Зигмунд Фрейд - Оговорки Страница 5

Любой остроте требуются свои собственные слушатели, а смех над одной и той же остротой – признак далекоидущего психического сходства.

Невроз – это неспособность переносить неопределенность.

Невроз представляет собой частичную победу над «эго», после того, как «эго» не удалась попытка подавить сексуальность.

Чем больше познаю людей, тем больше нравятся собаки…

«Эго» – подлинное место тревоги.

Нельзя не признать того, что толковать и сообщать свои сновидения – непростая задача, предполагающая преодоление себя. Приходится разоблачать себя как единственного злодея среди всех остальных благородных людей.

Начало лечения не кладет конец этому развитию, но как только лечение захватывает пациента, то оказывается, что все новое творчество болезни направляется на отношение к психоаналитику.

Моя любовь столь ценна для меня, что я не вправе безответственно ею разбрасываться. Она возлагает на меня обязательства, которые я должен быть готов выполнять, даже идя на жертвы. Если я люблю другого человека, он должен это каким-либо образом заслужить. <…> Он заслуживает любви, если в существенном так сходен со мной, что я могу в нем любить самого себя; он заслуживает ее, если настолько совершеннее меня, что я могу любить в нем свой идеал самого себя…

Там, где аргумент старается привлечь критику слушателя на свою сторону, острота стремится устранить эту критику. Нет сомнения, что острота избрала психологически более действенный путь.

Человек – «неустанный искатель удовольствия», уже не помню, у какого автора я обнаружил это удачное выражение, и всякий отказ от однажды испытанного удовольствия дается ему очень тяжело.

Неудовлетворенные желания – движущие силы мечтаний, а каждая фантазия по отдельности – это осуществление желания, исправление неудовлетворяющей действительности.

Ни один смертный не способен хранить секрет. Если молчат его губы, говорят кончики пальцев; предательство сочится из него сквозь каждую пору.

Америка – это ошибка.

Образование симптома представляет собой замену того, чему появиться непозволительно.

Обычно враждебные чувства появляются позже, чем нежные; в своем сосуществовании они хорошо отражают амбивалентность чувств, господствующую в большинстве наших интимных отношений.

Ограниченность удовольствия только увеличивает его ценность.

Анатомия – это судьба.

Особенность душевного прошлого в том, что, в отличие от исторического прошлого, оно не растранжиривается потомками.

Острая скорбь после утраты собственного ребенка сотрется, однако мы остаемся безутешны и никогда не сможем подобрать замену. Все, что станет на опустевшее место, даже если сумеет его заполнить, остается чем-то иным. Так и должно быть. Это единственный способ продлить любовь, от которой мы не желаем отречься.

Русская психика вознеслась до заключения, что грех явно необходим, чтобы испытать все блаженство милосердия божьего и что в основе своей грех – дело богоугодное.

Остроумие – это отдушина для чувства враждебности, которое не может быть удовлетворено другим способом.

Отдельный индивид чувствует себя незавершенным, если он один.

Отношения психоаналитика и анализируемого основаны на любви к истине, то есть на признании реальности.

Пациент, который повсюду рассказывает о своем психоанализе, с самого начала рискует свести его на нет.

Первый человек, который бросил ругательство вместо камня, был творцом цивилизации.

Первым признаком глупости является полное отсутствие стыда.

Сама по себе любовь – как страдание, лишение – снижает чувство собственной значимости, но взаимная любовь, обладание любимым объектом снова его повышает.

Пожелания долгой и счастливой жизни недорого стоят; они являются рудиментом той эпохи, когда человек верил в магическую силу мысли.

Почему мы не влюбляемся каждый месяц в кого-то нового? Потому что при расставании нам пришлось бы лишаться частицы собственного сердца.

Признание проблемы – половина успеха в ее разрешении.

Прежде чем диагностировать у себя депрессию и заниженную самооценку, убедитесь, то вы не окружены идиотами.

При психозе мир фантазии играет роль кладовой, откуда психоз черпает материал или образцы для построения новой реальности.

Примат интеллекта маячит в очень, очень не близкой, но все-таки, по-видимому, не в бесконечной дали.

Притязания ребенка на любовь матери безмерны, они требуют исключительности и не допускают дележки.

Психическое развитие индивида в сокращенном виде повторяет ход развития человечества.

Программа стать счастливым, к которой нас принуждает принцип удовольствия, неисполнима, и все же мы не должны, нет, мы не можем отказаться от стараний хоть как-нибудь ее исполнить… Счастье – в том умеренном смысле, в котором мы можем признать его возможность, – есть проблема индивидуальной экономии либидо. Здесь невозможен совет, который подходил бы всем: каждый должен кроить себе счастье на собственный фасон…

Психика обширна, но о том не ведает.

Ребенок во чреве матери – это прообраз всех типов человеческих взаимоотношений. Выбрать сексуальный объект – значит просто-напросто отыскать его вновь.

Работа как ничто другое в жизни связывает индивида с реальностью. В своей работе он по меньшей мере надежно привязан к части реальности, к человеческому обществу.

Человеческая культура зиждется на двух началах: на овладении силами природы и на ограничении наших влечений. Скованные рабы несут трон властительницы. Горе, если бы они были освобождены: трон был бы опрокинут, властительница была бы попрана. Общество знает это и не хочет, чтобы об этом говорилось.

Опыт учит, что у большинства людей есть предел, за которым их конституция отказывается следовать за требованиями культуры. Все желающие быть благороднее, чем позволяет их природа, впадают в невроз; они лучше бы себя чувствовали, если бы им оставили возможность быть хуже.

Различие между здоровьем и неврозом существует только днем, но не распространяется на сновидения. Иначе говоря, и здоровый человек является невротиком, но сновидение, по-видимому, представляет единственный симптом, который у него может образоваться.

Ребенок, сосущий грудь матери, становится прототипом любых любовных отношений. Нахождение объекта, по сути, является его повторным обретением.

Химия состоит на две трети из ожидания; жизнь, очевидно, тоже.

Совесть становится тем строже и тем чувствительнее, чем больше человек удерживается от агрессии против других.

Религия – общечеловеческий навязчивый невроз.

Сексуальным отклонением можно считать только полное отсутствие секса, все остальное – дело вкуса.

Сновидение никогда не занимается пустяками; мы не допускаем, чтобы незначительное тревожило нас во сне. Внешне невинные сновидения оказываются небезобидными, если заняться их толкованием; если можно так выразиться, у них всегда есть «камень за пазухой».

Все люди соединяют в себе мужские и женские характерные черты вследствие своего бисексуального предрасположения и перекрестной наследственности, так что мужественность и женственность в чистом виде остаются теоретическими конструкциями с неопределенным содержанием.

Совесть представляет собой внутреннее восприятие недопустимости известных имеющихся у нас желаний; но ударение ставится на том, что эта недопустимость не нуждается ни в каких доказательствах, что она сама по себе несомненна.

Сексуальное ограничение идет рука об руку с определенной трусливостью и осторожностью, между тем как бесстрашие и отвага связаны со свободным удовлетворением сексуальной потребности.

Смерть близкого может всколыхнуть в человеке все прошлое.

Сновидение не делает никакого различия между желаемым и реальным.

Сновидение – это страж сна, а не его нарушитель.