Фаина Раневская - Самые остроумные притчи и афоризмы Фаины Раневской Страница 6

Раневская рассказывала, что, когда Ахматова бранила ее, она огрызалась. Тогда Ахматова говорила:

– Наша фирма – «Два петуха!»

В эвакуации в Ташкенте Раневская взялась продать кусок кожи для обуви. Обычно такая операция легко проводится на толкучке. Но она направилась в комиссионный магазин, чтобы купля-продажа была легальной. Там кожу почему-то не приняли, а у выхода из магазина ее остановила какая-то женщина и предложила продать ей эту кожу из рук в руки. В самый момент совершения сделки появился милиционер – молодой узбек, – который немедленно повел незадачливую спекулянтку в отделение милиции. Повел по мостовой при всеобщем внимании прохожих.

– Он идет решительной, быстрой походкой, – рассказывала Раневская, а я стараюсь поспеть за ним, попасть ему в ногу и делаю вид для собравшейся публики, что это просто мой хороший знакомый и я с ним беседую. Но вот беда: ничего не получается, – он не очень-то меня понимает, да и мне не о чем с ним говорить. И я стала оживленно, весело произносить тексты из прежних моих ролей, жестикулируя и пытаясь сыграть непринужденную приятельскую беседу… А толпа мальчишек да и взрослых любителей кино, сопровождая нас по тротуару, в упоении кричала: «Мулю повели! Смотрите, нашу Мулю ведут в милицию!» Они радовались, они смеялись. Я поняла: они меня ненавидят!

И заканчивала со свойственной ей гиперболизацией и трагическим изломом бровей:

– Это ужасно! Народ меня ненавидит!

Раневская передавала рассказ Ахматовой.

– В Пушкинский дом пришел бедно одетый старик и просил ему помочь, жаловался на нужду, а между тем он имеет отношение к Пушкину Сотрудники Пушкинского дома в экстазе кинулись к старику с вопросами, каким образом он связан с Александром Сергеевичем. Старик гордо объявил:

– Я являюсь праправнуком Булгарина.

В январе 1940 года Анна Андреевна Ахматова опубликовала теперь уже зацитированные до дыр великие строчки:

Когда б вы знали, из какого сораРастут стихи, не ведая стыда,Как желтый одуванчик у забора,Как лопухи и лебеда.

И тогда же в сороковом году их должны были прочитать по радио. Но секретарь Ленинградского обкома по пропаганде товарищ Бедин написал на экземпляре стихотворения свою резолюцию: «Надо писать о полезных злаках, о ржи, о пшенице, а не о сорняках».

Раневская передавала рассказ Надежды Обуховой. Та получила письмо от ссыльного. Он писал: «Сейчас вбежал урка и крикнул: “Интеллигент, бежи скорей с барака! Надька жизни дает”».

Это по радио передавали романсы в исполнении Обуховой.

В 1954 году советское правительство решило сделать большой подарок немецкому народу, возвратив ему его же собственные сокровища Дрезденской галереи, вывезенные во время войны как дорогой трофей.

Но правительство решило сделать и еще один красивый жест – спустя почти десять лет после Победы показать эти сокровища своему народу в Москве люди сутками стояли в очереди в Пушкинский музей, чтобы посмотреть на картины великих мастеров, среди которых была «Сикстинская мадонна» Рафаэля.

Рассказывают, возле «Сикстинской мадонны» стоят две шикарно одетых дамы, и одна обращается к другой:

– Не понимаю, что все так сходят с ума, и чего они в ней находят?..

Случайно оказавшаяся рядом Фаина Георгиевна так на это отреагировала:

– Милочка! Эта дама столько веков восхищала человечество, что теперь она сама имеет право выбирать, на кого производить впечатление.

– А вы куда хотели бы попасть, Фаина Георгиевна, – в рай или ад? – спросили у Раневской.

– Конечно, рай предпочтительнее из-за климата, но веселее мне было бы в аду – из-за компании, – рассудила Фаина Георгиевна.

Некая энергичная поэтесса без комплексов предложила Раневской спекулятивное барахло: духи мытищинского разлива и искусственный половой член – «агрэгат из Парижа».

– Сказала, что покупала специально для меня. Трогательно. Я не приобрела, но родила экспромт:

Уезжая в тундру,Продала доху,И купила пундру,И фальшивый х…

Есть дамы, которые, представьте себе, этим пользуются. Что за мир? Сколько идиотов вокруг, как весело от них!

У Раневской спросили: что для нее самое трудное?

– О, самое трудное я делаю до завтрака, – сообщила она.

