Геннадий Красухин - Круглый год с литературой. Квартал третий Страница 35

Его книга «Встречи с Александром Блоком» в этом смысле бесценна для тех, кто хотел бы уяснить себе, что представлял собою этот поэт.

Алянский издал её в 1969 году, по всей очевидности, долго её отшлифовывая, уточняя для себя все реалии тех трёх лет – с 1918 по 1921, о которых он написал Чуковскому.

В 1918 году Алянский основал и стал руководить издательством «Алконост», в котором выпустил книги стихов Ахматовой, Белого, Блока, Сологуба, Вяч. Иванова.

С 1929 по 1932-й стоял во главе Издательства писателей в Ленинграде. Оно выпустило в это время книги О. Форш, Ю. Тынянова, В. Каверина, К. Федина, М. Шагинян, К. Паустовского и других писателей.

А дальше уже как редактор работал в разных издательствах. Особенно долго в Государственном издательстве детской литературы.

После войны переехал в Москву, где снимал небольшую комнату в квартире на Гоголевском бульваре. О его жизни и деятельности хорошо рассказал книговед С.В. Белов в своей работе «Мастер книги. Очерк жизни и творчества С.М. Алянского» (1979). Рекомендую. Написана увлекательно.

С Еленой Сергеевной Булгаковой, скончавшейся 18 июля 1970 года (родилась 21 октября 1893-го), я познакомился, когда работал в журнале «РТ-программы». На дворе стоял 1966 год. Булгакова тогда только начинали печатать. Я позвонил его вдове с предложением дать что-нибудь из неопубликованного нам, и она пригласила меня к себе.

Она жила в пятиэтажном доме в самом конце Суворовского (теперь – Никитского) бульвара на противоположной стороне от кинотеатра повторного фильма (как раз напротив теперешнего театра Марка Розовского). Елена Сергеевна познакомила меня с гостившим у неё Абрамом Вулисом, написавшим предисловие к пока ещё не вышедшему в «Москве» урезанному варианту романа «Мастер и Маргарита», и вынесла аккуратную стопку небольших переплетённых книжечек.

Я открыл верхнюю. «Михаил Булгаков. Полное собрание сочинений», – прочитал я машинописный текст.

– Когда умирал Миша, – сказала Елена Сергеевна, – я поклялась ему, что напечатаю всё, что он написал. И я исполню свою клятву. Всё это, – она кивнула на книжечки, – я печатала сама, чтобы не было в рукописи никаких ошибок.

Вулис показал мне «Мастера и Маргариту». Роман занимал книжек шесть или семь.

– Лучшее, что написал Михаил Афанасьевич, – сказал он. И добавил: – Очень может быть, что вы этот роман скоро прочитаете в нашей печати.

– Миша писал одинаково хорошо, – не согласилась с Вулисом Елена Сергеевна. – Это откроется, когда будут изданы все его вещи. Наверное, Бог и продлевает мне жизнь, чтобы я смогла их все напечатать.

Я с удивлением посмотрел на изящную, миниатюрную, красивую, немолодую, конечно, женщину, но уж никак не старуху! О чём она говорит?

Потом-то я узнал, что она вовсе не кокетничала: ей и в самом деле было много лет – 73 года, гораздо больше тех, на которые она выглядела. А выглядела она лет на 60!

Эта мужественная женщина, посвятившая свою жизнь сохранению и публикации булгаковского наследства, не стала спорить с цензорами журнала «Москва», согласилась на купюры в «Мастере и Маргарите», которые они потребовали сделать, а потом собственноручно все эти купюры перепечатала, пометила, на какую журнальную страницу и в какой абзац их следует вставить, и пустила в самиздат. Сильно подозреваю, что именно это обстоятельство заставило «Художественную литературу», издавая «Мастера и Маргариту», особо оговорить, что данный вариант романа полностью сверен с рукописью. Конечно, власти всё сделали, чтобы затруднить для обычного читателя приобретение такой книги. Часть тиража направили за границу, часть – в закрытые распределители. Но ведь и читателям, отстоявшим ночь перед дверьми магазинов, куда по слухам завозили по несколько экземпляров книги, хоть что-то да перепало! А это значит, что роман начал своё победное, не зависящее от властей шествие. И добилась этого хрупкая женщина – Елена Сергеевна Булгакова!

Что она дала нам в журнал? Рассказ «Псалом», который мы опубликовали. Великолепная миниатюра!

О Викторе Луи, умершем в Лондоне 18 июля 1992 года, говорили, что он теснейшим образом связан с КГБ.

