачем же меньше? Пять страниц – это будет смотреться. Поэт-то он хороший!

– Срок – неделя, – говорю я. – Подходит?

– А это уже от вас, мой милый, зависит, – слышу с изумлением. – Как напишите, так и звоните.

– То есть как «напишите»? Что я должен писать?

– «Рыбу», мой дорогой, «рыбу». А я по ней пройдусь рукою мастера.

«Рыба», для тех, кто не знает этого жаргонного слова, – черновой вариант того, что ты хочешь получить от автора.

С ней, надо сказать, я намучился очень сильно. Легко ли хвалить то, от чего душу воротит? Да ещё размазывать это на пять страниц машинописного текста.

Одолел, в конце концов. Послал Васильеву с курьером. Звоню на следующий день и слышу:

– Вы умеете писать. У вас копия осталась или вам вернуть эту рецензию?

– Но вы же, – говорю, – обещали пройтись по ней рукой мастера!

– А для чего? Я её и так подпишу, – отвечает Васильев. – Она мне нравится.

А в выплатной день он появляется у меня в кабинете, улыбаясь очень дружески:

– И гонорар хороший заплатили! Спасибо!

И жмёт мне руку.

Николай Максимович Минский, умерший в Париже 2 июля 1937 года (родился 27 января 1855-го), не был большим поэтом.

Его раннее творчество оценивается как предсимволизм. Во всяком случае Мережковский говорил о поэзии Минского как об открывающей пути в будущее, выделяя в ней патологию, пессимизм, иронию, тоску по смерти – то, что будет отличать стихи символистов.

В дальнейшем Минского числили даже в лидерах символистов. Хотя яркого следа он в русской поэзии не оставил. Мне думается из-за рассудочности. Автор философских трактатов, мистик, он и в стихах не столько выражает чувство, сколько делится с читателем той или иной мыслью, пришедшей ему в голову. Были в русской поэзии Баратынский, Тютчев, умевшие высказывать мысли, которые легли им на сердце. Минский словно пишет философскую прозу стихами. Впрочем, Блок ценил его стихотворение «Два пути»:

Нет двух путей добра и зла,Есть два пути добра.Меня свобода привелаК распутью в час утра.И так сказала: «Две тропы,Две правды, два добра.Их выбор – мука для толпы,Для мудреца – игра.То, что доныне средь людейГрехом и злом слывёт,Есть лишь начало двух путей,Их первый поворот.Сулит единство бытияПуть шумной суеты.Другой безмолвен путь, суляЕдинство пустоты.Сулят и лгут, и к той же мглеПриводят гробовой.Ты – призрак бога на земле,Бог – призрак в небе твой.Проклятье в том, что не даноЕдиного пути.Блаженство в том, что всё равно,Каким путём идти.Беспечно, как в прогулки час,Ступай тем иль другим,С людьми волнуясь и трудясь,В душе невозмутим.Их счастье счастьем отрицай,Любовью жги любовь.В душе меня лишь созерцай,Лишь мне дары готовь.Моей улыбкой мир согрей.Поведай всем, о чёмС тобою первым из людейШепталась я вдвоём.Скажи: я светоч им зажгла,Неведомый вчера.Нет двух путей добра и зла.Есть два пути добра».

Понятно, за что ценил это стихотворение Блок. Он чувствовал близость к этим строчкам. В них и в самом деле есть нечто неуловимо блоковское (особенно концовка). На насколько поэтичнее выражал Блок такое мироощущение!