– И что же это?

– Встаю с постели.

В Комарове, рядом с санаторием, где отдыхает Раневская, проходит железная дорога.

– Как отдыхаете, Фаина Георгиевна?

– Как Анна Каренина.

В другой раз, отвечая на вопрос, где отдыхает летом, Раневская объясняла:

– В Комарове там еще железная дорога в санатории имени Анны Карениной.

Раневская рассказывала, как они с группой артистов театра поехали в подшефный колхоз и зашли в правление представиться и пообщаться с народом.

Вошедший с ними председатель колхоза вдруг застеснялся шума, грязи и табачного дыма.

– Еб вашу мать! – заорал он, перекрывая другие голоса, – Во что вы превратили правление, еб вашу мать. У вас здесь знаете что?.. Бабы, выйдите! (Бабы вышли.) У вас здесь, если хотите, хаос!

Раневская со всеми своими домашними и огромным багажом приезжает на вокзал.

– Жалко, что мы не захватили пианино, – говорит Фаина Георгиевна.

– Неостроумно, замечает кто-то из сопровождавших.

– Действительно неостроумно, – вздыхает Раневская. – Дело в том, что на пианино я оставила все билеты.

Раневская в замешательстве подходит к кассе, покупает билет в кино.

– Да ведь вы же купили у меня билет на этот сеанс пять минут назад, – удивляется кассир.

– Я знаю, – говорит Фаина Георгиевна. Но у входа в кинозал какой-то болван взял и разорвал его.

Раневская ходит очень грустная, чем-то расстроена.

– У меня украли жемчужное ожерелье!

– Как оно выглядело?

– Как настоящее…

Фаина Георгиевна вернулась домой бледная как смерть и рассказала, что ехала от театра на такси.

– Я сразу поняла, что он лихач. Как он лавировал между машинами, увиливал от грузовиков, проскакивал прямо перед носом у прохожих! Но по-настоящему я испугалась уже потом. Когда мы приехали, он достал лупу, чтобы посмотреть на счетчик!

Как-то на гастролях Фаина Георгиевна зашла в местный музей и присела в кресло отдохнуть. К ней подошел смотритель и сделал замечание:

– Здесь сидеть нельзя, это кресло графа Суворова-Рымникского.

– Ну и что? Его ведь сейчас нет. А как придет, я встану.

Во время гастролей во Львове ночью, выйдя однажды на балкон гостиницы, Фаина Георгиевна с ужасом обнаружила светящееся неоновыми буквами огромных размеров неприличное существительное на букву «е». Потрясенная ночными порядками любимого города, добропорядочно соблюдавшего моральный советский кодекс днем, Раневская уже не смогла заснуть и лишь на рассвете разглядела потухшую первую букву «М» на вывеске мебельного магазина, написанной по-украински: «Мебля».

– Фуфа, почему ты всегда подходишь к окну, когда я начинаю петь?

– Я не хочу, чтобы соседи подумали, будто я бью тебя!

Близким друзьям, которые ее посещали, Раневская иногда предлагала посмотреть на картину, которую она нарисовала. И показывала чистый лист.

– И что же здесь изображено? – интересуются зрители.

– Разве вы не видите? Это же переход евреев через Красное море.

– И где же здесь море?

– Оно уже позади.

– А где евреи?

– Они уже перешли через море.

– Где же тогда египтяне?

– А вот они-то скоро появятся! Ждите!

Когда Раневская получила новую квартиру, друзья перевезли ее немудрящее имущество, помогли расставить и разложить все по местам и собрались уходить. Вдруг она заголосила:

– Боже мой, где мои похоронные принадлежности?! Куда вы положили мои похоронные принадлежности? Не уходите же, я потом сама ни за что не найду, я же старая, они могут понадобиться в любую минуту!

Все стали искать эти «похоронные принадлежности», не совсем понимая, что, собственно, следует искать. И вдруг Раневская радостно возгласила:

– Слава богу, нашла!

И торжественно продемонстрировала всем коробочку со своими орденами и медалями.

Раневская приглашает в гости и предупреждает, что звонок не работает:

– Как придете, стучите ногами.

– Почему ногами, Фаина Георгиевна?

– Но вы же не с пустыми руками собираетесь приходить!

Перед Олимпиадой 1980-го года в московскую торговлю поступила инструкция: быть особо вежливыми и ни в чем покупателям не отказывать. По этому поводу ходило много анекдотов. Вот один, весьма похожий на быль.

Заходит в магазин на Таганке мужчина и спрашивает:

– Мне бы перчатки…