Константин Душенко - Великое наследие древних Страница 4

«Большая этика», II, 11, 1210b

Дурной ‹…› [человек] никогда не бывает себе другом, он всегда во вражде с самим собой.

«Большая этика», II, 11, 1211a

Почему отец любит сына сильнее, чем сын отца? ‹…› Потому что сын – его создание. ‹…› Все бывают благосклонны к тому, что они сами создали.

«Большая этика», II, 12, 1211b

Узнать самого себя – это и самое трудное, ‹…› и самое радостное, ‹…› но самих себя своими силами мы не можем видеть ‹…›; при желании видеть свое лицо мы смотримся в зеркало ‹…›, при желании познать самих себя мы можем познать себя, глядя на друга. Ведь друг, как мы говорим, это «второе я». ‹…› Знать себя невозможно без помощи друга.

«Большая этика», II, 15, 1212a

Ярость выводит человека из себя. Вот почему и поведение кабанов имеет вид смелости, хотя это и не настоящая смелость.

«Евдемова этика», III, 1, 1229a

Кто не принимает во внимание ничье мнение, тот бесстыжий, кто принимает к сердцу все мнения без разбора, тот робок.

«Евдемова этика», III, 7, 1233b

Имеющие опыт преуспевают больше, нежели те, кто обладает отвлеченным знанием.

«Метафизика», I, 2, 981a

Опыт есть знание единичного, а искусство – знание общего.

«Метафизика», I, 2, 981a

Признак знатока – способность научить.

«Метафизика», I, 2, 981b

Владеющие искусством способны научить, а имеющие опыт не способны.

«Метафизика», I, 2, 981b

Одни [искусства] – для удовлетворения необходимых потребностей, другие – для времяпрепровождения; изобретателей последних мы всегда считаем более мудрыми, нежели изобретателей первых, так как их знания были обращены не на получение выгоды.

«Метафизика», I, 2, 981b

Мудрость ‹…› занимается причинами и началами.

«Метафизика», I, 2, 981b

Более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить выявлению причин.

«Метафизика», I, 2, 982a

Удивление побуждает людей философствовать.

«Метафизика», I, 2, 982b

Знание о чем бы то ни было есть знание общего.

«Метафизика», III, 6, 1003a

Для счастья ‹…› нужна и полнота добродетели, и полнота жизни.

«Никомахова этика», I, 10, 1100a

Может быть, ‹…› вообще никого не следует считать счастливым, покуда он жив ‹…›? Если в самом деле признать такое, то не будет ли человек счастлив лишь тогда, когда он умер?

«Никомахова этика», I, 10, 1100a

Камень, который по природе падает вниз, не приучишь подниматься вверх, приучай его, подбрасывая вверх хоть тысячу раз.

«Никомахова этика», II, 1, 1103a

Добродетель мы обретаем, прежде что-нибудь осуществив, так же как и в других искусствах. ‹…› Строя дома, становятся зодчими, а играя на кифаре – кифаристами. Именно так, совершая правые поступки, мы делаемся правосудными, поступая благоразумно – благоразумными, действуя мужественно – мужественными. ‹…› Короче говоря, повторение одинаковых поступков порождает соответствующие нравственные устои.

«Никомахова этика», II, 1, 1103a–1103b

Искусство и добродетель всегда рождаются там, где труднее.

«Никомахова этика», II, 2, 1105a

Совершать проступок можно по-разному ‹…›, между тем как поступать правильно можно только одним-единственным способом (недаром первое легко, а второе трудно, ведь легко промахнуться, трудно попасть в цель).

«Никомахова этика», II, 5, 1106b

Мужественные совершают поступки во имя прекрасного. ‹…› В противном случае мужественными, пожалуй, окажутся даже голодные ослы, ведь они и под ударами не перестают пастись.

«Никомахова этика», III, 11, 1116b

Скупость ‹…› неизлечима ‹…›; она теснее срослась с природой человека, чем мотовство. Большинство ведь, скорее, стяжатели, чем раздаватели.

«Никомахова этика», IV, 3, 1121b

Порок уничтожает сам себя, и если он достигает полноты, то становится невыносимым для самого его обладателя.

«Никомахова этика», IV, 11, 1126a

Какие насмешки не стесняются выслушивать, такие и сами говорят.

«Никомахова этика», IV, 14, 1128a

Человек ‹…› свободнорожденный будет вести себя так, словно он сам себе закон.