Он побывал в тюрьме и в Гулаге. Был арестован в 1944-м. Получил 25 лет. Но за что? Он работал в составе обслуживающего персонала в разных иностранных посольствах в Москве. Поэтому правдоподобно, что его обвинили в шпионаже. В то время шпионов видели в любом человеке, общающемся с иностранцами. С другой стороны, есть версия, что его посадили за спекулятивные махинации, что тоже правдоподобно. Через посольство можно было приобрести красивую одежду, хорошую аппаратуру, – всё, чего были лишены советские граждане.

Так или иначе, в 1956 году он освободился и получил реабилитацию.

Через много лет Андрей Дмитриевич Сахаров написал о нём: «Виктор Луи – гражданин СССР и корреспондент английской газеты (беспрецедентное сочетание), активный и многолетний агент КГБ, выполняющий самые деликатные и провокационные поручения. Говорят, сотрудничать с КГБ он стал в лагере, куда попал много лет назад. КГБ платит ему очень своеобразно – разрешая различные спекулятивные операции с картинами, иконами и валютой, за которые другой давно бы уже жестоко поплатился».

Но и задания, которые выполнял Луи, тоже весьма своеобразные.

В 1958 году он продал западным средствам массовой информации стенограмму пленума Союза писателей СССР, исключившим из союза Пастернака за публикацию на Западе «Доктора Живаго».

В 1967 году продал за границу без ведома автора «20 писем к другу» Светланы Аллилуевой.

В 1968-м опять-таки без разрешения автора переправил рукопись романа Солженицына «Раковый корпус». В то время судьба романа была неясна. Московские писатели обсудили рукопись и обратились к властям с призывом разрешить её напечатать. Публикация романа на Западе сняла любую возможность её публикации на Родине.

В 1984-1985 годах продал на Западе видеозаписи, запечатлевшие жизнь А.Д. Сахарова в ссылке в Горьком. Вопреки информации о голодовке, видеозапись показывала Сахарова, который читает американский журнал и ест. В другой видеозаписи Сахаров говорил, что Запад преувеличивает значение Чернобыльской катастрофы. Жена академика Елена Боннэр называла эти записи провокацией КГБ, какой они безусловно и были.

За подробный пересказ допросов немецкого лётчика Матиаса Руста, посадившего самолёт на Красной площади, Луи получил от западного журнала сумму с пятью нулями.

Выполнял Луи и поручения, связанные с передачей информации странам, с какими у СССР не было дипломатических отношений: летал на Тайвань, в Израиль.

Словом, понятно, почему Борис Балтер на вопрос райкомовцев, разбиравших его персональное дело: кто передал на Запад подписанное им коллективное письмо в защиту диссидентов? – уверенно указал на Луи. Балтер, как я уже писал, обладал смешной привычкой путать фамилии и имена, сказал: «Луи Филипп», но потом исправил ошибку.

По-моему, пустое дело затевал генерал-майор КГБ Вячеслав Ервандович Кеворков, утверждая в книге «Виктор Луи. Человек с легендой» (2010), что Луи не был связан с органами безопасности и выполнял личные поручения Андропова бескорыстно. Он продавал информацию. И не верится, что отдавал КГБ всю полученную за это сумму. Да и КГБ дивилась бы подобному бескорыстию и подозревала бы подвох. Не в правилах этих рыцарей щита и меча верить в человеческую порядочность.

Родился Луи 5 февраля 1928 года.

В известном своём стихотворении Маяковский вспоминал о дипломате Теодоре Нетто, что тот «напролёт болтал о Ромке Якобсоне…»

В ту пору «Ромка Якобсон» был автором статьи о Хлебникове, которую ценил Маяковский.

Впрочем, Маяковский наверняка знал Якобсона и раньше. Он читал поэму «150000000» в Московском лингвистическом кружке, где Роман Осипович был первым председателем с 1915 года и председательствовал довольно долго – до 1920-го.

Из этого кружка выйдут много крупнейших русских филологов самого разного направления. Существенным окажется и то, что Якобсон сблизится там с так называемыми опоязовцами, углублённо изучавшими форму произведения, что было близко и Маяковскому.

Когда Роман Осипович Якобсон, умерший 18 июля 1992 года (родился 10 октября 1896-го), оказался в Праге, он в 1926 году стал вице-президентом Пражского лингвистического кружка – основного центра структурной лингвистики. В какой-то мере этот кружок можно рассматривать как продолжение Московского лингвистического. Тем более что в нём задавали тон бывшие посетители Московского кружка Якобсон и Н.С. Трубецкой.

В Праге Якобсон оказался в 1921 году как переводчик миссии Красного Креста по репатриации военнопленных. Поступил работать в советское постпредство и вызвал у чехословацких властей подозрение в шпионаже. Сразу после обыска у него, устроенного полицией в январе 1923-го, назначается заведующим бюро печати постпредства, в 1927-м году советскому постпреду Антонову-Овсеенко предписано уволить Якобсона с должности как беспартийного, но постпред поначалу этому не подчиняется и Якобсон проработал у него ещё год.