«Никомахова этика», IV, 14, 1128a

Молодые люди становятся геометрами и математиками ‹…›, но ‹…› не бывают рассудительными. Причина этому в том, что рассудительность проявляется в частных случаях, с которыми знакомятся на опыте, а ‹…› опытность дается за долгий срок.

«Никомахова этика», VI, 9, 1142a

Как зверю не свойственны ни порочность, ни добродетель, так не свойственны они и богу, но у него есть нечто, ценимое выше добродетели.

«Никомахова этика», VII, 1, 1, 1145a

Не способный к раскаянию неисцелим.

«Никомахова этика», VII, 8, 7, 1150a

Те, что твердят, будто под пыткой ‹…› человек счастлив, если он добродетелен, вольно или невольно говорят вздор. (Возражение эпикурейцам.)

«Никомахова этика», VII, 14, 1153b

Для ищущего чрезмерных удовольствий страданием будет уже отсутствие чрезмерности.

«Никомахова этика», VII, 14, 1154a

При чрезмерных страданиях люди ищут чрезмерного удовольствия, ‹…› полагая, что оно исцеляет.

«Никомахова этика», VII, 15, 1154a

Телесных удовольствий, как сильнодействующих, ищут те, кто не способен наслаждаться иными: эти люди, конечно, сами создают себе своего рода жажду.

«Никомахова этика», VII, 15, 1154b

Юноши быстро становятся друзьями, а старики – нет: не становятся друзьями тем, от кого не получают наслаждения.

«Никомахова этика», VIII, 7, 6, 1158a

Быть другом для многих при совершенной дружбе невозможно, так же как быть влюбленным во многих одновременно. ‹…› А нравиться многим ‹…› можно.

«Никомахова этика», VIII, 7, 6, 1158a

Люди, наделенные могуществом, используют друзей ‹…› с разбором: одни друзья приносят им пользу, а другие доставляют удовольствие, но едва ли одни и те же – и то и другое.

«Никомахова этика», VIII, 7, 6, 1158a

Большинство – друзья подхалимов, так как подхалим – это друг, над которым обладают превосходством, или человек, который прикидывается, что он таков.

«Никомахова этика», VIII, 9, 8, 1159a

Раб – одушевленное орудие, а орудие – неодушевленный раб.

«Никомахова этика», VIII, 13, 1161b

От природы человек склонен образовывать, скорее, пары, а не государства – настолько же, насколько семья первичнее и необходимее государства.

«Никомахова этика», VIII, 14, 1162a

Бездетные скорее разводятся: дети – это общее обоим благо, а общее благо объединяет.

«Никомахова этика», VIII, 14, 1162a

Большинство ‹…› желает получать благодеяния, а делать добро избегает, как невыгодного занятия.

«Никомахова этика», VIII, 16, 1163b

Благодетели больше питают дружбу к облагодетельствованным, нежели принявшие благодеяние – к оказавшим его.

«Никомахова этика», IX, 7, 1167b

Все больше дорожат доставшимся с трудом. ‹…› Не случайно матери ‹…› любят детей сильнее, чем отцы, ведь рождение ребенка требует от них бо́льших усилий и они лучше отцов знают, что это их собственное создание.

«Никомахова этика», IX, 7, 1168a

У кого много друзей ‹…›, [те] ни для кого ‹…› не друзья.

«Никомахова этика», IX, 10, 1171a

Отдых ‹…› существует ради деятельности.

«Никомахова этика», X, 6, 1177a

Мы лишаемся досуга, чтобы иметь досуг, и войну ведем, чтобы жить в мире.

«Никомахова этика», X, 7, 1177b

Нет, не нужно следовать увещеваниям «человеку разуметь человеческое» и «смертному – смертное»; напротив, насколько возможно, надо возвышаться до бессмертия и делать все ради жизни, соответствующей наивысшему в самом себе; право, если по объему это малая часть, то по силе и ценности она все далеко превосходит.

«Никомахова этика», X, 7, 1177b–1178a

Обратить к нравственному совершенству большинство рассуждения не способны, потому что большинству людей по природе свойственно подчиняться не чувству стыда, а страху и воздерживаться от дурного не потому, что это позорно, но опасаясь мести.

«Никомахова этика», X, 10, 1179b

Страсть ‹…› уступает не рассуждениям, а насилию.

«Никомахова этика», X, 10, 1179b

Врачами становятся не по руководствам.